Жена врага - Юлия Булл

слишком красивый, он просто не такой, как другие. Что со мной происходило в тот момент, я не понимала, я разговаривала сама с собой, пытаясь убедить себя, что он просто немецкий офицер, враг.

Время приближалось к сбору гостей, нас всех собрала Эмма на кухне и объяснила правила поведения и у кого какие обязанности. Для нас затопили баню, и все девушки были подготовлены к вечеру. На кухне я украдкой капнула пару капель масла себе на ладони и растерла по рукам, после чего потерла палочку ванили и провела ею по шее и груди. Было просто дикое желание себя увлажнить хоть чем-то, так как за все время в концлагере кожа была ужасно пересушена, скорее всего из-за хлора – лучший антисептик, по мнению местных. По моему же мнению, хотелось пахнуть как булочка с корицей, нежели хлоркой.

Заострив спичку, смочив ее слюнями, коснулась угля и немного подвела глаза, тонкой нитью по контору. Локоны лежали послушно, лишь только прядь убрала за правое ухо. После чистки картофеля я помогала подготовить лимоны для лимонада, благодаря цедре отбелила пальцы. Мне хотелось вернуть свою женственность, даже хотя бы в заключении, кто знает, сколько мне оставалось. Но больше всего мне хотелось увидеть еще раз Ганса и не показаться ему на глаза в непотребном виде.

Я не раз замечала взгляд Эммы на себе, но она ничего не говорила. Только наблюдала. Ничего запрещающего я не делала и не создавала конфликтной ситуации, более того, не должна была вообще привлекать к себе внимания. Я вне подозрений, как мне казалось.

Немецкие офицеры стали собираться в гостиной. Я изредка прислушивалась к разговорам, общение шло о новых победах Гитлера и о реализованных планах в стране. Тематические разговоры менялись, плавно переходили в обсуждение о предстоящем футбольном матче и премьере спектакля на сцене театра Берлина. Я же пыталась услышать весть о просвете войны и голос Ганса.

Состав офицеров отличался от предыдущего, нагрудные знаки, ордена были, но не в таком количестве, как у тех, кого я видела в первый раз. За время пребывания в концлагере я немного стала разбираться в званиях и должностях немецких военных, но не могла определить лишь только, что обозначали те или иные медали.

Ко мне подошла Эмма и спросила:

– Почему ты до сих пор не в зале? Ужин подали, господа празднуют, присоединяйся, все девочки уже там. Нужно следить за приборами и подносить спиртное. Мне на кухне твоя помощь больше не требуется, не забывай, для чего ты здесь.

– Я уже иду. Прошу меня простить.

Я расстегнула верхние две пуговицы у горла своего платья и вышла в столовую. Уже никого за столом не было. Голоса доносились из каминной комнаты и бильярдной. Я направилась в ту сторону. Проходя главный холл дома, почувствовала легкий холод по ногам, входная дверь открылась, и вошел Ганс в сопровождении двух солдат. Он снял фуражку, вложил в нее перчатки и протянул мне. Я опустила голову вниз, взяв его вещи, тут же удалилась. От пальто пахло табаком и кофе, закрыв глаза, я вдохнула его запах и слегка насладилась. Как только все аккуратно разместила в гардеробной, я вернулась в холл, где уже никого не было, а это означало, что Ганс присоединился к гостям.

Я еще раз поправила волосы, сжала кулаки, зажмурила глаза, выдохнула и потянулась к дверной ручке, чтобы открыть дверь в комнату, где все расположились. Но путь мне перегородил Ганс:

– Не надо, – он прикоснулся своей рукой к моей, не давая мне распахнуть дверь, после чего махнул головой вверх, показывая на мое декольте и добавил: – И этого не надо, застегнись и вернись на кухню, позже я тебя позову сам. Эмма знает о моем распоряжении. Не волнуйся.

Я молча развернулась, на ходу застегнула все пуговицы и забежала на кухню, сев на пол за плитой, прижала колени к себе и пыталась немного успокоиться. Меня ужасно трясло, и мне хотелось, чтобы меня кто-то обнял, кто-то свой, родной, как в детстве, когда я была маленькой и боялась темноты. Но с тех пор многое изменилось, и темноты я уже не боялась.

