Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А пять дней спустя в том же театре перед выпускниками предстал Дюбуа. Он выбрал темой для выступления фигуру бывшего президента Конфедерации Джефферсона Дэвиса, которого описал как «своеобразного защитника народа, борющегося за свободу ради того, чтобы другой народ был ее лишен»[53]. Дюбуа описал Дэвиса не просто как человека, а как воплощение национального противоречия.
Утверждение, что какая-то нация стоит на пути цивилизации, чревато противоречиями в терминах и отображает систему людской культуры, принцип которой – подъем одной расы на руинах другой – есть фарс и ложь. И все же репрезентацией именно этого типа цивилизации был Джефферсон Дэвис.
С этой точки зрения Дюбуа в своей речи пошел в направлении, прямо противоположном направлению Моргана. Он через биографию известного лидера Конфедеративных Штатов Америки представил отвлеченные концепции. Аудитория приняла его речь на ура. Один профессор написал в вашингтонском периодическом издании: «Дюбуа, цветной оратор на взлете своей карьеры, выбил десятку одним ударом. Все, с кем я разговаривал, согласны с тем, что он стал звездой торжественного мероприятия»[54].
* * *Прогуливаясь напоследок по двору перед летними каникулами лучезарным пятничным утром, пока садовники устанавливали большую сцену у Мемориальной церкви, я обнаружил, что постоянно возвращаюсь мыслями к особому достижению тех двух парней в далеком 1890-м. Скорее всего, когда они выходили на сцену, ничего особенно впечатляющего в них никто не видел. Морган был невысоким широкоплечим парнем; у Дюбуа были тоненькие аккуратные усики. С последних рядов театра они, должно быть, казались малюсенькими, не крупнее большого пальца руки. Но потом удаленная фигурка начинала говорить и словно вырастала на глазах у изумленного зрителя до неимоверных размеров.
В будущем обоих ждала блестящая карьера. Клемент Морган прошел стажировку в Гарвардской школе права, затем работал адвокатом по гражданским правам и занимался политикой на местном уровне. Дюбуа стал первым темнокожим, получившим докторскую степень в Гарварде, и помогал сформировать Национальную ассоциацию содействия прогрессу цветного населения.
Накануне выпуска из университета эти молодые люди стояли только на пороге своей карьеры, но сумели доказать людям свою правоту. Морган и Дюбуа появились в Гарварде во времена, когда звезда риторики уже закатывалась и по всей стране ее место в университетских учебных программах занимали уроки письма. Эти двое старались оставить свой след благодаря красноречию – хотя ораторское искусство уже привычно подвергалось нападкам и отвергалось как ненужное. Поступая так, Морган и Дюбуа продолжали традицию риторики, которую тысячелетиями критиковали и высмеивали, но которая так и не пала под ударами недоброжелателей.
За несколько дней до этого я узнал, что мы с Фанеле как лучшая университетская команда будем представлять Гарвард в декабре на чемпионате мира по дебатам среди университетов в малайзийском Куала-Лумпуре. И эта перспектива меня, признаться, здорово тревожила; у меня уже вызывали дрожь маячившие впереди семь месяцев изнурительных тренировок. Но я также чувствовал и огромное облегчение от принадлежности к сообществу, в котором слова и речь воспринимаются настолько серьезно, что усилия по подготовке наверняка будут вознаграждены.
В дальнем углу двора, наверное, в сотне метров от меня, репетировали спикеры, которые должны были выступать в этом году. Выступающая от бакалавриата невысокая девушка с копной густых распущенных волос стояла под вязами у возвышающихся колонн Мемориальной церкви. Когда она живым, кристально чистым голосом начала рассказывать о своем детстве на Ближнем Востоке, я вдруг ощутил, что дистанция между нами резко сократилась.
Ее речь, посвященная «арабской весне», приглашала слушателей взглянуть на себя как на людей, сформированных окружением, но не ограничиваемых им[55]. Она процитировала Ранду Джаррар, чтобы сравнить опыт живущих в более благополучных регионах со своим детством, с судьбой малышей, которые «бегают босыми, и на их кожу налипают песок и камни, кактусы, семена и трава – до тех пор, пока из всего этого не получается обувь». А в заключение она попросила выпускников, выйдя за университетские ворота, оставить в большом мире достойный след.
