Хирург Коновалов (СИ) - Волкова Дарья

– Ну? – Вадим ставит чемодан. Складывает руки на груди. Понимаю, что ненавижу этот его жест. – Давай. Говори.

И скажу. Я сделала все, чтобы избежать этого разговора. И, похоже, сделала это зря. А ты приехал сюда, хотя я не просила! Вообще не понимаю, откуда ты тут взялся. Ты стоишь напротив меня, сложив руки на груди и упрямо выдвинув вперед челюсть. Чего ждешь? Оправданий? Извинений? Чего ждут с таким выражением лица?

Не знаю, чего ждешь ты, Вадим. А я скажу тебя правду. Ее, говорят, утаить невозможно.

Истину говорят.

Делаю глубокий вдох.

– Помнишь… Помнишь, когда мы только начинали… – что мы начинали, что?! Как это назвать?! Я не знаю. Мне вообще кажется, что я сейчас снова разревусь, а я не хочу этого делать! Только не перед ним! Еще один глубокий вдох. – Наше «пока» закончилось, Вадим.

Его брови сходятся на переносице.

– Что это значит? Какое, на хрен, пока?

– То самое. Которое «пока мы вместе».

Сначала на его лице мелькает тень то ли воспоминания, то ли понимания. А потом оно вообще меняется. Меняется так, что мне вдруг становится страшно.

– Ты кого-то встретила? – хрипло выпаливает он.

Конечно. Коне-е-е-ечно. Только эта причина может быть! Ты мне тут еще сцену ревности устрой, Коновалов!

И в этот момент во мне что-то кончается. Мне становится просто уже все равно. Когда с тобой случается твой собственный персональный катаклизм, то глупо волноваться, как ты выглядишь в глазах другого человека. Даже если это бесконечно любимый человек.

Вадим сверлит меня мрачным взглядом.

– Я кого-то полюбила.

Он дергается так, будто я влепила ему пощечину.

– Кто он?!

Орет так, что люди у соседней скамейки дружно делают несколько шагов в сторону от нас. Это было бы даже смешно, если бы…

– Я тебя полюбила. Помнишь, ты говорил про симпатию? Симпатия – чувствовать вместе. Мы больше не чувствуем вместе, Вадим. Я люблю тебя, а ты любишь качественный секс со мной.

Он смотрит на меня, замерев. Абсолютно стеклянным взглядом. Так, словно его огрели заклинанием из книги про Гарри Поттера.

За его спиной медленно проезжает такси. Я хватаю за ручку чемодана и бегу к машине. Вот видишь, колесики прекрасно катятся. Так же, как и моя жизнь под откос.

***

За желтым чемоданом захлопывается дверь багажника. Машина трогается с места. И тут я, наконец, отмираю. Это что, блядь, было?!

Медленно оседаю на скамейку, оттягиваю шарф от влажной шеи. Ну, Ласточка, ну, е-мае… А сразу сказать нельзя было?! Сползаю вниз по скамейке, вытягиваю ноги, ложусь затылком на спинку. Это вот так вот ласточки любят, да? Сначала доводят мужика до тихого бешенства, потом до нервного тика, потом до предынфарктного состояния, а потом уже, на десерт: «Люблю тебя».

Смотрю в небо надо мной. Там нет птиц. А было бы символично, если бы надо мной сейчас кружились ласточки. Но здесь, в районе аэропорта, их, наверное, и не должно быть. Смотрю в пустое безоблачное бледно-голубое небо. И почему-то улыбаюсь, как дурак.

Где-то одна Ласточка тоже уже долеталась…

Мою медитацию прерывает звонок мобильного. О том, что это Инна, не может быть и речи. Нет, от нее адекватных поступков в ближайшее время ждать не стоит – пока я ей голову на место не вправлю.

Это Алферов.

– Вадим Эдуардович, мы вас потеряли! – рапортует бодро.

– Я же предупредил, что задержусь с утра.

– Предупредили, – вздыхает Жека. – А мы все равно потеряли.

Встаю на ноги.

– Насколько вопрос срочный? – иду к парковке. – Час терпите?

– Час терпим.

– Постараюсь успеть. Если что – звони.

***

Там все вразнос пошло кучненько. Как по заказу. У двух пациентов – послеоперационное ухудшение. Одного так стабилизировали, второго пришлось вскрывать повторно. И дежурство у меня по плану. Можно было бы подмениться, но не сегодня. Тут такая ситуация в отделении, что мне лучше остаться. Чуйка говорит, что ночь будет бурной.

