В тени замка - Эрин Пайзи

— Замечательно, — сказал он, — передай бабушке, что через несколько дней приедем в Лондон, а затем в течение двух недель заедем и к ней.

Бонни передала все это бабушке.

— Отлично, — сказала Августина, — мы ждем вас обоих, Бонни. Надеюсь ты не собираешься жить с Энгусом до свадьбы?

Бонни засмеялась.

— Бабушка, ты старомодная. Но не волнуйся, мы об этом уже поговорили. Энгус будет в своем клубе, а я буду жить в его лондонском доме.

— Очень хорошо, — у Августины отлегло от сердца.

Мода приходит и уходит, а девушке с подмоченной репутацией будет трудно потом найти приличного мужа. «Энгус похож на достойного, приличного мужчину», — подумала она.

— Я рада за тебя, моя дорогая. Я всегда знала, что ты удачно выйдешь замуж и будешь счастлива. Я люблю тебя, моя детка, очень люблю.

— Я знаю, — ком подступил к горлу Бонни, — Я знаю это, бабушка. Я так хочу быть рядом с двумя самыми дорогими мне людьми на свете. Тебе что-нибудь привезти?

Августина задумалась.

— Да. Привези мне английских сосисок. Мне кажется, они очень вкусные.

— Будет сделано. Спокойной ночи, бабушка, — сказала она счастливым голосом, — да хранит тебя Бог.

Бонни положила трубку и представила, как бабушка сидит у огня, свет от которого падает на ее седые волосы.

— Двое, которых ты любишь больше всех на свете? — спросил Энгус.

— Да. — Бонни бросилась к нему и обвила руками его шею. — Бабушку и тебя.

— Сначала меня, потом ее.

Бонни удивила холодность в его голосе. Она смутилась.

— Но ведь моя любовь к бабушке и любовь к тебе — это совершенно разные вещи.

Пальцы Энгуса крепко сжимали кисть ее руки.

— Конечно, нет. Любовь — это любовь. И я хочу, чтобы ты меня любила больше всех в мире. — Его глаза сверкнули. — Я это и имею в виду. Я не согласен на меньшее.

Бонни нахмурилась.

— Энгус, мне больно. Идем. — Но он не отпустил ее.

Его рот вытянулся в узкую полоску.

— Я серьезно, Бонни. — В голосе зазвучали металлические нотки, которых она прежде не слышала.

— Конечно, я люблю тебя больше всех на свете, — она его нежно поцеловала.

— Больше, чем бабушку?

— Больше, чем бабушку. — Бонни почувствовала свою вину, но решила, что так как Энгус потерял свою мать очень рано, то ему было необходимо ее утешение. — Я буду всегда любить тебя, — пообещала она.

Энгус успокоился. Сердитое выражение лица исчезло, глаза подобрели. Он погладил ее волосы и прижался губами к щеке Бонни. Она никогда не ощущала такого физического напряжения. Медленно его губы отыскали ее. Бонни застонала от удовольствия.

— Нам нужно остановиться.

Он отстранил ее и усадил на стул, напротив дивана.

Она изумилась его самообладанию. Лишь минуту назад он сгорал от страсти. Еще через минуту он был холоден и спокоен. Она же все еще была возбуждена. Сердце Бонни сильно стучало, и она не знала, выдержат ли ее ноги.

— Завтра, — объявил Энгус, — мы поедем на лошадях, а потом я хочу показать тебе Лох-Несс.

Он составил список дел, которые заняли остальные дни.

Время пролетело так быстро, что Бонни не заметила, как пришлось собираться и ехать в Лондон.

Энгус позвонил Зейкервелю и попросил быть дома, когда они приедут.

— Ходят слухи, что ты собираешься на ней жениться?

— Да.

— Она же не в твоем вкусе.

— Что может дизайнер-гомосексуалист знать о моем вкусе? — враждебно спросил Энгус.

— Ну, ну, не надо со мной так. Мы много вместе пережили.

Энгус смягчился.

— Ладно, я знаю, что ты имел в виду. Бонни не такая, как все, поэтому я и женюсь на ней.

— Не делай ей ничего плохого, ладно?

— Постараюсь, — искренне ответил Энгус.

В ночь перед отъездом в Лондон Энгус заглянул в комнату отца. Старик лежал в кровати в чистой комнате без мебели. Его мужчины-сиделки давно устали от бешенства старика, поэтому из комнаты были убраны столы и стулья.

Энгус смотрел на изможденное лицо отца. Он был напичкан наркотиками и не мог узнать Энгуса. Его пустые голубые глаза смотрели в никуда.

— Ты грязный ублюдок, — сказал ему Энгус, — я женюсь на девушке, такой же красивой, какой была моя мать, пока ты не стал лапать ее своими грязными мерзкими руками.

Энгус почувствовал, как в нем поднимается волна ужасной черной ненависти.

