Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

Видное значение в московском ремесле занимало изготовление одежды. Впрочем, особого портновского урочища не существовало, и это вполне понятно, так как в портновском деле решительно преобладала работа на заказ. Кроме того, понятие портного было общим и не покрывало разновидностей портновского ремесла. В духовных завещаниях XIV–XV веков, отмечаются только дорогие наряды, но и подобные записи вскрывают название разнообразных предметов одежды. Среди них отмечаются дорогие червленые – красные, собольи и другие кожухи, бугаи и др. меховые одежды. К духовной верейского князя Михаила Андреевича приложен целый список различного рода меховой одежды. Здесь и шуба зеленая, и шуба багряная, рудо—желтая, белая и т. д. В других московских документах XV–XVI веков перечислено также большое количество шуб с наименованиями: шуба рысья русская, шуба соболья русская, шуба соболья татарская и даже какая—то «шуба цини».[266]

Наряды простого народа, конечно, были очень далеки от подобного великолепия. В качестве обычной зимней одежды носили «сермяги», сшитые из грубого домотканого сукна. В Москве, видимо, одевались несколько лучше, чем в деревнях, и на этом основано тонкое, полное скрытой насмешки, замечание митрополита Фотия. Князь Юрий Дмитриевич собрал в своем городе Галиче окрестных крестьян, чтобы испугать приехавшего митрополита множеством людей. Но митрополит, увидев собранный народ, только заметил: никогда я не видал столько народа в овечьих шкурах. «Вси бо бяху в сермягах», – поясняет летописец.[267]

Впоследствии в Москве XVII века существовало большое количество рядов, торговавших различными одеждами. Эти ряды появились еще «до московского разорения», значит, уже существовали в XVI столетии, а вероятно, и в Москве XIV–XV веков. Один из них назывался «Ветошным», и это древнее слово, обозначавшее в свое время поношенную одежду, сохранилось в названии Ветошного переулка в Москве (в Китай—городе).

КАМЕННОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО В МОСКВЕ И КАМЕНЩИКИ

Каменное строительство в Москве, если основываться на письменных источниках, началось с 1326 года, когда был заложен Успенский собор в Кремле. Это была «первая церковь камена на Москве на площади, во имя Святыя Богородица, честного ея Успениа». Собор строился в течение года. Вслед за этим были воздвигнуты каменные церкви: Ивана Лествичника и Поклонения вериг ап. Петра (1329 г.), собор Спаса на Бору (1330 г.), Архангельский собор (1333 г.). Последняя церковь «единого лета и почата бысть и кончена».[268]

Ни одна из этих церквей не сохранилась, ничего не говорится и о том, были ли строителями кремлевских зданий московские или пришлые мастера. Однако своего рода сезонность каменного строительства в Москве (всего 7 лет) говорит скорее всего о мастерах, приглашенных откуда—то со стороны.

В новейшем исследовании по истории русского искусства проводится мысль о близости московских храмов времени Калиты к собору в Юрьеве Польском. Московский Успенский собор определен как одноглавое здание с тремя притворами с севера, юга и запада и трехапсидным алтарем.[269] В действительности же Успенский собор первоначально был построен без приделов. Только в 1329 году, следовательно, спустя 3 года после основания собора, заложили церковь Поклонения вериг апостола Петра, сделавшуюся приделом Успенского собора, но задуманную в виде особой церкви. Вторым приделом сделалась церковь Дмитрия Солунского, в стене которой лежало тело убитого московского князя Юрия Даниловича. Но когда возник этот придел – неизвестно.

О размерах первого Успенского собора можно судить по летописному свидетельству, что новый собор, заложенный митрополитом Филиппом, строился «круг тое церкви», то есть вокруг стен прежнего собора Калиты. Вновь заложенная церковь была размером с Успенский собор во Владимире, но на полторы сажени ее длиннее и шире.

Церковь Спаса на Бору дошла до XIX века в сильно перестроенном виде, окруженная приделами и пристройками. Рисунок ее, сделанный М. Ф. Казаковым в XVIII веке, дает о ней представление как о невысоком сложном строении с облицовкой XVII века. Храм был небольшим, однокупольным, длиною «от царских врат до западных входных дверей 10 аршин и 3 вершка (7,5 м), шириною 10 аршин и 1 1 / 2 вершка, а вышиною 14 аршин и 12 вершков» (свыше 10 м). Внутри собор казался выше и обширнее, чем снаружи. При постройке Нового дворца около Спаса на Бору найдено было множество человеческих костей от прежнего кладбища, которое было огорожено дубовым частоколом.[270]

Церковь Ивана Лествичника тоже была небольшого размера. Она строилась в течение всего трех с лишним месяцев. Эта церковь имела вид колокольни, судя по ее московскому прозванию «под колоколы».