Приземляю жопу на диван я в районе пяти. Уже почти все разошлись. У меня есть собственный кабинет, так-то. Но диван в ординаторской – намоленный. И спится на нем исключительно хорошо. Наиль ржет надо мной, что я единственный заведующий во всей клинике, который берет столько дежурств. И что эта блажь у меня быстро пройдет. Много он понимает… А может, и много. У Наиля опыта заведования побольше моего.

Сползаю по дивану вниз, ложусь затылком на спинку, вытягиваю ноги.

О-пач-ки.

Дежавю.

Только перед моими глазами теперь не безоблачное светло-голубое небо, а белый потолок ординаторской.

Закрываю глаза.

Вот теперь иллюзия полная. Что я валяюсь на скамейке после ошеломительного Инкиного «Я люблю тебя».

Может, и к лучшему, что все так навалилось, что мне и думать об этом некогда было. А чего тут думать, собственно? Тут теперь делать надо. Но вот прямо сейчас поле для маневра у меня не очень.

Я открываю глаза, сажусь, вытаскиваю телефон, проверяю. Ну, а вдруг?..

Не вдруг. Ласточки, сука, упертые. А еще у них в голове кнопки «Люблю» и «Заблокировать» находятся где-то очень рядом. Ладно. Никуда уже теперь не денется.

Я не знаю, где Инна сейчас. Нет, вот прямо сейчас, скорее всего, дома. Может быть, заезжала в клинику, отчиталась Бурову. А, может, и нет. Но завтра она точно будет на работе.

Завтра пятница. Все одно к одному. Вот завтра и поговорим. Хорошо бы еще сегодня ночью выспаться.

В дверь ординаторскую скребутся, а потом там появляется Людмила Владимировна.

– Вадим Эдуардович, там это…

Встаю со вздохом.

– Что вы как маленькая, Людмила Владимировна. Говорите, не мнитесь.

– Температура, рвота.

– Реанимация?

– Уже.

Ну что же. Чуйка не подвела.

***

Буров великодушно сказал, чтобы сегодня на работу не приезжала. Кирилл тоже мужественно держится – ну, он уже набрался опыта, справляется.

Поэтому я могу спокойно ехать домой. А там долго-долго лежать с дороги в ванне. Все-таки своя ванна – это ни с чем не сравнить.

Потом заказать еды. Взять себя в руки и разобрать чемодан. Даже загрузить стиральную машину. Встретить курьера. Пообедать. Спохватиться и отчитаться родителям и подругам, что приехала. Договориться о встрече.

В общем, обычная жизнь. Только какая-то часть тебя словно под анестезией. Ну вот как тогда, когда Вадим мне палец чинил. Я его тоже, этот палец, какое-то время не чувствовала. Вот и сейчас во мне есть часть, которую я не чувствую. Которую я не хочу чувствовать. Спасибо, начувствовалась за полтора месяца.

Теперь не надо гадать, что было бы. Я боялась получить ответ, но я его получила. Я сказала Вадиму прямо, глядя в глаза: «Я тебя люблю». В тот момент это казалось не страшным. А вот ответ…

Ответ, в общем-то, тоже не страшный. Я оказалась к нему готова. Я предполагала, что Вадим охренеет? Это произошло. Его абсолютно стеклянный взгляд я буду помнить долго. Этот взгляд и молчание – самый красноречивый ответ. Конечно, когда ты признаешься в любви, то самое лучшее, что ты хочешь услышать – ответное признание. А если вот так…

И мне вдруг вспоминается школьная программа, «Евгений Онегин», письмо Татьяны. Литература никогда не была моим любимым предметом, но я откуда-то помню. Не письмо Татьяны, которое мы все учили! А ответ Онегина. Наверное, этот чертов «Онегин» в нас всех уже вшит на генетическом уровне.

Но я не создан для блаженства;

Ему чужда душа моя;

Напрасны ваши совершенства:

Их вовсе недостоин я.

Поверьте (совесть в том порукой),

Супружество нам будет мукой.

Ах, Александр Сергеевич, милый, как же так? Двести лет прошло, а ни хрена не поменялось – простите за невольную скудность речи.

Оставшуюся часть дня я валяюсь на диване и читаю Онегина. Ну мало ли, может, там есть какие-то пасхалки и лайфхаки, которые прошли мимо меня в школьные годы.

Нет там никаких лайфхаков. Все как в жизни: и сейчас, и двести лет назад.