Я вспомнила, как это делала мама или отец, когда возвращался из города домой с гостинцами. Алексей это делал редко, практически никогда, а Захар был такой нетактильный, иногда он прижимал меня к себе, украдкой, быстро, отчего мне было некомфортно. А вот Юра обнимал меня по-разному, сильно соскучится, так изо всех сил старался обнять меня, а иногда просто проявить свою любовь ко мне, так нежно обнимет, поцелует и убегает. Не все дети так делали со своими родителями, и меня порой удивляло это равнодушие самих родителей, наверное, потому, что семьи были многодетные и особо не проявлялись нежности к каждому ребенку.

Я вспомнила одну семью. Они жили от нас с Алексеем на соседней улице. На тот момент детей у них было двенадцать, многие говорили, что могло быть и больше, да умирали. Кто при рождении, кто по глупости своей младенческой, как только на ноги становился, так влезть мог куда угодно, то в сарае пришибло, то конь затоптал. А троих совсем маленьких погодок мать у дерева оставила, пока в поле работала, к ногам веревочки привязала и за ствол, чтобы не убежали далеко. И не убежали во время грозы, всех троих молния и уложила. Но мать даже переживать долго не стала, она была на сносях очередным ребенком.

И ведь такие люди меня окружали, с такими людьми я работала, такие люди не говорили о любви к человеку или своему ребенку, они говорили о патриотизме как под фонограмму, им зачитает председатель новости или показатели по уборке, на весь день развлечение у каждой калитки обсудить. И это были даже не средние умы, а просто рабочая сила, без мечты и желаний. Создавая семью с продолжением рода, одна цель стояла, чтобы это продолжение прокормить, а то, что можно было остановиться хотя бы на втором ребенке, об этом даже никто не задумывался, им же Бог послал, значит, и каша будет.

Из моих воспоминаний меня выдернула Эмма:

– Почему именно здесь?

– Мне сказали…

– Я знаю. Я имела в виду про место, почему на полу?

– Не знаю, так получилось, но я ведь никому не мешаю.

– Нет, не мешаешь. Поваров я отпустила. Раз пока насчет тебя распоряжений не было, вставай к мойке, посуды накопилось.

Я встала с пола и направилась выполнять указания. Из комнат доносились чуть слышимые крики и смех, мне было не совсем понятно, что происходило наверху и в соседнем зале, но догадаться было несложно. Перемыв всю посуду, я вновь смазала руки маслом и провела ванилью по коже. Села на лавку у рабочего кухонного стола и стала рассматривать посуду. Мне нравилось на немецкой кухне все, даже все эти незамысловатые аксессуары для заваривания чая или варки кофе, необычная сахарница, масленка, поднос, кофейный сервиз, тарелки, пивные кружки с металлическими крышками. Чувствовала себя словно Золушка в богатом доме. Сразу же представила свой дом таким же, с такой же посудой. И вновь из моих витающих мыслей выдернула Эмма. «Пора бы спуститься с небес на землю», – тут же подумала я.

– Мария, иди за мной.

– Куда?

– Ты забываешься, вопросы тут не ты задаешь.

– Прошу прощения.

Мы вышли на улицу и направились к дальнему дому, где я уже была ранее. Я следовала за Эммой, а позади нас шел патрульный с автоматом. Мы молча дошли до домика, Эмма вручила мне простынь и постучала в дверь. Как только последовал ответ за дверью, что можно пройти, я вошла внутрь.

Ганс стоял у окна спиной ко мне, он был без кителя, на нем была белая рубашка, брюки и сапоги. Судя по разводам в воздухе дыма, он курил. Запах табака был не отталкивающий, наоборот, приятный. Брюки сидели настолько идеально по его фигуре, что я просто уставилась на его пятую точку, не отрывая глаз. Я даже не могла подобрать слов, как красиво он смотрелся со спины. Он убрал из кармана брюк правую руку и повернулся ко мне. И тут в голове промелькнула