Жена врага - Юлия Булл

– Не надо мне ничего объяснять. Раз тебя прислали, значит, на то были причины.

– Агнет сказала, что меня кому-то отправят… Или этот кто-то придет… Как мне понять, кто это?

– Думаю, ты уже поняла, кто тот самый. Так и должно было случиться, тот, кто первый отреагирует и заинтересуется, значит, с ним и быть в эту ночь. Я скажу тебе сама, когда надо будет проследовать в комнату и какую. А сейчас занимайся обязанностями здесь на кухне.

– Вы же сказали, что я не для офицеров.

– Ну, как видишь, ошибалась.

Я подошла к мойке с посудой и стала мыть тарелки. И осознала, что за все время, что находилась в концлагере, не вспоминала Захара и Алексея. Только иногда какие-то моменты всплывали, но чувства потери, осознанности, что я одна, не было. Мне хотелось знать, что с Катей, как там Юра, братья, как Раиса, где она, что с ней. Иногда, чтобы скрасить будни концлагеря, я вспоминала дни праздников в нашем лесу, как мы там жили, смеялись. Но все эти воспоминания меня не утешали верой в будущее о светлом небе над головой. Сны мне практически не снились, все дни были одинаковые, на глазах все ужасы лагерного заключения. Хотелось только одного, чтобы война наконец закончилась.

Мои мысли прервал шум, доносящийся из гостиной комнаты. Я стала прислушиваться к возгласам.

– Ганс! Мы вас заждались, что у вас произошло сегодня? Говорят, пожар был?

Кто-то из гостей обращался к, видимо, только что вошедшему в дом.

– Да, господин оберштурмбаннфюрер, небольшое чрезвычайное происшествие произошло, но все ликвидировали, и подобное, будем надеяться, не повторится. Прошу прощения за мое опоздание, надеюсь, вы не примите за дерзость мое долгое отсутствие и дозволите мне доложить о текущих делах.

– Не беспокойтесь, Ганс, завтра все расскажете. Сегодня вы можете отдохнуть, присоединяйтесь к нам. Налейте капитану. Присаживайтесь, Ганс.

– С вашего позволения.

Разговор продолжился. Но мне многое было непонятно.

Про города Советского Союза говорили размыто, больше про планы Гитлера о реализации целей.

Меня вновь из мыслей вытянула Эмма:

– Мария, надо подать в гостиную ликер, помоги остальным горничным.

Я взяла поднос и последовала за остальными девушками. Появившись в дверях, на меня взглянула дама с красной помадой и только что прибывший гость Ганс. Я сразу его узнала, эти глаза не спутать с другими. Зеленые, грустные глаза. Он посмотрел на меня и отвернулся, продолжая участвовать в разговоре. Я оставила поднос с рюмками и вернулась на кухню.

Прижалась к стенке и почувствовала, как мое сердце бьется, что со мной, я не понимала. Стала прислушиваться вновь к разговорам, но не услышать суть тем, а услышать его голос. «Значит, имя этого офицера Ганс», – прошептала я себе под нос. Он говорил спокойно, без выкриков и возмущенных ноток, будто вообще не немец, будто вообще не военный.

Шло время, сон так и напрашивался. Я про себя повторяла одну и ту же фразу, чтобы за мной никто не пришел, но Эмма вошла на кухню и посмотрела на меня. Мне все стало понятно.

Я не знаю, что меня спасало от сильного страха в тот момент, желание жить ради сына, ради чего-то еще, но, поднимаясь по лестнице на тяжелых ногах, единственное, с чем я пыталась справиться, так это не спровоцировать рвоту своей весь вечер сопровождающейся тошнотой. А тошнить было от чего. Предполагаемый партнер на ночь мне был до ужаса противен. Как с этим справляются привыкшие женщины такого ремесла по обслуживанию разных мужчин, никогда не интересовалась, а тут вот самой пришлось.

В комнате был полумрак, офицер стоял у столика с напитками ко мне спиной. Оборачиваясь, он произнес:

– Проходи, Мария, что будешь пить?

– Все равно, – ответила я, так как даже не знала, что ответить.

– Шампанское тогда.

– Хорошо, – согласилась я, не двигаясь с места.

