Наваждение Монгола (СИ) - Гур Анна

– Чем болен твой брат?

Вопрос застает врасплох. Поднимаю голову. Монгол собран. Больше нет ни ярости, ни желания, ни чувств. Передо мной очередная ипостась. Дознаватель, получивший ответы на вопросы, сейчас вносит правки, чтобы видеть полноценную картину происходящего в моей жизни.

Опасный игрок. Слишком неоднозначный. Умеющий маневрировать и выворачивать все чувства наизнанку, чтобы вскрыть все потаенное, сокровенное.

Он заставил меня выговориться. Специально довел до определенной кондиции душевного раздрая.

– Выговорись, Алаайа, иногда помогает.

Произносит миролюбиво, а я открываю рот в шоке. От Монгола ничего не утаить, да и я внезапно чувствую дикую усталость, она тяжким бременем ложится на мои плечи, а вопрос про брата заставляет душу обливаться кровью.

– Я соскучилась. Монгол. Очень. Быть здесь в неведении. В забытом захолустье, запертая в крепости…

Заглядываю в его проницательные глаза. Именно вопрос о Моте заставляет прочувствовать всю глубину моей апатии.

Больше не хочу сопротивляться. Гун переломил мое сопротивление. Вскрыл замки.

– Не зная всех факторов, картина восприятия всегда кривая. Я предупреждаю, а ты пропускаешь все мимо ушей. Просто не доставляй себе лишних проблем. За все поступки приходится держать ответ.

– Кажется, мое наказание за побег еще не озвучено, может, оно будет страшнее того, от чего ты меня спас?!

Улыбается, но в глазах огонь вспыхивает.

– Всему свое время, Ярослава. Ты не готова. Пока.

– Не понимаю. Я просто тебя не понимаю!

– Тебе и не нужно, Алаайа.

Смотрит в сторону, словно опять в мысли свои уходит.

Неужели сжалился надо мной? Знакомо ли ему это чувство? Наверное, нет. Хотя. Не знаю.

Присматриваюсь к мужчине, рассматриваю профиль. Хочу его ненавидеть, но не могу. Внутри что-то отчетливо напоминает, что он спас меня от смерти, вытащил со дна в тот момент, когда свет перед глазами померк и последнее, что я видела – это лицо с пересеченной шрамом бровью.

Не взял то, ради чего похищал.

Сжалился ли? Есть ли в нем хоть толика сожаления, или сука боль сожрала его всего, оставив вместо сердца лишь обрубок, пропитавшийся отравой мести?

Несмотря на всю свою жестокость, у Монгола есть принципы, его своеобразный кодекс чести.

Можно ли влюбиться в палача? Можно ли полюбить чудовище не в сказке, а в жизни? Увидеть достойные поступки под призмой из кривых зеркал.

Меня окутывает смятение и ответов нет. Только сердце, которое бьется, как сумасшедшее, в груди, стоит нашим взглядам встретиться.

– Я спросил тебя про брата, Ярослава.

Смотрит и в глазах опасный блеск, сжимает кулак, голос ровный.

– У Матвея редкая форма заболевания. Врожденная. Раньше говорили, что он не выживет, но мой брат боец от природы. Он держится за жизнь. Преодолевает все тяготы и боль. Он такой маленький, а ее было так много в его жизни…

Опять плачу, трясусь от чувств, от горечи.

– С самого его рождения мы боролись за его жизнь всеми доступными средствами. Отец возил его к лучшим врачам. Но до недавнего времени все было без изменений и надежды не давали, что будут возможны благоприятные изменения.

– До недавнего времени?

Задает вопрос как бы между прочим. Вылавливая суть.

– Да. Недавно у него появился шанс. В Штатах было совершено беспрецедентное открытие. Медицинский университет Индианаполиса обнародовал данные многолетнего исследования. Использование препарата разрешено для лечения редкого синдрома, как у моего брата. Для таких деток, как Мотя, случилось чудо. Волшебство, в которое сложно поверить. Уже есть полностью излечившиеся. Всего лишь курс из нескольких уколов и большая вероятность того, что ребенок излечится. У кого как, конечно, случаи разные, но шансы есть.

Всего лишь несколько уколов и жизнь Моти может измениться. Он будет гонять в мяч, как любой другой ребенок его возраста. Это похоже на сказку, но это возможно.