Метафора ее была простой и элегантной. И пока она говорила, я отчетливо видел ее в описываемом ею мире; это был ее мир.
Глава 5. Тишина: как понять, что пора выразить несогласие
Для участия в чемпионате мира по дебатам придется раскошелиться. В мире мало занятий, требующих меньших затрат, чем дебаты (бумага, ручка и подписка на разные газеты), однако расходы на проезд и проживание в разных, нередко очень удаленных местах накапливаются, как снежный ком, и потому у нашего союза вечно большие проблемы с наличными. На протяжении всего 2014 года, в преддверии декабрьского чемпионата мира по дебатам среди университетов, члены нашего союза работали тренерами, судьями, носильщиками и сопровождающими на местных школьных турнирах в Бостоне. Для меня эти состязания были шансом заглянуть за кулисы любопытнейшего мира американских школьных дебатов.
Итак, одним бодрым ранним субботним утром в октябре я надавил плечом на тяжеленные двери Кембриджской школы Ринджа и Латинской школы и через приоткрывшуюся щель проскользнул внутрь. В теплоте главного корпуса мои уши наполнились страшным шумом; я почувствовал себя так, будто погрузился под воду. Первое, что бросается в глаза в американских школьных турнирах по дебатам, – их необычайный размах. Абстрактно я знал статистику: Национальная ассоциация речи и дебатов ежегодно обслуживала более ста пятидесяти тысяч учеников и тренеров; в одном турнире могли участвовать тысячи юных американцев со всех уголков страны[56]. Однако реальный опыт пребывания в этой пульсирующей говорящей массе был поистине уникальным; он порождал чуть ли не космическое осознание собственной ничтожности в этом огромном мире.
После судейства в паре утренних дебатов у меня осталось свободное время перед обедом, и я решил послушать раунд, проходивший в ближайшем от кафетерия помещении. Когда я вошел в узкий, душный класс и присоединился к аудитории из шести-семи человек, к трибуне как раз вышел один из спикеров, симпатичный парнишка из Калифорнии. Осветив лицо легкой мимолетной улыбкой и слегка подавшись вперед, он спросил: «Ну что, все готовы?»
Я еще и кивнуть не успел, как он надавил на кнопку секундомера и, мгновенно взяв разгон, с нечеловеческой скоростью затарахтел. Этот подвиг, судя по всему, удавался за счет того, что он не двигал ни одной частью своего тела; он так и замер в наклоне, двигались только его губы.
Война в Сирии – одна из самых страшных трагедий прошлого столетия, ивсесвободныенациипростообязанысделатьвсеотнихзависящее, чтобы остановитьееипривлечькответственностивиновныхвэтомпреступлении противчеловечностинамнеобходимосоздатькоалициюизвсех, кто выступаетзавоенноевмешательствовситуациювСирии.
Бедняга задыхался, ему явно не хватало воздуха. Вдыхая, он делал сразу два вдоха; он глотал воздух жадно, словно утопающий. Заметив, что лицо его по краям начало синеть, я повернул голову к другим зрителям, сидевшим молча и неподвижно; у меня возникла мысль, не несем ли мы ответственности за возможные страшные последствия происходящего, не вмешиваясь в угрожающую ситуацию.
* * *Позже в тот же день я, копаясь в интернете, обнаружил, что стал свидетелем «распространения», характерной особенности формата состязательных дебатов на политические темы. Так окрестили практику очень быстрой речи, со скоростью от трехсот пятидесяти до пятисот слов в минуту[57]. Это, кстати, далеко не самый высокий темп в мире[58] – рекорд тут принадлежит уроженцу Торонто Шону Шеннону (шестьсот пятьдесят пять слов в минуту, 1995 год), который в свое время обошел продавца электроники по имени Стив Вудмор (шестьсот тридцать шесть слов в минуту, 1990 год)[59]. Но это вдвое быстрее, чем говорит аукционист на пике скорости речи, и втрое быстрее, чем говорят обычные люди в обычной беседе.
Мало кто достигает такого темпа естественным путем. Чтобы воспользоваться таким приемом, люди изнуряют себя трудными упражнениями: бубнят скороговорки («Ехал