Наиболее значительной постройкой времени Калиты надо считать собор Архангела Михаила, возведенный в течение одного года. Летописец говорит о «величестве» этой церкви по сравнению с Успенским собором.[271]

Сезонность работ по возведению первоначальных московских храмов заставляет думать, что их создали пришлые мастера, но отрицать существование своих московских мастеров в первой половине XIV века нет оснований. По не известным для нас причинам летописи молчат о некоторых каменных зданиях или говорят о них как—то невнятно. Так, Троицкая летопись говорит об окончании каменного придела у церкви Спаса на Бору в 1350 году: «Кончан бысть притвор, придел камен, у церкви святого Спаса на Москве».[272]

Летописи и другие документы обнаруживают существование в Москве каменных церквей, о времени построения которых ничего не известно. Таков прежде всего собор Спаса в Андроньевом монастыре. М. Красовский безоговорочно считает его построенным в 1367 году,[273] а в «Истории русского искусства» тот же собор признается сооруженным «около 1427 года». Между тем и в первой и во второй датах можно сомневаться. В 1367 году в Москве велось строительство белокаменного Кремля, его начали делать «безпрестани». Сомнительно, чтобы одновременно в Москве возводилась другая значительная каменная постройка. Обстановка для строительства каменного собора в Андроньевом монастыре была неблагоприятной и в 1427 году. В этом году был большой мор по всем русским городам; судя по описанию, люди умирали от бубонной чумы. В этот год действительно была построена церковь Спаса, но не в Москве, а в Новгороде.[274]

По летописи, церковь в Богоявленском монастыре оказывается каменной в 1472 году, но когда она построена, неизвестно. Каменной эта церковь названа и в завещании князя Ивана Борисовича около 1503 года.[275]

В 1493 году каменной оказывается церковь Георгия за Неглинной. Она была построена явно до 1462 года, так как упомянута в завещании Василия Темного: «Да в городе на посаде дворы около святого Егорья каменые церкви».[276]

Каменное строительство в Москве получило дальнейшее развитие со второй половины XIV века. Оно целиком связано со временем Дмитрия Донского и митрополита Алексея. С этого времени с полным основанием можно говорить о существовании в Москве постоянных кадров строителей – каменщиков и камено—сечцев. С 1365 года по 20–е годы XV века, как указывается в «Истории русского искусства», было построено 15 каменных зданий. Это в достаточной мере опровергает замечание И. Е. Забелина о «столетней бедности города» Москвы в это время.[277]

Во второй половине XV века каменное строительство в Москве развивается с особой силой. К этому времени относятся летописные свидетельства, показывающие существование в Москве мастеров—каменщиков. «Мастеры каменьщики» упоминаются в виде объединения в рассказе о перестройке Вознесенского собора в 1467 году. Подрядчиком выступил Василий Ермолин, который «домыслил», придумал с мастерами—каменщиками одеть выгоревшую церковь новым камнем и кирпичом.[278]

Количество московских каменщиков, было, вероятно, значительным. Это была среда относительно образованных людей. Летопись сохранила такое ироническое замечание о первых работах Аристотеля Фиоравенти. Он заложил церковь и начал делать по своему уменью, не как московские мастера, «а делаша наши же мастеры по его указу».[279] Такое замечание вышло из среды, близкой московским строителям.

Возведение каменных построек было комплексным делом, то есть требовало работы архитекторов, каменщиков, резчиков по камню и т. д., а со второй половины XV века, когда в Москве начали делать кирпич, – и рабочих на кирпичном производстве. Таким образом, в строительном деле, как видно, было занято большое количество людей. Впоследствии, в XVI–XVII столетиях, каменщики имели особые жалованные грамоты и жили на «белых» местах, освобожденных от повинностей черных людей. «Белые» дворы каменщиков были разбросаны на посадах, среди дворов посадских людей. Отсутствие в Москве древних урочищ с названиями «каменщики», «каменосечцы» и т. д. говорит в пользу того, что и в Москве каменщики не составляли особых слободок. Улицы Малые и Большие Каменщики явно позднейшего происхождения, так как они находятся далеко за пределами даже земляного города XVI века.