Наваждение Монгола (СИ) - Гур Анна

Странно, но мне слышна улыбка в его голосе и дыхание ударяет в самую макушку. Прикрываю веки, давлю в себе вспышку смущения.

Он знает, что я наблюдала за ним полуголым, восхищалась литой фигурой и умением, которое он демонстрировал на заднем дворе, словно настоящий варвар орудуя топорами, и в каждом жесте проскальзывала смертоносность воина.

– Интересная картина. Она манит, – отвечаю, чтобы хоть как-то скрыть свое смятение.

– И чем же тебя привлекла именно эта? – в вопросе явно сквозит ирония. Монгол считает меня взбалмошной недалекой девицей, которая склонна к импульсивным поступкам.

Может, он и близок к истине. Правда, в жизни я обычно сама рассудительность, а в шоковых ситуациях работают инстинкты. Главный из которых – держаться как можно дальше от мужчины, застывшего за моей спиной.

Ощущаю на затылке его дыхание, по коже опять гарцуют мурашки и мне хочется высказаться.

– Ты не отвечаешь, – опять явная ухмылка слышна в интонациях, и я закусываю нижнюю губу, углубляюсь в созерцание, чтобы ответить то, что улавливаю:

– Здесь изображен странник, проходящий свой путь, несущий свое бремя. Штрихи пропитаны горестью, она в каждом мазке.

Говорю, чтобы не испытывать гнетущую тишину, не ощущать напряжение мужчины, как вязкую дымку, затягивающую меня в какие-то странные, дикие ощущения, что вспыхивают в животе.

– Я бы назвала эту картину “Одиночество”…

Резкий рывок и меня разворачивают, сильные пальцы прожигаю кожу на локте, а взгляд мужчины нечитаемый. Наклоняется в мою сторону. Не знаю, чего ждать, и просто выпаливаю вопрос, который вертится на языке:

– Кто ее нарисовал?

– Не задавай лишних вопросов.

В голосе металл, интонации – чистый приказ.

– Ты предельно вежлив, – отвечаю зло, – я просто спросила и поделилась своим восприятием. Красивая картина, талантливая работа.

– Художник давно мертв, – чеканит ответ и на миг мне кажется, что я дотронулась до чего-то тайного, запретного, того, что все еще не зажило.

Прикусываю губу и опускаю взгляд, а затем почему-то перехожу на шепот.

– Я не хотела причинить боль своими словами. Я сожалею.

Пальцы обхватывают мой острый подбородок. Сталкиваюсь с пронзительным янтарным взглядом Монгола. Миндалевидные глаза желтеют, светлеют, веки прищуриваются, а уголки порочных губ приподнимаются в легкой ухмылке, придавая чертам зловещий вид.

–  Не играй с огнем. Сожжет.

Мы сейчас так близко друг к другу, мне приходится задрать голову, чтобы смотреть на огромного мужчину.

Безумно хочется отпрянуть, увеличить расстояние, чтобы не подпадать под эту ужасающую энергетику, но не могу двинуться, меня словно прибило к полу, и я облизываю губы, когда сканирующий взгляд Монгола останавливается на моих устах.

– О чем именно ты сожалеешь: о картине или о себе?

Голос у него такой гортанный, что у меня все внутри вибрирует и в животе сжимается спираль, и злость обдает жаром из-за его пренебрежительного тона и того, как он общается. Свысока. Словно с нашкодившим котенком.

– Обо всем сожалею! О том, что в моей жизни появился Айдаров, а затем и ты! Беседуешь со мной как ни в чем не бывало, а я чувствую, знаю, что за побег мне еще предстоит нести наказание. Потому что ты чертов псих, повернутый на мести!

Что-то вспыхивает в глазах мужчины, зрачки расширяются, затапливают радужку, наклоняется совсем близко и меня обдает терпким запахом: ментоловая свежесть напополам с сандалом.

Все. Выбесила. Как пить дать. Понимаю это, но вытягиваюсь как струнка. Человек не может все время бояться. Пружину, если сильно прижать, то она потом больно ударит.

– Ты хочешь продолжить то, на чем мы остановились в спальне?

– Нет… – слово застревает в горле, неожиданно сухом, как пустыня.

– Ты либо маленькая лгунья, либо отчаянно веришь в свою ложь. Наблюдала за мной, я видел, как смотрела, чувствовал твой взгляд…

– Это запрещено?!

