Том 2. Вторая книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин

– Только взгляните – и он будет исцелен. Что бы потом ни было, как бы он ни возвращался «как пес на свою блевотину», семя взойдет.

– Что с ним теперь?

– Эта женщина! Вчера я видела, как она вылезала ночью из его окна. Я не пуританка: иметь можно хоть десять. Но она – не любая девка, она его не отпустит, не погубив до конца. Вы ее не знаете. Она хочет женить его на себе, не знаю для чего, но во всяком случае во зло ему. Она его спаивает и не только развращает (эти узы не трудно сбросить и носить легко), но привязывает к себе ложною добротою.

– Она вам родственница?

– Нет, упаси Боже!

– Мы не отвечаем за родных.

– Тогда бы я не могла вынести. А он – дитя благородное и нежное.

– Мне можно будет пройти незамеченным, или нужна официальность?..

– Лучше келейно. Я вам объясню: вот видите окно, под ним дверь, – окно из моей комнаты, дверь на верх, где первое – мое помещение. Я приведу его к себе, предупредив. Вы пока идите к пруду, там есть никем не посещаемая старая беседка, из которой видно мое окно. Знак – белый платок. Благодарю вас. – И раньше, чем офицер мог помешать, она быстро поцеловала обе его руки и побежала в раздувающейся накидке, как птица.

Иосиф сидел в зале и пел, подыгрывая на фортепьяно; Екатерина Петровна стояла за ним, положив обе руки ему на плечи; его взор был сладок и несколько растерян, как у слегка выпившего человека. Подождав, когда он кончит пение, Соня сказала:

– Жозеф, пойдем ко мне, мне нужно с тобою говорить.

– Что за спех? И отчего ты такая взволнованная, Соня? – спросила Екатерина Петровна, не спеша снять своих рук с плеч Иосифа.

Не отвечая, Соня повторила:

– Пойдем сейчас же, Жозеф, очень нужно!

– Странно, такая экстренность! – продолжала свое Екатерина Петровна вслед безмолвно уходящему за Соней Иосифу. Не доходя еще до своей комнаты, горбунья, приостановившись, сказала:

– Сейчас с тобою будет говорить Андрей Фонвизин.

– Андрей Фонвизин? – ничего не соображая спросил Иосиф, – откуда он возьмется?

– Он здесь, он сейчас придет к тебе, жди. Умоляю тебя, если ты еще хоть сколько-нибудь любишь меня, выслушай его.

– Полно, Соня, Господь с тобою! Но, право, ты меня куда-то путаешь.

– Я ли тебя путаю? – прищуривая голубые глаза, она сказала и улетела в раздувающейся накидке. Иосиф тяжело опустился на диван и склонил голову на руки; ему хотелось не то спать, не то закричать диким голосом, быстро поехать по зимней дороге, разбить стекло, ударить кого-нибудь, но дремота преодолевала; он улыбнулся, вспомнив, как Соня заперла изнутри дверь, в которую они вошли, изъяв ключ с собою; он подошел к другой двери в маленькую переднюю, которая оказалась запертою уже снаружи.

– Ловко! – сказал он громко, наклонясь к замочному отверстию; в эту минуту отверстие закрылось вставленным ключом, и не успел Иосиф отступить на шаг, как дверь впустила высокого офицера, тотчас замкнувшись снова. Андрей остановился у самой двери, пристально смотря на безмолвно взиравшего Иосифа.

– Андрей Фонвизин, – наконец проговорил вошедший.

– Иосиф Пардов, – ответил другой, не двигаясь.

– Не будучи лично знаком с вами, я так много о вас слышал, что взял смелость приехать к вам первым, и простите, если этот визит не носит достаточно официальной внешности. Я приехал исключительно к вам; мне говорила о вас ваша кузина и Адвентов – аттестация таких ценимых мною людей не могла не возбудить во мне вполне понятного желания узнать вас лично.

Иосиф все молчал, пожирая глазами гостя. Так вот он, этот легендарный, по словам одних, негодяй, по словам других – праведник! Но одно было несомненно: что красота его была подлинно легендарна, и думалось, что человек такого Божьего дара не может быть чудовищем, каким хотели его выставить некоторые. Подождав минуту, гость продолжал:

– Может быть, вы заняты и я пришел не вовремя? Иосиф наконец промолвил:

– Нет, я очень рад. Спать немного хочется. Гость не улыбнулся, продолжая:

– К тому же я слышал, что вы намерены покинуть эти места, и я торопился прийти к вам, покуда вы еще здесь.

– Я никуда не собираюсь переезжать, – несколько удивленно опровергал Иосиф.

– Тем лучше. Вообще, – как-то изменить свой образ жизни, так что труднее будет заводить сношения с вами. Знаете, в провинции всегда так все преувеличивают…

– Я сам ничего не знаю.

– И прекрасно. Мне кажется, теперь для вас всякая перемена была бы только во вред. Простите, что я так говорю. Все это со слов и по слухам все той же всезнающей деревни.

– Вы говорите дружески.

– Перемены, когда можно внутри себя сохранять неколебимый покой, какую-то «уготованную горницу», – не страшны. Действительные же порождаются и сопровождаются такими переворотами, что можно пожелать всякому их избегнуть или, по крайней мере, легко их вытерпеть.

Иосиф больше глядел, чем слушал гостя. Лицо без румянца, странно не подходящее к светлым волосам, и серые огромные глаза затягивали, волнуя и наводя какую-то сладкую дремоту. Голос звучал как издали, и только отдельные, будто случайные слова вспыхивали в уме слушавшего.

– Уготованная горница! Да, да.

В двери стукнули, и раздался голос Екатерины Петровны:

– Иосиф Григорьевич, к вам можно?

Так как оба молчали, стук, повторенный еще раз, остался без ответа, и Екатерина Петровна удалилась.

– Я иду, я уверен, что мы встретимся, и друзьями. Не меняйтесь! – говорил Андрей, пристально глядя в глаза, и вдруг, нагнувшись, поцеловал сидевшего Иосифа.

– Да, да, – ответил тот, не вставая.

– Я иду, до свиданья!

– Постойте… нет… приходите скорее… мне это нужно…

– Я приду, и вы ко мне придете, – ответил Фонвизин, надевая фуражку.

– Не провожайте меня: вас ждут.

В комнату вошла Соня, пытливо оглядела обоих и пошла проводить офицера. Почти тотчас вслед за нею явилась и Екатерина Петровна, заявив, что сейчас начнется собрание, на котором обязательно присутствовать будто бы и Иосифу.

– Что вам говорила Соня?

– Соня? Ничего; что она могла говорить?

– Странно: с ней же вы беседовали!

Заседающие все уже сидели вокруг длинного чайного стола, когда вошли Екатерина Петровна с Иосифом. Последний мало кого знал, будучи в первый раз на собрании, только тетушка, учительница да Иван Павлович были ему известны. Оратор на минуту прервал речь, пока вновь прибывшие не заняли своих мест под взглядами остальных присутствующих. Велось заседание общества бесплатных чтений для рабочих по всем обычным правилам подобных собраний. Хотя было всего человек двенадцать, желающие говорить записывались, речи сменялись речами, были