Тунисские напевы - Егор Уланов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А всё же тяжёлые зрачки Ракыба непроизвольно добивались от Кирго чего-то, будто задавая немой вопрос.
– Как же я устал сидеть в засаде! – говорил мавр рябому турку, – ведь от самого дома их караулили, надо было там и брать. А то сидеть потом всю ночь!
– А сообщника взять! А заказчика увидеть! Доносчица сказала, что там ещё кто-то был, – отвечал турок.
– Да нам то что… – махнул рукой мавр.
Ракыб взял Гайдэ и положил себе на плечо.
– Идём к господину, – грозно приказал он. И остальную дорогу бравые стражники между собой не разговаривали.
Лодка вышла из бухты, парус поймал ветер. Карпер молча сидел на облучке с саблей в руках.
– Ну ты нас и втянул, – рассмеялся его товарищ, подходя сзади. Но увидев лицо контрабандиста тоже замолчал.
– Их шестеро, нас трое. Расклад не в нашу пользу: взялись бы за сабли, нас бы изрубили, – будто оправдываясь, заключил Карпер, – Эх, было бы нас больше… где же был этот её янычар? Уж с ним бы у нас был шанс отбиться!
29
В одном из отдалённых домов бедно обставленном и замазанном коричневой глиной спал на жёсткой кровати молодой янычар. То был наш знакомый – Фарид. Утро ещё только занималось. Он открыл глаза; на улице густела тьма и сильные тунисские сквозняки били сквозь дыры в полу.
Янычар омылся; будучи чистоплотным, он совершал омовения куда чаще, чем того требовал Коран. Времени до молитвы оставалось много, и он решил свершить её в Великой мечети Сусса. Одевшись, Фарид взял в руки факел и вышел. Солнце ещё не зарделось, хоть летнее небо и не было уже вполне темным. Свежие пустые улицы облетали ветреные вихри. «Сегодня ночью плыву с Гайной в Грецию» – думал он, и, представляя счастливое лицо своей прекрасной гурии, мечтал, какими благодарными ласками она его одарит.
Добравшись до мечети, Фарид увидел двух своих товарищей Богатура и Джабира. Оба стояли посреди площади, пред дверьми мечети, и громко спорили.
– Что случилось? – громко вступил Фарид, после классических мусульманских приветствий.
– Он мне не верит! – обидчиво начал Богатур, – не верит, что мой дед был в один день у горы Арзиньян и в Арзруме, и в Карсе, а остановился в Тифлисе.
Джабир скрестил руки на груди и возразил: – А мой дед надул Ходжу Насреддина, продав ему за пять золотых обычный камень, как философский; тот поверил и продал его алхимику за тысячу золотых…
– Он смеется, а это правда! Моего деда звали Ашик! Спроси о нём в Тифлисе и тебе расскажут!
– Вот и я говорю, кто глупее Насреддин или алхимик? – не обращая внимания на Богатура, говорил Джабир Фариду.
– Похоже, глупее был твой дед, – отвечал Фарид, – ведь он мог продать камень алхимику и выручить тысячу золотых.
– Да хватит вам! Два неверных! – взвыл Боготур.
– Но это и вправду очень странная история, – успокаивал его Фарид, – все знают, что от Арзиньяна до Тифлиса два месяца езды.
– Ему помог Хадериллиаз!1 – с гордостью произнёс Боготур.
– Оставьте свою ссору на потом и пойдёмте, – провозгласил Фарид, и все трое вошли в мечеть. В другое время янычар был бы и рад подшутить над товарищем, но сегодня смутная тревога теснила ему грудь. Странное предприятие предстояло ему, как же тут не задуматься. Во время молитвы Фарид был занят собственными мыслями, как впрочем, и многие из тех, кто молится. Губы его славили Аллаха, движения Намаза были идеально заучены, но душа… средь тысяч их найдешь ли одного, в чьем сердце обитает божество?
Мула произносил формулы, стоя спиной к молящимся. Звук голоса устремлялся в стену, обращённую в сторону киблы, и из-за специального её строения эхом разносился по зале. Когда голос затих, а моления были кончены таслимом, солнце начинало проникать в залу мечети через маленькие окна.
Народ потёк к выходу. Фарид стоял, задумавшись. Неожиданно слух его кольнул шёпот стоявшего справа мужчины, ему не знакомого.
– Так значит, наложница достопочтимого кади хочет удрать? – в нетерпенье говорил незнакомец кому-то, стоявшему слева от него.
– Тише ты! – Разъярился этот кто-то, – пойдём, сейчас всё расскажу.
Ноги Фарида понесли его к выходу, вслед за двумя мужчинами. Сколь он мог разглядеть, один из них был турок, а второй мавр с чёрной шеей.
– Господин знает, что побег сегодня, – шептал мавр, – ночью пойдём брать, вот будет потеха!
Фарид так старательно прислушивался, что наморщил лоб и сощурил глаза. Но среди выходящих начались разговоры, и более он ничего не услышал.
«Будут брать ночью, – думал янычар, возвращаясь домой, – наверное, евнух рассказал про меня господину. Он же любит Гайну, вот и решил меня устранить. Да я и по его взгляду понял, что этот Кирго меня ненавидит. Эдакий коварный ишак оказался … но вдруг Гайна не знает?… в любом случае, надо уехать. Даже если она не знает – её простят. Она ведь говорила, что ходит в любимицах у кади. А мне нельзя рисковать».
Вернувшись домой, он собрал вещи и к вечеру уже скакал в направлении города Картаж.
Почему же он не предупредил Гайдэ? Почему не пробрался в Гарем или не отправил кого-нибудь с тайным посланием, которое поняла бы только она?
В иных душах любовь открывает самое высокое, другие делает низкими и трусливыми.
30
«И хитрили они, и хитрил Аллах, a Аллах – лучший из хитрецов» – повторял кади Сеид, и голос разносился по его покоям в полной тишине.
Связанный Кирго лежал у него в ногах. Гайдэ сидела в углу. Ракыб стоял в дверях и тень его, большая от факела, горевшего за спиной, грозно ложилась на пол комнаты.
– Разве я мало дал тебе? – начал Сеид. – Разве с тобой плохо обходились? Тебя приютили ещё мальчишкой, всему научили и одели на мой счёт! Я хотел сделать тебя главным евнухом!– Переходил он на крик. – Ты решил похитить мою наложницу, моё сокровище, – и он болезненно взглянул на Гайдэ, лицо которой покрывала мертвецкая бледность.
– Но оставим… – разговаривал Сеид сам с собой, – Что удалось узнать? Нашли соучастников?
Гайдэ вздрогнула, но в полутьме никто не заметил.
– Нет, – отвечал Ракыб, – лодка уплыла, хотя они лишь транспорт. Не было нужды их убивать.
– А неплохо было бы допросить, – неудовлетворённо отозвался господин, склонив голову на руку.
– Виноват. Они отбивались, и живыми мы бы их не получили.
– А почему так долго не отплывали?
– Не могу знать, господин.
– Что ж, главное, что виновники здесь. И их я покараю жестоко! – оскалился Сеид; морщины на лице его углубились и в свете огня походили более на порезы. – Что-нибудь скажешь, евнух?
Кирго молчал. Тяжёлое дыхание вырывалось из его груди, лоб упёрся в пол. Руки были связаны за спиной так, что лопатки сведены, а запястья