Том 2. Вторая книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин

– Да хорошо-то, теперь хорошо, что говорить.

Из Екатерины Петровны эти дни лучилась какая-то действенная сила бодрости, счастья и как будто милости. Подобрела ли она, или дела шли, как она хотела, но милостива была ко всем, даже до Виктора включительно. Он вернулся часа через три, очевидно не оставленный завтракать. Екатерина Петровна заторопилась его расспрашивать:

– Передал?

– Передал, – менее бойко, чем перед отъездом, говорил Виктор, снова порастрепавшийся.

– С кем же ты говорил больше всего?

– С Ванькой, их лакеем, – премилый человек.

Сдержавшись, мать спросила:

– А Андрея Ивановича не видал?

– Видал.

– Ну и что же он?

– Ничего; благодарит за букет.

Оставшись вдвоем с Марьей Матвеевной, Иосиф спросил:

– Зачем это Екатерина Петровна посылала Виктора к соседям? Вы не знаете?

Вздохнув, тетушка ответила:

– Не знаю, а то, что думаю, боюсь сказать.

– Разве так страшно?

– Всегда страшно наклеветать невольно на человека. Я полагаю так: Катя теперь как вне себя от бездействия и недостатка места, так сказать. Понимаешь, когда был жив ее муж, она как в котле кипела, а если теперь и остались остатки кое-какого дела, то надолго ли? А она не может без дела – вот и мечется: то в хозяйство, то в общества, то в знакомства.

– Что же тут обидного, что вы не хотели говорить?

– Смешно иногда. Ну зачем Виктора по фабричным делам посылать к незнакомым людям, да еще с букетом? К тому же советовать ему держаться Андрея Фонвизина, известного негодяя.

– Я откуда-то слышал эту фамилию, – насторожившись, произнес Иосиф.

– Может быть, от Адвентова: это – его друг.

– У Адвентова, что бы про него ни говорили, не может быть друга негодяя; наверное в Андрее есть что-нибудь кроме негодяйства. – Это сказала Соня, неслышно подошедшая на разговор.

– Разве красота?

– И это – не малая заслуга, – добавила Соня, зардевшись.

– Бог знает, что ты говоришь, Соня, – произнесла тетя Маша, вставая сама отворить двери на звонок.

– Ты не имеешь от него писем? – спросил Иосиф.

– От кого это? – рассеянно и недовольно ответила девушка вопросом.

– От Адвентова, – понизив голос, сказал Иосиф. Соня сказала зачем-то очень громко:

– Я ему еще не писала; еще не пришло время!

– А этого Андрея Фонвизина ты знаешь?

– Видела.

– Очень красивый?

– Очень.

– Ты чем-то недовольна сегодня, Соня: ты здорова?

– Конечно. Я ничего.

– Завтра поедем на озеро. Катя придумала.

– Какая Катя?

– Екатерина Петровна. Правда, мило с ее стороны?

– Ей, вероятно, это нужно, или хочется самой.

– Как вы все дурно к ней относитесь! Она – само бескорыстие!

Соня долго смотрела на Иосифа и, наконец, сказала:

– Ты думаешь? А что же, от тебя кланяться Адвентову, когда буду ему писать?

– Пожалуйста. Но ты же, кажется, не собиралась этого скоро делать?

– Кто знает? Однако собрались гости к Екатерине Петровне (так и сказала «к Екатерине Петровне», а не «к Кате»), неловко их слишком бойкотировать.

– Я и не думаю, но я никого не знаю.

– Узнаешь! – сказала, усмехнувшись, Соня.

– Право, Соня, ты какая-то странная. Можно подумать, что ты меня не любишь.

– Можешь думать, что тебе угодно, а кто кого любит и не любит, покажут дела и ждать, вероятно, уже не долго.

Виктор с треском распахнул двери и доложил:

– Ее превосходительство требуют Иосифа Григорьевича к гостям.

– Ого, как дело поставлено! – сказала Соня покрасневшему Иосифу.

