Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

Что же означает договорная статья о холопах и сельчанах, признание их свободы в городе или полное ее отрицание»

Комментируя приведенную выше статью между княжеских договоров, В. Е. Сыроечковский делает заключение, что «в противоположность городам Запада, „городской воздух“ княжеской Москвы не изменял судьбы холопа: князья требовали возврата их».[316] Как видим, слова «очистять» и «вымемь» названный автор понимает в том смысле, что князья возвращали сельчан и холопов в прежнюю зависимость. Однако В. Е. Сыроечковский не обратил внимания, в каких именно договорах встречается статья о сельчанах и холопах, придав ей значение общего правила и цитируя почему—то договор 1433 года.

Впервые статья о сельчанах и холопах, бежавших в город, появляется в договоре Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем. Чем вызвана эта статья и о чьих холопах и сельчанах идет речь» Конечно, о людях обоих договаривающихся князей («наших»). Князей интересуют не просто беглые сельчане и холопы, а «наши» мастера и огородники. И те, и другие, видимо, остаются в Москве, а не возвращаются в старое тягло, потому что две трети («жеребья») найденных людей переходят к великому князю, а одна – к Владимиру Андреевичу, что соответствует правам великого князя и Владимира Андреевича на Москву, где первый имел два жеребья, или две трети, а второй – одну треть.

В. Е. Сыроечковский не обратил внимания еще на одну особенность статьи о сельчанах и холопах, заключающуюся в том, что эта статья встречается только в договорах великих князей с представителями совершенно определенной ветви княжеского дома: потомками Андрея Ивановича и его сына Владимира Андреевича. Перед своей смертью Калита дал Москву в третное владение своим детям: Симеону, Ивану и Андрею. По смерти Симеона две трети попали в руки Ивана, а последняя треть осталась в руках Андрея и его потомков. Такое третное владение, естественно, вызывало различного рода недоразумения между великим князем и его боковыми родственниками. Поэтому междукняжеский договор давал право удельному князю возможность вылавливать из числа своих («наших») холопов и сельчан, бежавших в Москву, наиболее ценные категории мастеров и огородников.

Но что было далее с этими мастерами и огородниками, выводились ли они из города и обращались ли в старую зависимость» Так именно думает Г. Е. Кочин, составитель «Материалов для терминологического словаря древней России». Он пишет: «Очистити холопов и сельчан – выяснить, установить их принадлежность тому или иному феодалу». Но тут же рядом Г. Е. Кочин помещает при этом со ссылкой на большое количество документов другое значение слова «очистити», «очищать» в смысле – очищать от долговых обязательств, от заклада.[317] В свете этого второго значения, видимо, и следует понимать статью о сельчанах и холопах. Речь идет не о возвращении их к старым владельцам, а об оставлении в городе с подчинением определенному третному владельцу. Самая необходимость подобной статьи для княжеских договоров весьма поучительна, ибо показывает особое положение московского населения в XIV–XV веках, где даже холопов и сельчан великого князя и его ближайших сородичей надо было «вынимать» и «очищать» путем посылки наместников, иначе они могли затеряться среди свободного городского населения. При этом великие и удельные князья «вынимали» не всех холопов и сельчан, а только мастеров и огородников, следовательно, обладавших редкими специальностями. Из таких мастеров и огородников составлялись дворцовые слободы Москвы.

В статье о беглых холопах и сельчанах имеется и другая особенность, на которую до сих пор не обращалось достаточно внимания. Дмитрий Донской договаривается об «очищении» холопов и сельчан «по отца моего живот, по князя по великого». Единственное правдоподобное объяснение этому выражению найдем в том, что тут устанавливается срок для сыска беглых сельчан и холопов. Этот срок – смерть отца Дмитрия Донского, великого князя Ивана Ивановича Красного, происшедшая в 1359 году. Сельчане и холопы, севшие в городе после этого срока, подвергаются «очищению», а те, кто жил в городе раньше 1359 года, остаются вне «очищения».

Как видим, князья устанавливали свое право вылавливать в городе холопов и сельчан, бежавших из их владений. Но как это можно было сделать с пришлыми из далеких княжеств и городов» В большом городском центре, где население было разбросано по посадам и слободам, трудно было установить, кто из пришлых ремесленников был ранее холопом и крестьянином, а мешать росту городского населения, конечно, не входило в интересы князя. Поэтому «городской воздух» в Москве, как вероятно, и в других больших русских городах, фактически делал человека свободным, по крайней мере, в эпоху феодальной раздробленности XIV–XV веков.

