Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

чтения. Но некоторые соседи уговаривали нас попробовать: ребенку важно быть иногда героем дня, ибо это укрепляет в нем уверенность в себе. Народ был зван на четыре. В половине пятого я пришел из университета и увидел зрелище неописуемой красоты: восемь детей с Женей во главе сидят за столом и чинно едят картофельный салат. У окна на полу выстроились машины (все были осведомлены о Женином вкусе); по углам пристроились родители и тоже едят. Чуть позже явился один из отцов и сделал массу снимков: Женя в новой пожарной каске, Женя перед тарелкой с салатом и прочее. В заключение был подан именинный торт, и Женя задул четыре свечи. А потом все разъехались по домам. Наступило лето, о котором я кое-что рассказал выше. Жене пошел пятый год, и все мы приблизились к первой годовщине приезда в Америку.Дорогу присыпало мелким снежком;До школы мы сможем добраться пешком.Там сцены в фонариках, там приключенья,Сначала печенье, потом просвещенье.Отвлечься от дела нельзя ни на миг,Но главное – свинка по имени Шмыг —Хорошая свинка, хотя и морская;Ее я кормлю и немножко ласкаю.Мы все ее любим и возимся с ней,И только ее я и вижу во сне.У Шмыга ни братьев, ни папы, ни мамы;Я думаю, снимся ему иногда мы.

Глава шестая. Гигантские шаги

Смерть и бессмертие. Сын и коллега. Не пей за рулем. Кусочки сыра. «Щелкунчик». Изба-читальня. Петя и волк, Мцыри и барс. Не терзать душу дитяти. Литература и жизнь. Слова и вещи. Плата натурой. Между нами, мальчиками

Действие происходит на нашем университетском по дворье. Женя встречает знакомого. Собеседник – финн, отец двух детей. Диалог, естественно, ведется по-английски.

– Что у вас сегодня на ужин?

– Кукуруза.

– С маслом?

– Наверно.

– А что еще?

– Наверно, чай.

– С молоком и сахаром?

– Нет, только с сахаром.

– А что еще?

– Это все.

– Я люблю кукурузу и сладкий чай!

Вот тут-то соседу и крышка. Как честный человек он вынужден пригласить Женю в гости. Я с тоской (ибо знаю, что будет дальше) вмешиваюсь и говорю, что сегодня Женя будет ужинать дома. Слезы, вся известная ему ругань, топанье ногами – сцена, доставляющая удовольствие случайным зрителям, которые не любят преуспевших эмигрантов, какими бы у них дети ни были. В подворье, как говорилось, жил народ временный. Многие мечтали зацепиться за университет; почти никому это не удавалось. А я получил постоянное место. Такое никому не прощали, и пороки ребенка приносили некоторое удовлетворение.

Утром, когда Жене клали кашу или творог в тарелку, он закрывал глаза рукой, чтобы не следить за процедурой раздачи, а потом посмотреть и поразиться свалившемуся на него изобилию. Пока он сам с собой играл в жмурки, я искусно размазывал кашу по тарелке и с регулярностью автомата комментировал: «Что-то много получилось. Если не сможешь доесть, оставь». Но обычно он проявлял сатанинскую бдительность: «Почему папе так много вермишели? А мне можно еще хлеба? Это все мне?» И главный вопрос: «Кто будет облизывать ложку от меда? Сегодня моя очередь!» А то злобный плач до первого глотка: «Я не буду есть такую маленькую порцию! Ешь сам, ешьте сами, ешь мой хлеб, я не хочу!»

К нам в мое отсутствие по делу пришел человек. Ника зачем-то спустилась в подвал, и в этот момент Женя попросил гостя открыть новую банку с соком и налить полчашки. Тот, конечно, налил. Отчего же не выполнить просьбу ребенка? Его не удивило, что «ребенок» обратился к нему, а не к матери.

За час до обеда Женя шепотом (потому что прочно усвоил, что мы это ненавидим) сообщал: «Пора мыть руки». И шел наверх, где демонстрировал чудеса акробатики. Чтобы достать мыло, надо было буквально вскарабкаться по стене. Вернувшись вниз, он садился за пустой стол, сложив руки вместе и сцепив пальцы: он считал, что так внутрь не проникнут микробы. Время шло медленно, становилось скучно. Он начинал канючить: «Пора обедать. Я уже четыре раза сказал: „ПОРА ОБЕДАТЬ“. Мы никогда не будем обедать. А что на второе? Курица? А что к курице?» Ел он невероятно быстро, кончал первым, улыбался своей чарующей улыбкой и начинал упорную осаду: «Хочу еще». Зато в летней школе все обстояло прекрасно: обвороженные мамаши давали ему любую добавку: и хлеб, и сок, и жвачку, от которой он тоже не отказывался, хотя был прекрасно осведомлен, как мы относимся к этому продукту современной цивилизации.

Перед каждыми гостями шла обработка. Мы знали, что он покрыл нас позором. Над ним смеялась вся округа. «Как поживает ваш очаровательный ребенок? Возьмите его с собой. Нет, что вы, хотя вы, пожалуй, правы: он вроде бы необычно сосредоточен на еде». Войдя в чужой дом и увидев пирог, пиццу, мороженое или что угодно другое, он начинал дрожать, сжимать кулаки и шептал: «Папа, папа, мне так хочется попросить что-то, но я боюсь». Только после того, как я передразнил его конвульсии, он перестал так делать. На людях мы следили, чтобы он не вздумал вычистить тарелку пальцем, а дома, если мы зазевывались, так и делал.

Мало того, что Женя был патологически сосредоточен на еде. Весь окружавший его мир без перерыва ел, жевал, закусывал, перекусывал, полдничал, устраивал пикники, встречался на ланчи (дружеские и деловые), обедал и ужинал. В витринах красовались горы пирогов, тортов, пирожных, пирожков, булочек, кренделей, печений и конфет. «Это не еда, а отрава», – пояснял я. «Как же отрава, если ее продают в магазине?» Усвоив (на словах) мое отвращение к сластям и всему, Женя, войдя в чужой дом, профессиональным взглядом осматривал подаваемую еду и к оцепенению нашему и хозяев осведомлялся: «Это отрава?»

Создавалось впечатление, что наш ребенок пережил блокаду. У него обнаружилась немыслимая память на лакомства. «Помнишь, тетя Маня принесла мне бананы?» Тетя Маня, одна из нескольких моих одиноких теток, детей выносила с трудом и навещала нас крайне редко. В какой-то из своих визитов она принесла бананы. В Ленинграде они были «дефицитом». Я не раз стоял за ними в очередях, но они всегда кончались за несколько человек до меня. Женя съел новый для него фрукт с замечательным аппетитом и упомянул его через два года, то есть полжизни хранил воспоминание о заокеанском угощении, хотя и в Италии, и в Америке бананы лежали навалом. Он всегда мог сказать, на какой машине в какие гости ездил и чем его там кормили. Он и ложку научился держать по-взрослому раньше, чем многие его сверстники: ради любимого дела стоило постараться.

Как-то Ника сказала в его присутствии об одном нашем знакомом, что у него грязный язык. Женя (как ни странно, на два дня позже) стал у меня