Наваждение Монгола (СИ) - Гур Анна

– Уверена?

Кивает молча. Видно, поняла, что язык – ее враг. С трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

Стоит подумать, как каменею. Странное чувство. Забытое даже. Похороненное.

Ярослава дергается в моих руках, хочет избавиться от прикосновения, только ее трепыхания доставляют ей боль. Морщит носик. Опять делает рывок.

У нее красивое тело. Нежное. Женственное. Не могу удержатся, пальцы колет от желания прикоснуться, и я касаюсь длинных шелковых волос, отвожу за ушко прядь, оголяя ее тонкую лебединую шею.

Наблюдаю, как вздрагивает, когда указательным пальцем задеваю мочку аккуратного ушка.

Бледная она. Слишком худая. Приглашаю Яру к столу. Немного мяса на костях ей не повредит. Ест она красиво, отламывает маленькие кусочки и отправляет в рот, прикрывая глаза и получая наслаждение.

Приятная альтернатива тому, к чему привык.

Дожидаюсь, когда наестся. Не похожа Ярослава на портрет той девицы, который у меня имеется. Хотя, признаюсь, что в клубе она отжигала на славу.

Словно не она там была. Два разных человека. Игра это? Часто бывает. Тогда передо мной виртуозная актриса. Хочу дать шанс.

– Расскажи мне о себе, – проговариваю четко, удерживая свои руки в узде, чтобы не сорваться, чтобы не напугать. Не спустить свою ярость с поводка.

– Что мне рассказать?

– Скажем, почему согласилась стать невестой Айдарова. За сколько продалась.

Забавная реакция. Глаза вспыхивают.

– А что, если я не продавалась? – произносит с вызовом.

– Удиви меня.

И она действительно это делает. Начинает рассказывать о том, как потеряла мать, и я не знаю, как ей удается опять бить в самую сердцевину, находить то, что все еще живо.

Я знаю, каково это, когда твоя мать умирает.

Ярослава рассказывает, а я словно наяву возвращаюсь в прошлое.

Влетаю в больницу как ошпаренный и вижу женщину, что кутается в старую шаль, сгорбленную и сидящую на стуле у самого выхода.

– Что случилось?!

– Ничего, сынок, домой проводи меня. Слаба я.

– Мне соседи сказали, что тебя на скорой увезли, а ты сидишь в коридоре?!

Разворачиваюсь и хватаю проходящего мимо равнодушного врача за халат.

– Почему моя мать до сих пор не в палате?!

Рявкаю так, что лысоватый мужичок в тонких очках вздрагивает и смотрит на женщину позади меня, которую они решили игнорить всем отделением.

– Молодой человек, она сама отказалась от госпитализации! Нужен полис, но пациентка его не предъявляет.

– Чего?!

Натруженная рука накрывает мое предплечье, смотрю на смуглые ладони с мозолями.

– Не нужно. Мне уже лучше, Тургун. Пойдем домой.

Отпускаю бледного доктора и смотрю на женщину, которая на карачках мыла полы даже в хрущевке, в которой мы жили, чтобы заработать, чтобы сына поднять. Драить полы дело тяжелое, за такой труд платят копейки.

Послушал, не настоял. Ушел домой и рассказывал, как проходят первые дни в универе. Желторотый пацан, надеющийся подняться по-честному.

Потом узнал, что мать болеет. Тяжело. А без бабок ты никому не нужен…

Двери закрыты.

И я их научился сшибать. С ноги.

Опускаю руку, вцепляюсь в ручку стула, сжимаю дерево настолько сильно, что слышен скрип. Держусь, чтобы ее не тронуть. С каждым словом что-то внутри меня звенит и натягивается.

– Прекрати.

Заставляю ее замолчать, смотрит на меня с обидой и в глазах пелена слез. Пальцами сжимает рукоять ножа.

– Отдай мне.

Протягивает мне прибор, но я хватаю тонкое запястье и тяну девчонку на себя.

Глаза у нее вспыхивают, как звезды. Непокорная. Яркая. Дерзкая. Чувственная. Откликается на мое касание.

– Алаайа…

Опять слетает с губ откровением, и я вдыхаю запах ее волос.

– Что это означает?

– Просто слово. Ничего.

Прикусывает губу, меняется в лице, нервно откидывает волосы назад, дернув головой, и опускает глаза, а я опять смотрю на ее длинные ресницы, которые трепещут, отбрасывая тени на щеки.

