Жена врага - Юлия Булл

Это были лишь секунды, но образ его отчетливо вписался в моей голове, и тому не было объяснений в тот момент.

Тропа, по которой меня вели, была усыпана мелким гравием, воздух немного отличался от моего родного, и казалось, будто не осень, а позднее лето. Постройки на территории выглядели как наши кошары, длинные, с маленькими окошками. По всему периметру территории были расположены смотровые вышки, и на каждом шагу конвоиры.

Я, словно укачанная, шла по тропинке, меня мотало из стороны в сторону. Стараясь не упасть, я сосредоточилась, чтобы удержать равновесие изо всех сил.

Со своими сопровождающими зашла в помещение, расположенное вдали от основных зданий. Я впервые была в таком. Пол был, как мне показалось, из металла, слышно было стук набоек от сапог солдата. Мы приблизились к одной из дверей в самом конце длинного коридора.

Нас встретила женщина, среднего роста, чуть крупнее меня, совершенно не меняясь в лице, спросила у конвоира:

– Это она?

– Да, – ответил патрульный.

Она указала мне, куда пройти. Пару секунд немка задержалась за моей спиной, а потом встала прямо перед моим лицом.

– От тебя воняет. Хотя ты не похожа на ваших свиней.

Она обошла стол и села на стул.

– Почему русские женщины так плохо следят за собой?

Я стояла и молчала, у меня не было ответа на вопросы далеко не самой привлекательной женщины, но немка, судя по всему, имела на этот счет другое мнение.

– У тебя красивые волосы, хорошие. Короткие, это хорошо. Если они чистые, без вшей, оставим. Но строго под косынку. Я надеюсь, ты понимаешь, что будет входить в твои обязанности?

Я стояла и смотрела на нее, на эту говорящую бабу. И ни черта не понимала, о чем идет речь. Волосы я стригла сама, когда мы находились в лесу, так было проще, но вот брить наголо, как все узники, к этому я не была готова. Хотя понимала, что, возможно, это неизбежно, потому что голова чесалась дико.

– Твое имя Мария?

Вот и настало время заговорить:

– Да.

– Лагерь, куда тебя привезли, достаточно большой, среди пленных есть русскоговорящие. Тебе будет отведен барак, там ты будешь старшей по блоку и помощницей надзирателя. Голову надо будет покрыть, еще раз напоминаю, это обязательно. Сейчас за тобой придут. Помоют, продезинфицируют, обработку проходить надо будет часто, привыкай. Пройдешь осмотр у доктора. Выдадут одежду и присвоят номер. Тебе выделят место. Первой будешь получать пайку, но на раздаче похлебки лучше в конце бери, там гуща остается. Работать будешь меньше, чем остальные, но это не значит бездельничать, а больше следить за другими. Каждое утро ты должна отвечать за построение своего барака, докладывать о состоянии каждого. Слабых не держим. Любые попытки побега и обсуждения в бараке ты обязана доносить своевременно. И да, здесь лучше не рисковать и не пытаться обмануть. Территорию покажут тебе завтра. А сейчас можешь идти.

За дверью меня уже ждали. Я прошла все процедуры, как и озвучила немка. Самое неприятное оказалось побывать в кресле врача, показывая свои гениталии. Меня отвели к бараку, вручив узелок. Напомнив, что утром обязательно надо получить номер, точнее набитый на руку.

Как только я перешагнула порог барака, тут же почувствовала на себе взгляды присутствующих. Стояла гробовая тишина.

Я понимала, что либо принимаю условия немцев, либо я труп. Но я не собиралась своих убивать, а тем более подставлять. Хотя еще не совсем понимала, с чем мне придется столкнуться.

Глава 28. Немецкая прислуга

Враг ли я была своим? Конечно, нет. Но клеймо не смыть. Я плевала на этот статус. Если выбор пал на меня, значит, я что-то из себя представляла, значит, нужна, значит, небесполезна. А исходя из этого, сделала вывод, если судьба еще раз дает мне шанс на жизнь, значит, надо грамотно им воспользоваться. Так пусть это будет здесь и сейчас! Раз я стала Капо, старшая по бараку, пусть меня принимают такой и умеют со мной договариваться. Идти навстречу. Иначе наши головы полетят. Я понимала, что многие из узниц меня проклинали и ненавидели, но ничего поделать с этим не могли.