Он обернулся и подошел ко мне, протягивая мне фужер. Я не могла смотреть на этого человека, он был отвратный, внешность совершенно не привлекательного мужчины, хотя был в неплохой форме.

Я выпила залпом предложенное мне шампанское, пузырьки которого защекотали нос, и вернула фужер. Немец рассмеялся и долил еще, добавляя: «Gut, Gut, Mary». Я выпила практически всю бутылку, голова затуманилась, немец допил свою жидкость в стакане и стал раздеваться. Мне стало все понятно, но я продолжала стоять на месте не двигаясь. Он посмотрел в мою сторону и хмыкнул. Я начала расстегивать пуговицы на воротничке, сняла платье и продолжала стоять. Он подошел ко мне сзади и стал обнюхивать, сначала волосы, потом шею, плечи. Гладил руками мою кожу и что-то произносил непонятное, как звуки коня, которого вот-вот выпустят из стойла. Он стал целовать меня, точнее, облизывать, размазывая свои слюни по мне. Я чувствовала запах алкоголя, табака, чеснока и нотки клубники, скорее, это была конфета, которую он закинул в рот перед всем процессом. Я зажмурила глаза и продолжала все терпеть.

Он снял рубашку с себя, оставаясь в брюках, а потом повалил меня на кровать и начал елозить по мне. Согнув мои ноги в коленях, так, как ему было удобно, он пытался войти в меня, от боли я еще сильнее зажмурила глаза, понимая, что совершенно не влажная. Немец облизал свои пальцы и провел по моей промежности. Весь процесс занял несколько минут, чему я была бесконечно рада. Как только все закончилось, я встала и спросила, могу ли идти. Немец подкурил сигарету, затянулся и произнес:

– Ты очень сладкая. Ты мне нравишься. Возьми конфеты и фрукты. Можешь идти.

За дверью стоял солдат, посмотрев на меня, он указал вглубь коридора. Я дошла до комнат горничных, тихо зашла в ванную, подмылась марганцовым раствором, смыла с себя весь позор и легла спать.

Утром я поделилась с девушками в комнате своими дарами. Спустилась вниз, где меня уже ждали, чтобы отвезти обратно в лагерь.

Вернувшись в лагерь, после первого моего отсутствия, узницы смотрели на меня по-другому. Но не потому, что они знали, где я была и чем занималась, а потому, что та, кто была вместо меня, забила двоих до смерти. Причин я не знала, но понимала, что каждая такая, как и я, заимевшая право быть старшей, старалась удержаться на своем месте всеми способами, но точно не в качестве убийцы.

Мои дни продолжились в том же формате, что и были. Но у меня из головы не выходил тот самый офицер по имени Ганс. Почему я о нем думала, не понимала, но мысли о нем меня как-то отвлекали от всего ужаса, который происходил в лагерной жизни.

Глава 30. Зеленые глаза

Спустя пару недель меня снова отправили в немецкий дом, но уже в другой.

Меня привезли в дом, чуть меньше того, где я была первый раз. И меня снова встретила Эмма. Я все время гадала, сколько же ей лет. Высокая, стройная, седые волосы искусно уложены в пучок, уголки рта опущены, взгляд свысока, так прислуга не смотрит. Наверняка она была из бывших господ, ну может, работала у влиятельных, знатных людей экономкой, что, собственно говоря, она делала и в домах немецких. Мне нравилась ее форма ногтей, и они были будто покрыты лаком, идеальные, я бы сказала, очень красиво смотрелось. И серьги в ушах, они привлекали мое внимание.

Вообще мне нравилась Эмма, аристократичная такая вся. Вот надзирательницы отличались внешне, все будто от одной мамки рожденные – огромные рты, широкие лбы, глаза близко посажены, подбородки торчащие, ноги разъезжались, кривизной страдали явно. Совершенно некрасивые женщины, жестокие к тому же. И это проявлялось, очевидно, когда срывались на ком-то, особенно на тех девушках, которые от природы действительно были привлекательнее. Мне же повезло в этом случае, после той ночи в доме с офицером высокого чина меня особо никто не дергал.

В доме вновь стояли запахи еды. Мне дали задание на кухне почистить овощи. Я удобно