Том 2. Вторая книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смотрите, тетя Нелли сейчас заснет.
И действительно, толстая дама блаженно покачивала головой, выставив грудь в блестящей кирасе лифа и полуоткрыв рот. Хозяин встал со своего стула, что было сигналом подняться и остальным.
– Что это будет? – шепнула Катя соседу.
– А вот услышите.
Петр Павлович, опустясь на колени у стула, на котором только что сидел, сосредоточенно уткнул нос в облокоченные руки и громко сказал: «Господи, внуши имущим внешнюю власть над нами благодать, милость и разумение, чтобы их коснулся Твой свет и они не гнали верных Твоих слуг».
Братья сказали: «аминь». И по очереди все вставали на колени у своих стульев и объявляли свои просьбы. Молоденькая женщина в шляпе, с наивным и веселым лицом, краснея, пробормотала: «Господи, продли командировку моего мужа!» Леля строго посмотрела на улыбавшегося студента и зашептала Екатерине Петровне:
– Не вводитесь в соблазн: эта женщина на верном пути, ее муж еще внешний, непросвещенный человек; она – слаба и запутала свои сердечные дела; если муж вернется раньше, чем она приведет все в порядок, могут случиться большие несчастья. Аминь, – вдруг заключила она, сделав сосредоточенное лицо, в ответ на пропущенную молитву Адвентова.
Очередь была за Соней; опустившись у своего табурета и смотря на цветы, поставленные на пианино, она громко проговорила: «Боже, дай мир и любовь всему миру, дай мир и любовь братьям и тем, кого я люблю, и тем, кто ходит во тьме; дай, чтобы зло, посеянное сегодня, заглохло завтра; пошли покой брату моему Иосифу и Виктору».
Екатерина Петровна тревожно огляделась, но Соня спокойно поднялась и слушала Лелю, которая, вся красная, заикаясь, лепетала, чтобы ее полюбил тот, кого она любит.
– Что же мне говорить? – спрашивала, краснея, Екатерина Петровна у Беззакатного.
– Что вам хочется: чтобы муж купил вам новую шляпу.
– Вы все шутите!
– Как вы трусливы! Ну, что-нибудь общее – что знаете.
Екатерина Петровна опустилась от волнения даже спиной к стулу и, опустив руки, начала: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей», – и так до конца. Англичанин тихонько спрашивал у приспешной девицы, почему у этой дамы такие длинные желанья; та объясняла. Вся красная, отирая пот, поднялась Пардова, не слыша, как бойко отрапортовал Беззакатный свое желанье, чтобы Михаилу Александровичу Адвентову скорее прислали денег. Опять пели. Екатерина Петровна все не могла прийти в себя. Уже другой проповедник, на этот раз по-русски, говорил:
– Вы можете говорить: «Нет Бога», – а Он есть. Вы сидите в комнате и говорит: «Дождь нет», а дождь сам вдет. Никто не понимает минута. Вот дверь открыт, я ее закрываю – и онзакрыт. Господь стукает в ваш квартир, и вы Его принимаете. Всякий сердце есть готовый квартир: надо его мести и долой брать пыль. Итак, несите Господа в ваш квартир и ждите часы.
Он поклонился, и опять запели. Расходились. Часть гостей была приглашена пить чай; тетя Нелли говорила уезжавшему Иосифу:
– Нельзя же, братец, она бы еще всю псалтырь прочитала! Это хорошо, конечно; это – святая книга, но нельзя же, как говорится, до бесчувствия! Все-таки поповская кровь заговорила; ты уйми свою жену.
Иосиф целовал ручку, кланяясь и слыша, как Соня, таща за рукав Адвентова, говорила:
– Ее нельзя упускать из виду: вы видите, в каком она состоянии.
Тетя Нелли на всю переднюю сказала:
– А наша мать Софья о всех сохнет! – и спешно пошла на пригласительные знаки в столовую.
III
– Что это? Ах, контракт; хорошо… – говорила Екатерина Петровна, оборачиваясь к вошедшей горничной и рассматривая бумагу, продолжала к сидевшему поодаль мужу: – Я сказала, чтобы квартиру записали на мое имя; ведь это все равно, а тебе меньше хлопот, да и потом, в этих делах, может быть, я распорядительнее тебя: тут нужно держать ухо востро.
– Конечно, конечно, – отозвался тот. Горничная вступилась:
– И потом, барина на кухню какой-то человек с письмом просит.
– Кто такой, посланный?
– Не знаю-с, – с письмом, передать лично.
– Выйди, Жозеф, наверно какая-нибудь благотворительность: глухонемой, что-нибудь в таком роде.
– Нет, он все слышит и говорит хорошо, – вставила горничная, засмеявшись.
В кухне на табурете сидел высокий, белокурый человек в больших сапогах и картузе; при появлении Иосифа он встал, сняв фуражку и не окончив фразы, на которую громко смеялась гремевшая кастрюлями кухарка.
– У вас письмо ко мне? – спросил, подходя, Пардов.
Не вынимая конверта, парень спросил:
– Вы будете папашей Виктору Михайловичу?
– Каким папашей? У меня нет детей.
– Не могу знать, только Виктор Михайлович наказывали, чтобы письмо папаше отдать.
– Какой Виктор Михайлович? – недоумевал Иосиф.
– Да это, Иосиф Григорьевич, молодой барин послали, – заметила кухарка.
– Ах, Виктор! Да, я – его отчим.
– Что отчим, что папаша, это – все одно, – говорил посланный, весело поводя глазами и вытаскивая скомканную бумагу. – Вот, – сказал он, подавая и, понизив голос, прибавил: – а сегодня вечером очень просили в «Дунай» прийти, им нужно поговорить с вами.
– Да, – для чего-то тоже шепотом, отвечал барин, – а где это – «Дунай»?
– На Ямской.
– Я приду.
– Приходите; не больно поздно, часов в девять. Счастливо оставаться; Василий Кудрявцев, – заключил он звонко.
– Иосиф Пардов, – промолвил другой, подавая руку.
– Приятно слышать, – тряхнув волосами, отвечал Василий.
В письме уже четыре дня пропадавшего Виктора говорилось, что он поселился у Броскина на Николаевской, просит прислать необходимые вещи, оставленные на их квартире, и повторялось устно переданное Кудрявцевым приглашение на сегодняшний вечер. Иосиф не счел возможным утаить содержание письма от жены, которая говорила вполголоса с только что пришедшей Соней. Скрыл только, что в «Дунай» пойдет.
– Не думает Виктор возвращаться? – спросила Соня.
– Ничего не пишет.
Катя молча ходила по комнате; наконец, остановясь, объявила:
– Ты можешь думать, что угодно, Жозеф, но я очень рада, что Виктор не у нас. Ему свободнее и нам спокойнее; это мешало бы нам, его жизнь – понимаешь? Это для тебя. Но меня беспокоит, как он устроится: как бы он не пропал окончательно. Ты непременно ходи к нему и наблюдай, Жозеф; он тебя любит и тебе не так стеснительно, как мне, ходить, куда попало. Ты сможешь его уберечь, а к тебе, уверена, ничто не пристанет.
– Хорошо.
– Ты сделаешь