— Я ненавижу тебя. Ты убил мою мать. Ты хотел убить меня. Ты, грязное похотливое чудовище.

Он плюнул отцу в лицо. Слюна потекла по щеке старика. Он заморгал, как удивленный ребенок.

Позади Энгуса открылась дверь, и вошел старый Джон. Он положил руку на плечо Энгуса.

— Оставь его. Он очень далек от того, чтобы тебя услышать. Оставь его.

Энгус вспылил.

— Может быть он очень далек и от того, что сделал с моей матерью, а потом со мной?

— Иди и ложись спать. Уже поздно. А тебе рано утром вставать на поезд.

Энгус согласился. Старый Джон всегда его успокаивал.

Джон вытер слюну с лица лорда Макфирсона. На этот раз ему повезло. Думая о женитьбе, Энгус не стал набрасываться на отца. Много раз слугам приходилось оттаскивать его от старика.

— Если ты убьешь отца, то проведешь всю свою жизнь за решеткой, — предупреждал его Джон.

Сейчас он глубоко вздохнул и покачал головой.

— У парня есть веская причина ненавидеть тебя, — сказал он лорду.

Глаза старика дернулись. Джон помнил тот день, когда его позвали к подножию лестницы, где в луже крови лежала бедная хозяйка. Еще более отчетливо он помнил инцидент, который имел место спустя четыре года. Джон сидел на кухне, когда услышал душераздирающий крик, доносившийся из гостиной. Джон понесся по коридорам, стены которых эхом разносили крики. Он ворвался в комнату.

— Отнеси его в кровать, — приказал Александр Макфирсон. — Я наказал его.

Джон взял мальчика на руки. Хотя ребенку было восемь лет, он был худеньким и легким, как пушинка. Джон принес мальчика в свою комнату.

— Скажи мне, — сказал Джон, — что твой отец делал с тобой?

Кровь сочилась из-под юбки мальчика. Ребенку было так больно, что он выл и стонал, а затем бросился на кровать.

Раздался стук в дверь. В комнату вошел Филипп Мактаггарт, кузен Александра.

— Я проходил мимо. С парнем все в порядке?

— Нет, ему нужен врач.

Филипп, заметив кровь, немедленно отправился звонить.

Старый доктор Роджерс был пьян, но менее чем обычно. Осмотрев Энгуса, он протрезвел.

— Мальчика изнасиловали, — сказал он. — Наверное, кто-то из слуг…

Он глянул на Джона. Джон смотрел в пол.

— Его нужно отвезти в больницу, — добавил доктор, — наложить швы. — Он помолчал. — Это очень серьезное преступление. Можно выдвинуть обвинение.

«Старый сумасшедший пропойца, — подумал Филипп. — Надо же, что сделал с собственным сыном».

— Нет, спасибо, доктор. — Они все трое знали, кто так жестоко изнасиловал мальчика. — Я… уезжаю в Лондон через неделю и заберу мальчика с собой. Джоан обожает детей, а своих у нас нет.

Доктор вздохнул: «Сначала умерла леди Макфирсон, теперь это…» Единственное, чего он хотел, — снять с себя ответственность.

— Я поговорю с Александром, — сказал Филипп и удалился.

Доктор собрал свою сумку.

— За мальчиком я пришлю машину скорой помощи. Я хочу наложить швы, пока действует обезболивающее, которое я ему дал. Я поговорю в больнице, чтобы не расползлись никакие слухи.

Старый Джон на всю жизнь запомнил яростные глаза ребенка, когда он мертвенно-бледный уезжал в Лондон. Теперь, через четверть века, тот же самый гнев гонял Энгуса по свету.

— Может, — пробормотал Джон, стоя над лордом Макфирсоном, — любовь молодой красивой девушки залечит его раны. — Он вздохнул.

Энгус следил за выражением лица Бонни, когда они в Лондоне пришли к нему домой. Девушка ожидала, что дом будет такой же, как и у Бартоломью, и была приятно удивлена тем, что здесь ее окружали комфорт и роскошь.

— Да, — сказал Энгус, заметив ее удивление, — в каждой ванной здесь есть свой душ.

Бонни сразу же полюбила дом и сад. Дом был построен еще во времена королевы Виктории дедушкой Филиппа Мактаггерта. Дедушка построил этот дом на деньги, которые заработал в Индии. Когда дом перешел Филиппу в наследство, он переделал интерьер, убрал нелепые ноги слонов, предназначенные поддерживать мокрые зонты и трости, кожаные пуфы, привезенные из Азии, громоздкую мебель. И все это из-за того, что обстановка раздражала его жену. К ее большому разочарованию Филиппу не удалось ничего сделать с зубчатыми башнями, которым позавидовал бы даже замок Драмосси.

Бонни засмеялась.

— Боже мой, это же смесь баварского чудовища и свадебного торта.

Уже через несколько минут после приезда Бонни была в саду. Она с удовольствием разглядывала лужайки и клумбы.