Вытираю мокрые щеки, всхлипываю некрасиво, подбираю салфетку со стола и сморкаюсь. Выходит громко. Некрасиво. Но мне плевать.

– У препарата и болезни твоего брата есть названия?

Вскидывает бровь, прищуривается и я на автомате выдаю все названия. Сложно произносимые, но я привыкла, поэтому выходит без запиночки.

– Ты ведь понимаешь, Ярослава, что чудес не бывает?

Режет доводами разума, безжалостно, но говорит правду. Сама знаю это. Я перечитала все доступные научные работы по болезни Матвея. Все на самом деле очень сложно. Легко на словах.

– Я знаю. Когда-то у меня было даже желание поступить в мед, изучить этот недуг и найти лекарство.

– Что же помешало?

– У меня не заладилось с точными науками.

– Какова вероятность успеха в случае с твоим братом?

– Лекарство помогает не всем. Суть в том, что есть шанс только до определенного возраста.

Голос дрожит, когда произношу:

– Мотя… приближается к красной черте. К точке невозврата, когда происходит окостенение тканей и недуг останется с ним навсегда…

– Твой отец мог потянуть. Продал бы бизнес, дом, почку, но не дочь.

Давит своей жестокостью. Правда в его словах есть, но картина происходящего неполноценная.

– Папа вел переговоры с медицинским центром. Сумма приличная, но все же мы могли взять кредиты, продать недвижимость!

– А продали тебя.

– Нет! Папа все что угодно сделал бы, чтобы спасти Матвея!

Имя брата вырывается с рыданием, и я зажимаю пальцами дрожащие губы, от слез уже ничего не вижу. Лицо Гуна размазывается, а я все говорю, как если бы плотину переживаний прорвало:

– Мой брат… В его глазах мудрости, словно он прожил тысячи жизней. Стойкий и невероятно сильный духом, но не телом. Он не в состоянии даже удержать в руке ложку. Мы искали пути для его лечения, но в моей жизни возник Айдаров. У отца разом заморозились все сделки, выплаты по кредитам встали. Раньше до полной остановки дел все выплачивалось своевременно, но сейчас денег даже на стационарное лечение Моти не хватает.

– Причина?

– Мурат захотел меня себе. И стал действовать так, как привык, загоняя жертву в капкан. Знакомая технология? – спрашиваю в сердцах.

– Поэтому пошла за Айдарова?

Опускаю голову, рассматриваю скатерть.

– Он обещал снять все ограничения с бизнеса отца и посодействовать в лечении брата, если жена придется по вкусу, будет покорно ублажать своего мужа.

Пальцы Монгола сжимаются в кулаки, взгляд прожигает. Обхватываю плечи руками. От него холодом веет и явной угрозой.

– И что же дальше, невестушка? Надолго бы хватило твоей покорности? По тому, что я в тебе вижу, тебя бы сломали и выпотрошили. Смогла бы вытерпеть шакала на себе ради высшей цели?

Вытираю мокрые щеки. Сцепляюсь с равнодушными глазами. Монгол может морозить словами.

– Приносить себя в жертву в теории легче, чем на практике, а ждать от Мурата того, что он сдержит слово, верх безрассудства.

– Я бы справилась!

Опять почти кричу, меня он доводит до трясучки! Гун не напрягаясь раскладывает все мои сомнения, все страхи.

– Сейчас я должна была быть в доме Айдарова, а Матвей в процессе лечения! Ты во всем виноват! Ты! Откуда ты взялся на мою голову? Это моя жизнь! Правильно или неправильно, решать не тебе и осуждать меня тоже не тебе! Я сделала то, что сделала.

– Что нужно, чтобы начали лечение?

Спрашивает словно между прочим. Не тронула его моя истерика.

– Связи в Америке. Желательно личное знакомство с президентом, тогда, может быть, можно успеть, пока не стало слишком поздно. Счет идет если не на часы, то на дни. И я здесь, застряла с тобой, когда у меня сердце разрывается от желания быть там, рядом с братом!

– Я тебя не отпущу. Не сейчас. Для твоего же блага.

– Моего же блага?! Я все открыла. Как может быть человек настолько жестоким?! У тебя просто нет чувств!

Подается вперед, повернувшись ко мне корпусом. Словно я своими словами его слегка заинтересовала. Уголок губ тянет в ухмылке, от которой становится дурно.