МОСКОВСКИЕ ЧЕРНЫЕ СОТНИ

Название «сотня» восходит к очень давнему времени. «Сотни» существовали в ряде древних русских городов, в том числе в Новгороде и Пскове. Существование их в Москве само по себе указывает на древнюю московскую традицию, может быть, восходящую и к домонгольскому времени.

Как известно, сотни существовали в древнее время в больших русских городах. В Новгороде сотни появились раньше, чем концы, и в XII–XIII веках имели крупное значение. Только позже деление на «концы» оттеснило первоначальное сотенное деление на второй план, что связано с победой городского патрициата над черными людьми. В Пскове, где противоречия между боярами и черными людьми в силу общей опасности от близких иноземных врагов реже выливались в форму острых конфликтов, сотенное деление удержалось дольше, чем в Новгороде. В XVI–XVII веках псковская сотня в основном напоминала сотню московскую, она сделалась уже территориальным делением, может быть, еще сохраняя остатки прежнего производственного характера. Сотни существовали и в других средневековых русских городах.

Сохранение в Москве традиционного деления, городского населения по сотням – явление очень любопытное. Оно указывает на большую архаичность московских городских порядков в царское время, когда сотни и слободы так и остались основными территориальными единицами, на которые делился город. Несмотря на свои большие размеры, в Москве не было ничего похожего на кончанское деление Новгорода. Это, конечно, не случайное явление, оно коренится в особом положении московского населения. Великокняжеская власть не давала возможности усилиться городскому боярству и в то же время старательно охраняла льготное положение городских купцов и ремесленников. Поэтому в Москве так рано исчезли тысяцкие и так долго сохранились разрозненные сотни.

В XVII веке от имени московских черных сотен и слобод выступали сотские и старосты. «Черных сотен сотские и черных слобод старосты, и во всех тяглых людей место» подают челобитные о своих нуждах. К этому времени сотни и слободы представляли собой уже отживающие организации, с трудом сопротивлявшиеся захвату тяглых «черных мест» на территории посада боярами, дворянами и духовенством.

Что же собой представляли черные сотни и черные слободы в средневековой Москве XIV–XV века – вот тот вопрос, на который мы попытаемся ответить. Вопрос этот немаловажен не только для истории Москвы, но и других русских городов того же времени, так как черные люди составляли наиболее значительную по количеству и наиболее производительную часть городского населения.

Уже договор Дмитрия Донского с Владимиром Серпуховским (до 1389 г.) устанавливал, что черные люди находились в ведении сотников («а черные люди к сотником»). О сотниках говорится и в завещании того же Владимира Серпуховского. В других договорах сотники называются сотскими, но это только измененное обозначение тех же сотников: «А которые слуги потягли к дворьскому, а черные люди к сотцкому, при твоем отце, при великом князи, а тех вам и мне не приимати».[318] В документах XVII века, кажется, уже всюду упоминаются сотские, а не сотники. Рядом с ними выступают старосты как выборные представители сотен и слобод. Однако никакого различия между сотней или слободой в это время не замечается. По мнению С. К. Богоявленского, «оба эти названия равнозначущи, но название „сотня“ применялось только к объединению непривилегированых, „черных“ людей, хотя и черные сотни иногда назывались слободами; в документах одинаково найдем, например, и Ордынскую сотню и Ордынскую слободу».[319]

Итак, начало московских сотен и слобод восходит, по крайней мере, к первой половине XIV века. Позднейшие летописцы также приписывали основание московских слобод Ивану Даниловичу Калите, пользуясь какими—то старыми преданиями.

Сведений о московских сотнях раннего периода не сохранилось. Утвердительно можно говорить только о существовании Ордынской сотни или слободы. «Ордынцы» и их службы оговариваются в договорах и в завещаниях великих и удельных князей (о местонахождении Ордынской сотни и слободы напоминает название Ордынской улицы в Замоскворечье). Но Ордынская сотня, конечно, была не единственной в XIV–XV веках. По крайней мере, в XVII столетии в Москве насчитывалось не менее 25 сотен, полусотен и четвертей сотен, часть которых могла возникнуть уже в великокняжеское время.