Тунисские напевы - Егор Уланов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И степь отвечала горьким молчанием. И пустота пейзажа: пустыня, остывающая во тьме; тундра без деревьев, без жизни; показалась такой чуждой, такой далёкой, что Кирго побежал вперёд, надеясь встретить на пути хоть что-то кроме маленьких спутавшихся кустарников и серо-жемчужных камней. В темноте он упал, порвал шаровары, ободрал локти, взвыл, встал, хотел найти море, но не помнил где оно. Наконец сел на землю, оглянулся; слабый свет города доносился из-за холма.
«Зачем со мной всё это случилось? Почему меня похитили, привезли в чужой край, будто ручного зверька? Я бы мог жить другой жизнью: пахать землю или охотиться, иметь семью, детей. А вместо этого…».
И небо без звёзд не ответило ему.
«Почему Аллах так жесток? Чего он хочет от меня? – Кирго уткнулся носом в землю так быстро, что ещё немного, и он проломил бы себе череп, – И ведь я не знал печалей, пока не встретил её. Жизнь моя была жалкая штука, но без страданий; что же, ему было мало изуродовать меня и сделать рабом, так он ещё и решил восстановить меня против моего рабства, заставить презирать себя и восхищаться чужой неведомой душой». Он запустил руки в какие-то коренья и с силой выдрал их вместе с землёй. Луна всю ночь пряталась в чёрной туче, поэтому никто не мог его видеть. А если б увидел… каким жалким он бы показался этому случайному свидетелю. Люди порой кажутся жалкими даже друг другу, какого же богу любоваться на нас?
Но немое рыданье смолкло. Ни росы, ни свежего ветра нет в тех краях, потому Кирго ощутил лишь холод ночной пустыни. Он заговорил вслух:
«Я так много и часто думал, что не хочу на родину, что у меня там ничего нет, что жизнь моя здесь. И лишь теперь, полюбив, понимаю – это не правда. Так было легче… и говорить, и думать. Так было легче, а теперь не легкость мне нужна. Великая и страшная истина, бушующая, как ураган».
И долго он лежал неподвижно. Пока мысль не промелькнула перед ним, как падающая звезда:
«Что ж, возможно Аллах сделал со мной всё это зло, чтобы я встретил Гайдэ и помог ей освободиться».
23
Днём Гайдэ незаметно подошла к Кирго и дала ему знак ждать её в беседке.
Солнце прямыми лучами упадало на стены и белый навес, когда юноша поднялся на крышу. Ветра опять не было; липкая жара обхватывала сразу, без предупреждения. Юноша не сел на лавку; ходил из стороны в сторону, глядя под ноги. Его новые шаровары красновато-бурого цвета, надетые взамен прошлых: изорванных и грязных, будто осыпанных прахом; развивались из стороны в сторону, когда он поворачивался на месте.
Секунды ожидания неприятно стучали в висках. Кирго не хотел видеть Гайдэ, не хотел с ней говорить, понимая, что его твёрдые и благородные намеренья могли быть в секунду низвергнуты той гордостью, ставшей неминуемым спутником любви.
Но Гайдэ лёгкой поступью выскочила из двери. Её лазурные брюки и елек(жилет) делали стан девы ещё более воздушным, снежно белая кожа сияла в лучах, а чёрные волосы, подпрыгивающие от торопливых шагов, вились волной; вся она походила на облако с чёрным и густым краем, бегущее по ясному небу, готовое вскоре обратиться тучей.
После нескольких секунд молчания Кирго сказал ей, приняв самый покорный вид:
– Сегодня же я пойду к контрабандисту и упрошу его отвести вас куда захочешь.
– Ты думаешь, я только поэтому хотела тебя видеть?
– Больше незачем, – отвечал он, отвернувшись к стене.
– Кирго, я обидела тебя, но позволь мне извиниться. Ты ведь мой лучший друг.
– Не стоит…
– Отчего же?
– Оттого, что ты сказала, что думала. Я евнух, моё дело служить, не тому так другому.
«Как он теперь суров, – подумала она, – и взгляд такой магнетический».
Суровость Кирго доставляла ей удовольствие. А сила души, обнаруживающаяся во взгляде, в магнетизме, который приобретается лишь диким и всепоглощающим страданием; та сила внушала деве смутное восхищение.
– Послушай, – говорила ему Гайдэ, – я знаю, что ты осуждаешь меня. Так суди строго.
– Я не могу осуждать тебя, и мне от того еще больнее, – отвечал он без всякого жеманства или напускной грусти, коя может с первого взгляда почудиться в таких словах.
– Знаешь, Кирго, мне нужно сегодня в город просить Фарида бежать со мной, – дева покраснела. Она понимала, что ввела Кирго в заблуждение, ведь он подумал, будто Фарид уже всё знает и готов к побегу.
– После обеда, – безразлично отозвался голос юноши.
Он старался не смотреть на неё. Она облокотилась рукой о стену, поднесла запястье к лицу и глазами искала его глаз. Новое чувство зарождалось в ней: ни благодарность, ни жалость и ни дружба. Страдания Кирго, которые она не могла понять, рождали новое смутное забытье: сладкое до необычайности, но горькое в собственной неосознанности. И с женщинами нередко бывает так: решившись исторгнуть из себя любовь к ним, мы можем тем самым заслужить их взаимность.
Всё же оставим наших героев. Слишком уж много было сказано об их чувствах и печалях, а такие излияния неминуемо надоедают читателю. Не то чтобы я сильно заботился о капризном внимании публики, но перечитывая такие строки, с каждым разом всё меньше и меньше веришь их справедливости. И, признаться, я довольно их перечитал.
24
В полдень того же дня Кирго был у Карпера. Он рассказал ему всё и просил сладить дело.
–Я не помогу, – отвечал Карпер.
–Отчего?
–Не то чтобы я боюсь умирать, но тебе-то это зачем?
–Я её люблю.
–Вот именно! Ты же без неё зачахнешь, Кирго. А если поймают… того хуже.
–Она его любит… пускай…
–Не слушай её увещеваний, угроз, просьб и слез. Оставь в гареме, через месяц забудет и простит.
–Это эгоистично.
–Она уплывет и всё! Неужели ты отдашь этому немытому янычару свое счастье? Свою Гайдэ…
–Я обещал.
–Разве он достоин… разве оценит? Долго ли она будет любить?
–Думаешь, я не знаю? Думаешь, я не задавал себе эти вопросы тысячу раз… уже решено.
– Ну, раз так, Кирго, тогда послушай вот какую историю, – Карпер уселся поудобнее и начал; он, как и все преступники, имел дар рассказчика.
«Эту легенду услышал я на Балканах…
Рассказ Карпера
Ночь осторожно опускалась на пустынный пляж. Волны, тихо изнывая, стелились по берегу восточным ковром, отражая узоры только что взошедшей, ещё не зажженной луны. Острый горизонт, словно рваная рана вырастал из моря и оканчивался в звёздном небе. Казалось, целые галактики клубятся и текут словно тучи, переливаясь и готовясь облить землю звёздным дождём. Дикий берег пускал от себя тропинку вверх по склону. Склон, заросший полевой травой, нависал к морю, как будто хотел зачерпнуть своей усталой рукой живительной морской влаги. Всё