Вскидывает покалеченную бровь.

–  Ну почему же, я разрешаю смотреть.

Отпускает меня резко и отходит к окну. Монгола привлекает собачий лай, но он быстро стихает, а я всецело обращаю свое внимание на варвара.

Он стоит ко мне как бы боком, смотрит вдаль, словно я перестала для него существовать и сейчас он где-то в своих мыслях и до слуха доходит, как Тургун проговаривает вскользь:

– Малышка, оказывается, на редкость проницательна. Ты удивительно правильно назвала картину, Алаайа. “Одиночество”. Когда-то я так ее назвал…

Ответил вроде и мне, а ощущение, что не здесь он сейчас, не со мной. В мыслях своих, воспоминаниях. И что-то в моем сердце тянется к Гуну. Хочется подойти и уткнуться подбородком в эту широкую спину, обнять.

Хочу понять его, узнать, какие тайны он скрывает. Присматриваюсь.

Мой похититель опять в черном одеянии. Почему-то ловлю себя на мысли, что это единственные цвета, который он носит. Исключительно темные, мрачные. Сейчас Монгол в классических брюках и в сорочке с закатанными рукавами. Видимо, это любимые цвета в одежде, а может, и извечный траур. Все может быть.

Бросаю взгляд в сторону выхода. Хочется вернуться на кухню. К Рении. В обществе старушки я чувствую себя комфортно, будто под защитой.

– Даже не думай опять бежать.

Поразительно. Монгол и не обернулся. Просто уловил. Звериные повадки.

– Я так громко думаю?

Не удерживаюсь от вопроса.

– Ты слишком много думаешь. В том и твоя беда.

Улыбаюсь. Продолжаю рассматривать Гуна. Просто не могу от него оторваться. Сорочка на нем смотрится стильно, облепила широченные плечи и открывает моему взору ромбовидную вязь на предплечье.

Монгол стоит уверенно, широко расставив ноги, грудная клетка распрямлена, одна рука в кармане брюк.

В целом он оставляет впечатления человека, который привык управлять. Лидер. Это чувствуется даже в позе тела, в повадках, в манере речи.

Приподнимает четко прорисованный подбородок, а я скольжу взглядом по его резкому профилю. Мужественность – вот что в нем цепляет. У него слишком необычная внешность, чтобы ее уложить в привычные каноны красоты, но есть харизма.

Опять смотрю на татуировку на виске, хочу понять, что там за орнамент, но у меня не получается. Эта вязь словно ускользает от моего восприятия. Нужно подойти очень близко, чтобы картинка сложилась, а на подобное я не осмелюсь.

– Не боишься глаза сломать, малышка? Для той, которая так отчаянно ненавидит и боится своего похитителя, ты слишком яро меня рассматриваешь.

– У тебя интересные татуировки. Хочу запомнить, чтобы ничего не упустить, когда буду давать показания следователю.

Хмыкает, смотрит на меня так, словно сканер включает. Понимаю, что веду себя если не глупо, то как минимум отчаянно. Монгол делает шаг в мою сторону, но наше уединение нарушают.

– Ну вот и готов мой фирменный кускус, – голос Рении для меня становится спасением.

Наблюдаю, как женщина ставит блюдо традиционной восточной кухни на стол.

– С пылу, с жару. Все горячее. Я сегодня превзошла саму себя, думаю, нашей гостье должно понравиться. Я пока заварю ароматный чай и пирог скоро доставать из печи.

Рения щебечет то ли мастерски игнорируя напряжение, которым пропитана вся комната, то ли действительно не замечает.

Бросив почтительный взгляд на Монгола, старушка уходит, а Гун делает то, чего бы я никогда не ожидала от варвара. Он подходит к столу и отодвигает для меня стул.

Смотрит на меня своими раскосыми глазами, молчаливо приказывая занять место рядом с ним.

Занимаю предложенное место. Он садится во главе стола и как ни в чем не бывало бросает салфетку на свое колено, накладывает мне на тарелку еду, пока я в шоке наблюдаю за такими разительными переменами.

Я считала его мужланом, который ест, как дикарь, но никак не ожидала, что Гун умеет управляться со столовыми приборами, как человек знатных кровей.

Наконец, замечает мою заторможенность и на мой вопросительный взгляд отвечает ровно: