Сын Духа Святого - Алексей Хапров

— Ну, если очень важное, тогда езжай. Но только на один день. Сам видишь, работать некому. Каждый человек на счету. Кстати, если будешь в городе, зайди в "Детский мир", посмотри Насте фломастеры. Может, выбросят перед учебным годом.

— Хорошо, зайду, — пообещал я. — Хотя сомневаюсь, что там вообще что-то выбросят.

Настей звали нашу старшую дочь. Ей в этом году исполнилось семь лет, и первого сентября ей предстояло идти в школу. Это было очаровательное, голубоглазое, белокурое создание, чертами своего лица в основном пошедшее в Иру. Но второе очаровательное создание больше походило на меня. Это был наш младший сын Слава, которого мы назвали в честь моего друга детства. Ему шел третий год. Слава-старший специально приезжал из Москвы на его крестины, и стал его крестным отцом. Ира очень переживала, что из-за загруженности на работе мы не можем уделять детям много внимания. В будние дни с ними сидели бабушки. Но в выходные мы их разгружали, и полностью посвящали себя детям. Для нас это были лучшие дни недели. Не потому, что не нужно было идти на работу, а потому, что мы проводили их с теми, кого любили больше всех. Дети были радостью нашей жизни. Они делали ее светлой и счастливой. Имея детей, заботясь о них, чувствуешь, что ты живешь не зря, что ты кому-то нужен, и это придает дополнительный стимул и чувство ответственности. Те, кто не имеет детей, возможно, не понимают, какое это счастье. Прожить жизнь, и не родить ребенка — такую жизнь вряд ли можно назвать полноценной. Думаю, что я имею право это утверждать, ибо мне есть, что с чем сравнивать.

День прошел. Наступил вечер. Где-то в одиннадцатом часу, когда на дворе уже совсем стемнело, я сел в колхозный УАЗик, и выехал в "Заветы Ильича". Я не случайно выбрал для своего отъезда именно это время. По моим расчетам оно представлялось наиболее оптимальным. Совхоз "Заветы Ильича" располагался в совсем другом районе области, находившимся примерно километрах в трехстах от нашего (ни в какой город я заезжать, конечно, не собирался; это было сказано так, для отвода глаз). Приходько убили, как явствовало из акта судебно-медицинской экспертизы, зачитывавшегося на суде, около шести часов утра. Поэтому для того, чтобы заранее оказаться на складе, где произошло убийство, требовалось выезжать ближе к полуночи.

Я ехал по темной, пустынной дороге. Несмотря на поздний час, в воздухе царила духота, виной чему было установившееся безветрие. Открытое окно не спасало. Я словно находился возле раскаленной банной каменки, на которую кто-то беспрерывно выливал воду, и исходящий от нее тяжелыми горячими волнами пар окатывал меня с головы до ног.

На душе было неспокойно. Меня мучили тревога и волнение.

"А может, зря я за это взялся? — думалось мне. — Может не стоит искать на свою голову приключений? Ведь новая жизнь у меня получается неплохо. Зачем же рисковать ее испортить? Ну и что, что кто-то попадет в тюрьму вместо меня? Какое мне дело до других? Разве им раньше было дело до меня? Может махнуть на все рукой? Но будет ли это правильным? Буду ли я после этого себя уважать?".

Разум убеждал меня передумать и вернуться обратно. Но мое сердце гнало меня вперед. И я всецело подчинился его зову.

К "Заветам Ильича" я подъехал еще до рассвета. Развернув машину, и оставив ее в гуще прилегавших к трассе деревьев, дальше я пошел пешком. Несмотря на то, что с моего последнего появления в совхозе прошло достаточно много времени, я прекрасно помнил здешнюю обстановку, и уверенно ориентировался в хитросплетении тропинок и дорог. Пройдя примерно два километра, я увидел хорошо мне знакомый невысокий бетонный забор. За этим забором располагался склад, а также стояла вся принадлежавшая хозяйству техника. Сторожа здесь не было. Точнее, номинально он, конечно, был. В штатном расписании такая единица присутствовала. Ее занимал престарелый отец директора совхоза. Деньги он получал, но на работе с позволения сына никогда не появлялся. Поэтому на территорию склада я вошел беспрепятственно. Следующей моей задачей было проникнуть внутрь. Взламывать огромный амбарный замок, висевший на дверях, я, конечно, не собирался. Да в этом и не было необходимости. Проникнуть на склад можно было гораздо проще, через крышу. Там, в самом углу, зияла небольшая дыра, сквозь которую вполне можно было пролезть. О существовании этой дыры мало кто знал. Я же узнал о ней совершенно случайно. Как-то я невольно подслушал разговор Приходько с Королевым, в котором он требовал срочного ремонта крыши склада.

— Слава богу, что про эту дырку еще никто не знает, — говорил главный бухгалтер. — Но если узнают, воровства не избежать. Мы из недостач не вылезем.

— Сделаем, сделаем, — отмахивался директор. — Скоро все сделаем.

Помню, что в тот же самый день, оказавшись на складе, я поднял голову вверх, и осмотрел потолок. И точно, в самом углу ясно различалась дыра, накрытая сверху листом шифера.

Залезть на крышу не составило особого труда. Возле забора лежала высокая деревянная лестница. Приставив лестницу к стене, я поднялся наверх. Затем я нашел дыру, отодвинул шифер, и пролез внутрь. Задвинув лист шифера обратно, я осторожно спустился вниз по деревянной балке.

Склад был густо уставлен ящиками, завален досками, инструментом, и прочим инвентарем, находящим применение в любом хозяйстве. Здесь было буквально не протолкнуться. Я вспомнил, как меня это всегда раздражало, ибо любую требующуюся мелочь неизменно приходилось долго искать. Но сейчас этот бардак меня наоборот радовал. При таком количестве хранимого было легко найти, где спрятаться, и при этом остаться незамеченным. Укрывшись в углу за ящиками, я стал ждать.

Во мне усиливалась тревога. Тревога не как боязнь, а как предчувствие приближения неизбежного. Меня снова охватило сомнение в правильности задуманного. Мой разум охал и ахал, поражаясь моей безрассудности. Но его голос в этот момент был значительно слабее, чем голос сердца, продолжавшего впрыскивать в мою кровь все новые и новые порции адреналина. Жажда мести подмяла под себя все.

Сквозь находившееся вверху маленькое окошко проникли лучи едва взошедшего над землей солнца. Я посмотрел на часы. Стрелки показывали начало шестого. По идее, ждать осталось недолго.

Вскоре снаружи раздался шум. К складу подъехала машина. Я замер. Послышался скрежет открываемого замка. Дверь отворилась. В проеме возникло несколько силуэтов. Эти силуэты были мне знакомы. Несмотря на огромное количество прошедших лет, я узнал их сразу же, без малейших колебаний. Королев, Гунько, Чугунов. Люди, сломавшие мою прошлую жизнь. Вот мы, наконец, и встретились!

А кто это стоит за ними? Почему мне так знакомо его лицо? Я оторопел. Да это же следователь Тимошенко! Он то здесь что делает? Неужели он тоже причастен к убийству Приходько? Если так, то понятно, почему он меня так мурыжил.

Мои кулаки яростно сжались. Я затаил дыхание и весь обратился в слух.

— Вон они, в углу, — сказал Королев, и кивнул головой на листы оцинкованного железа, лежавшие возле стены. В те времена это была очень дефицитная вещь. Купить оцинковку просто так, в магазине, было невозможно. Тимошенко подошел к стене, присел на корточки, пересчитал листы, затем, кряхтя, снова поднялся на ноги, вытащил из кармана рубашки пачку денег и протянул ее директору.

— Здесь как договаривались. Пересчитай.

Королев неспеша пересчитал купюры, после чего обратился к Гунько и Чугунову:

— Грузите. Только побыстрее, пока этот хрен не пришел.

Очевидно, он имел в виду Приходько.

— Что ты трясешься? — воскликнул Чугунов. — Он раньше девяти здесь не появляется.

— Ладно, ладно, грузи давай, — поторопил его директор совхоза.

Гунько и Чугунов стали выносить оцинковку на улицу. Королев и Тимошенко стояли у входа, и о чем-то тихо переговаривались. Внезапно в дверном проеме возник еще один силуэт.

— Так, так, так, — раздался едкий, гнусавый голос. — Вот оно, значит, в чем дело.

Это был главбух. Увидев его, мне стало как-то не по себе. Я до сих пор отчетливо помнил его труп: бледное лицо, выпученные глаза, широко открытый рот. Я поймал себя на мысли, что воспринимаю Приходько как воскресшего мертвеца, внезапно выбравшегося из могилы. У меня даже задрожали колени.

Гунько и Чугунов, поднимавшие в этот момент очередную партию листов, от неожиданности с грохотом выронили ее на землю. Лица директора совхоза и следователя помрачнели. Они смотрели на внезапно появившегося главбуха с нескрываемой злостью.

— Мое сердце как чуяло, что здесь что-то не так, — продолжал тот, пройдя вглубь склада. — Вот у нас, оказывается, кто ворует. Само руководство. Представляю, как обрадуются в райкоме партии, когда я им об этом сообщу.

— Кх-кх, — кашлянул Тимошенко, и шагнул вперед. — Слушай, папаша, давай разойдемся по-хорошему. Не лезь, куда не следует. Вот тебе полтинничек, и забудь об этом. Спиши все это куда-нибудь. Хорошо?