Тот забормотал:

– Как вам не стыдно так шутить, Виктор?

– Все-таки побрел, – заметил мальчик, когда Иосиф скрылся.

Соня обняла его и сказала:

– Как страшно, Витя, скоро настанет время.

Мальчик, кося глазами, ответил:

– Ничего не будет, чего не должно быть. Ты не писала еще туда?

– Нет.

– Ну, тогда погоди еще немного. Я говорил с Андреем.

– Да, ну что же? Что же?

– Все по-старому. Он согласен.

– Слава Богу! – проговорила Соня, закрывая глаза.

III

Весенняя вода трепетно синела по узким озерам от свежего ветра. Лодку, где сидели наши путники, покачивало, но, кажется, кроме тети Маши, это никого не волновало, так как остальные были заняты или разговором, или любовались на еще полупрозрачные рощи по прибрежным холмам. Леса сменялись усадьбами, усадьбы – полями, озера суживались в быстрые, зимою не замерзающие речки, которые снова бурливо бросались в другое гладкое озеро. Иосиф с Виктором гребли, Егерев правил, а три дамы ютились посредине лодки – Соня среднею для равновесия. Виктор вдруг заявил:

– Вон Андрей Фонвизин.

Дамы и Егерев обернулись заколыхав лодку, назад. И действительно, за ними поспешала другая лодка с двумя пассажирами.

– Разве Фонвизин – военный? – спросил Иосиф шепотом.

– Как видите! – усмехнулся Иван Павлович.

– Но что это с ними за старик? – всматривалась тетя Маша.

– Да это Парфен же! – вдруг узнав, вскрикнул Иосиф.

Старик в широком белом кафтане взмахами весел все приближал к одной лодке другую, где сидел в кителе молодой, казалось, очень молодой офицер. Лицо без румянца странно не подходило к светлым волосам, а огромные серые глаза на правильном лице поражали невидящею пристальностью взгляда. Перстни горели на длинных пальцах.

Он приложил блеснувшую на солнце руку к фуражке, не улыбаясь. Соня и Виктор, закивали ему головами, даже Екатерина Петровна приветственно наклонилась. Иосиф, чтобы разглядеть получше Фонвизина, окликнул Парфена:

– Парфен, здравствуй!

Подняв голову, старик сказал глухим и громким голосом:

– Ах, это вы, баринок? Будьте здоровы.

– А что Марина?

– Спасет ее Спас, как Сам знает!

– Она в Питере?

– В Питере.

И, замолчав, проехали; помолчали и наши путники. Соня опустила свою маленькую ручку в воду, продолжая смотреть вослед уже почти скрывшейся из виду лодки.

– Куда это они отправились? – заметила Екатерина Петровна.

– Тут же их усадьба на озере.

– А Софья Карловна хоть и утверждает, что она недолюбливает господина Адвентова «и иже с ним», но очевидно на поверку выходит не совсем так. Встреча с этим блестящим экземпляром повергла ее в самую сладкую мечтательность. – Сказал это, конечно, Иван Павлович. Даже Екатерина Петровна глянула с осуждением на говорившего. Соня ограничилась молчанием; только долго спустя, будто отвечая на этот вызов, она сказала:

– Лучше любить, говоря, что не любишь, чем наоборот. – И посмотрела на Екатерину Петровну. Та не моргнула.

Под сквозившими свежею зеленью березами желтели цветы на косогоре; серые пашни высились налево за лесом. Развязали узелки с провизией на разостланном пледе. Катя, лежавшая навзничь, вдруг встала, сказав:

– Пойдемте, Иосиф Григорьевич, тут есть в лесу святой ключ и часовня.

– Да, я знаю это место. Идемте.

– Что же вы, Екатерина Петровна, единственно Иосифа Григорьевича выбираете в спутники? – спросил Егерев.

– Да, единственно его.

– Новые обычаи?

– Не все же по-старому. Я не староверка!