– Невеста врага, что же мне с тобой делать?

Вновь смотрит на меня с немым вопросом. Приподнимаю бровь, я ее больше не держу, но она все еще сидит на моих коленях.

Должна была отскочить сразу же, как отпустил. Рассматриваю ее. Изучаю тонкие ключицы, и на языке вкус ее кожи. Чистая ваниль. С помощью этой девчонки я нанес первый удар по авторитету Айдарова, отнял то, что стало для него ценным.

В день, когда мой источник доложил, что Мурат впервые запал на женщину настолько сильно, что возжелал ее не просто в любовницы, а решил взять в жены, я ликовал. Мне ничего не стоит дать волю ярости и растерзать то, что ценно для этой твари, насладиться его агонией, испить ее до дна. Зуб за зуб. Кровь за кровь.

И оружие, способное добить Айдарова, так спокойно сидит на моих коленях.

Девчонка уже в эпицентре скандала опозоренного жениха. У нас свои законы и Айдаров сам дал оружие мне в руки, так рьяно решив следовать традициям.

Пока рассматриваю свой трофей, девчонка опускает руки и с вызовом смотрит мне в глаза. Выводит на эмоции и внутри черным пламенем вспыхивает нечто, напоминающее ревность.

– Меня интересует твое настоящее, Ярослава. Скажем, то, почему невеста Айдарова в ночь перед свадьбой отжигала в клубах как последняя… И не забудь пояснить, почему ушла с левым мужиком в приват-рум.

Откидывает шоколадные волосы. Интересная у нее привычка. Дергаться, когда смущается.

– Человек способен на глупости, когда его загоняют в угол. Я мчалась в этот чертов гадюшник свято надеясь, что буду спасена.

– Интересная логика. Самоубийственная, я бы сказал.

Поднимает тонкие пальцы, начинает возиться с салфеткой.

– Ты ушла с мужчиной. Что потом?

Наклоняет немного голову вбок и приподнимает подбородок, а я застываю, рассматривая аккуратные пальчики с обрезанными ноготками. Чувствую, как хочет солгать.

– Правду. Ярослава. Палачу не лгут.

– Какую именно правду тебе нужно услышать?! Я отчаянно желала потерять ценность в глазах Айдарова. Я сама позволила мажористому мальчику вольности. Сама. Впервые в жизни хотелось доказать всем, что моя жизнь в моих руках и своим телом я могу распоряжаться так, как хочу. Выбор был осознанный!

У меня от ее слов на глазах пелена и рефлексы срабатывают. Выпускаю пар, ударяю по столу. Не должно было меня так пронять, но меня ведет от мысли, что какой-то слизняк лапал ее, трогал и девчонка позволяла.

– Распоряжаться своим телом хочешь, значит?

Подхватываю девчонку и усаживаю на стол, коленями расталкиваю ее ноги и останавливаю себя, упираюсь кулаками в дерево. Хочется молотить по стене до сшибленных костяшек, обычно помогает проветрить мозги.

– Что было дальше? Что делала? Что позволила сделать с собой?!

Я как маньяк хочу узнать все. Малышка близка к тому, чтобы развязать мне руки, чтобы раскатал ее по столу.

Дай мне повод, Ярослава. Дай мне повод растерзать тебя. Чтобы это наваждение исчезло, чтобы я перестал выделять тебя, чтобы ты перестала затрагивать.

Смеется внезапно звонко, надрывно, а по щекам слезы текут.

– Все! Абсолютно все!

Лжет. Ведет меня, пробираюсь под тряпку, прикрывающую нежные изгибы, и ласкаю, ощущаю бархат ее кожи. Прикрывает глаза и кусает нижнюю губку. Дышит тяжело. Надрывно, и когда смотрит мне в глаза, у меня все тело простреливает адским пламенем.

И только горечь на дне ее глаз сдерживает.

– Ответы, Ярослава. Не заставляй меня их из тебя вытаскивать.

– Применишь на мне свои навыки палача?!

Даже сейчас показывает норов, кошечка.

– Женщины со мной кричат не от боли.

В глазах шок и вожделение, но ладошки упираются в мою грудную клетку, отталкивают, поворачивает голову и делает судорожный вдох, а я смотрю на эту чувственную малышку и бешенство продолжает подниматься.

Найду сопляка, с которым она тусовалась, лично выпотрошу.