Том 2. Вторая книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин

– Соня! – вскричал, вскакивая и роняя стул, Иосиф.

– Я, как Чацкий, попадаю «с корабля на бал». Поздравляю тебя, Жозеф, поздравляю тебя, Катя.

– Отчего ты не приехала к свадьбе?

– Я только сегодня получила телеграмму, – в упор смотря на молодую, ответила Соня.

– Она была послана шесть дней тому назад, – не опуская глаз, проговорила Екатерина Петровна.

– А получила я ее только сегодня, – спокойно заметила Соня. – Вероятно, вы поручили послать ее кому-нибудь, кто соблаговолил исполнить это только сегодня, – с усмешкой продолжала гостья, садясь по другую сторону Иосифа.

– Выпьешь?

– Охотно; немного холодно.

– Ты не удивилась? Не сердишься? – спрашивал тихо новобрачный соседку.

– Не удивилась. А на что мне сердиться? Ты, вероятно, не мог иначе поступить.

– Как ты добра!

– Ну, полно. Я не трачу времени на сожаленье о свершившемся, а стараюсь сейчас делать, что нужно в данную минуту, и потому оставим это шушуканье. Горько! – сказала она, отпив бокал, и раздался поцелуй молодых.

– Как это все невероятно! – говорила тетушка, ложась в одной комнате с Соней.

– Вышло, что очень даже вероятно, – ответила та, садясь за письменный стол; долго она писала письмо за письмом, потом умылась, задула свечу, перекрестилась и стала на колени, опустив голову на постель.

Часть третья

I

Вскоре значительно опустели окрестности фабрики, так как молодые Пардовы с Соней уехали в Петербург, куда направился и Андрей Фонвизин; отбыл вскоре и Иван Павлович Егерев. Октябрь сронил уже последние листья с деревьев, и снова настала покорная тишина и ясность. Тетя Маша одна расхаживала по комнатам, из не очень частых писем узнавая столичные новости: что наследство оказалась не мифом, что, против всех ожиданий, суды и банки не собираются ставить непреодолимых преград и тетя Аня мечтает к Пасхе обернуть все дела, что все здоровы, что Екатерина Петровна сняла квартиру на Фурштадтской, несколько дорогую, по мнению фабричной домоседки, что Виктор живет с ними, по-прежнему огорчая и приводя в негодование мать своим поведением. Соня бывает часто и дружественна. Марья Матвеевна тщетно старалась из этих фактических сообщений узнать то, что ее интересовало всего более, – счастлива ли была улетевшая на север пара.

Действительно, молодые устроились на Фурштадтской несколько шире, чем позволяло их теперешнее положение, но объяснялось это дальнозоркостью Екатерины Петровны, которая рассчитывала свои действия не только до завтрашнего дня. Иосифу же Григорьевичу было все равно, лишь бы оставили его в покое, позволили видеться с друзьями, петь свои песни, расхаживая по еще неустроенным, с раскрытыми сундуками и запакованною мебелью комнатам. Соня бывала часто, такая же, как прежде, дружественная и хлопотливая, все в той же накидке и шляпе, с ридикюлем в руках. Екатерина Петровна занялась своим гардеробом, подолгу совещаясь с портнихою каждый день. Обсуждалось в двадцатый раз, как приличнее одеть молодую Пардову. И в этот полдень они стояли перед зеркалом, а портниха с булавками во рту у ее ног расправляла какие-то складки.

– Вы думаете, m-me, костюм tailleur? Это, конечно, не броско, но, может быть, слишком подчеркнуто.

– В таком случае, просто английские блузы с галстуком.

– Пожалуй, но подойдет ли это к фигуре m-me? Что-нибудь неяркое.

– Это можно, но теперь прошла мода на оттенки, теперь пошли все цвета.

За этим занятием застала их и Соня, присевшая в шляпе на стул у дверей.

– Все хлопочешь? – спросила гостья, кивая головой на кучу модных журналов.

– Да, приходится. А ты как, тоже все в делах?

– Да, это не фабрика, где и погулять, и помечтать, и поспать было достаточно времени.

– А я все с квартирой да с тряпками не могу справиться. Пониже эту складку, – обратилась она к девушке на полу. – Давно ты не видела тетку Нелли?

– А сейчас только, она хотела заехать к тебе. – Сегодня?

– Да, и даже очень скоро; она рядом: у Дмитревских.

– Поторопитесь, милая.

– Сию минуту, m-me.

Но звонок уже звучал по всему коридору, дернутый чьей-то энергичной рукою.

– Пожалуйста, Соня, выйди к тете на минуту, займи ее, покуда я примеряю, извинись.

– Охотно! – молвила Соня, выходя навстречу полной даме в седых буклях, которая тотчас заговорила:

– Ах, ты здесь, Софи, еще раз здравствуй! А где же наша поповна?

– Просит извинения, она сейчас выйдет, занята ненадолго.

– А я, знаешь, перед Аделаидой была в церкви и из окна вижу, едет графиня Лиза на чудных рысаках, недавно завела, все не могу своей Насте лошадей добыть собраться, а Иван Григорьевич такой рохля, ничего сам не умеет добиться. И, грешна, отвлеклась от службы, вдруг слышу, дьякон читает: «Ищите царствия Божия, и все приложится вам». Прямо какое-то пророчество. Ищу, Господи, ищу – и лошади приложатся мне.

Соня, улыбнувшись, сказала:

– В чем же пророчество?

– Ты увидишь, постой. Заезжаю домой и помню, что сегодня что-то неприятное предстоит. Наконец вспомнила: по векселю большой куш платить. Ищу его в «помози, Господи».

– Постойте, что за «помози, Господи»?

– Ах, ты не знаешь этого. У меня – две картонки с оплаченными и неоплаченными счетами, на которых я написала: – «благодарю, Господи» и «помози, Господи». Это меня отец Алексей научил: правда, мило?

– Как вам сказать…

– Ну, так вот. Смотрю в «помози, Господи», – не оказывается, ищу везде – и вдруг он в «благодарю, Господи». Сама забыла, как еще полгода выплатила, когда лес продала. Не правда ли, чудесно? – И вдруг, переменив тон, добавила вполголоса: – У тебя не бывает luttes?

– Чего?

– Luttes, борьбы. У меня всегда, как дойду до слов: «да будет воля Твоя» – так начинается, – хочу, чтобы была моя воля. Но где же, однако, наша поповна?

Поповна как раз входила в это время в комнату, и гостья бросилась к ней, болтая уже о другом. Соня встала, говоря:

– Ну, Катя, я ухожу, желаю тебе успеха. А где Жозеф?

– У себя или у Виктора. Ты зайдешь?

– Не теперь. Я обедаю у вас, ты помнишь?

– Еще бы: Значит, до скорого.

Женщины поцеловались. Тетя Нелли спросила по уходе Сони:

– Ну что же вы, крепки, не раздумали?

– Ах, нет, что вы! я только и жажду, чтобы вступить.

– И вступите, вступите, как говорится: «стучащего не изгоню вон».

По уходе и этой гостьи, Екатерина Петровна надписала на конверте с заготовленным уже письмом «Ивану Павловичу Егереву» и вплоть до завтрака проходила по комнатам, останавливаясь перед приставленными к стенке, не повешенными еще зеркалами, и что-то обдумывала.

Из внутренних покоев донесся слабый голос поющего Иосифа. Нахмурившись, Катя прикрыла плотнее дверь и продолжала ходить, руки за спину.

II