Это уже потом, спустя время, я поняла, как многие хотели бы оказаться на моем месте, но они не понимали, как это тяжело давалось, исполнять обязанности, применяя насилие иногда. А мне было это все не в удовольствие, но терпела я и просила терпеть других, предупреждая, что за каждый проступок наказание неизбежно. Единственное, что меня спасало от редкого моего рукоприкладства, так это постоянное желание надзирательницы Агнет проучить очередную узницу и устроить показательную порку, как для заключенных, так и выслужиться перед руководством.

Я чувствовала порой, что Агнет имеет в себе долю доброты и женской солидарности, возможно, но не сострадание. Она совершенно спокойно реагировала на смерть и на выполнение наказания внутри барака, если была допущена мелкая оплошность. За большие грехи наказывали куда более серьезнее. Можно было угодить в цементный мешок, камеру из бетона, или, куда хуже, быть просто сожженной. Поэтому считалось, что если сама Агнет проводит наказание, то это Бог помиловал.

Ко мне лагерные узники обращались по имени, строго полное имя, без отчества и фамилии. Как старшая по бараку, я имела право на имя, другие же жители были безымянны, имея только номер. Как представила меня моя начальница Агнет, так и было закреплено. Никто не знал, откуда я и по какой причине нахожусь в лагере, сколько мне лет, есть ли семья. Разговоры со мной были под запретом, как, собственно говоря, и я не могла вступать в какой-либо диалог. Но я и не хотела сама, и мне это было только на руку.

Мой блок состоял из одних женщин без детей. Здесь были заключенные из разных стран, в том числе мои землячки. Мы были под круглосуточным наблюдением эсэсовцев. Мне потребовалось время, чтобы понять, в каком месте я нахожусь. И это было страшное место!

Место, где ты не знаешь, что такое спокойный сон и мысли о будущем тебя покидают, остаются лишь воспоминания…

Вся территория была под охраной, колючая проволока под напряжением, сторожевые псы и немцы с автоматами. Каждое утро построение, проверка по номерам. Тех, кто не в состоянии стоять на ногах, отправляли на смерть.

Каждый блок занимался определенными видами работ.

И была категория женщин, которые работали в борделе. Но он в нашем лагере был не официальный. Да, именно так, публичный дом. Многие считали, что попасть в лагерный дом терпимости для обслуживания – самый надежный способ для выживания, но только не на мой взгляд. Везунчиками считались те, кто попадал на работы за пределы лагеря. Между лагерем и ближайшим крупным городом располагался один из штабов Третьего рейха, вблизи него находилось поселение с гостевыми домами и квартирами для военных. Там же были дома, в которых проживало и руководство самого лагеря. В соседних деревушках проживали немецкие семьи или старшие по чину офицеры. Все несли службу на благо Германии. Кто служил, кто-то снабжал продовольствием. Жить на поселении – лучший подарок судьбы, считалось, если работать там. Хуже быть предназначением для развлечения солдат, так сказать для поднятия духа.

График для женщин по обслуживанию был неизменным, кроме «этих дней», все остальные дни были расписаны. Комнаты для обслуживания практически не пустовали. За этим следил отдельный персонал у немцев, поэтому я никогда не знала, как эта система работает.

Что же касалось меня, я понимала, что моя роль будет не только в качестве правой руки надзирательницы, меня рано или поздно подложат под кого-нибудь. И в какой-то момент мои мысли подтвердились. Меня берегли для приезжего проверяющего, причины мне были известны, почему выбор пал на меня. Как сказал тот самый немец на допросе, я достойный собеседник, тот самый случай, когда в женщине сочетались красота и ум. Эксклюзив, на его взгляд. С такой