Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

2 мая Имон де Валера, премьер-министр Ирландии, приехал в немецкое посольство в Дублине, чтобы выразить соболезнования по поводу смерти Гитлера. Ирландия стала единственной англоговорящей страной в мире, которая победила в войне, не вступая в нее. Спустя несколько дней, выступая по радио, Черчилль подверг де Валера резкой критике. Говоря об угрозе со стороны подводных лодок в 1940 и 1941 годах, Черчилль заявил: «Это был действительно смертельно опасный момент в нашей жизни, и, если бы не дружба и преданность Северной Ирландии, нам бы пришлось столкнуться лицом к лицу с господином де Валера, либо навсегда исчезнуть с лица земли. И все же, со сдержанностью и самообладанием, которым, смею заметить, найдется немного примеров в истории, правительство его величества не оказало на него силового воздействия, хотя порой это было бы очень просто и вполне естественно и дало возможность правительству де Валера заигрывать с немецкими, а позже с японскими представителями сколько душе угодно»[2200].

2 мая во Фленсбурге граф Шверин фон Крозиг, которому новый президент Германии Карл Дёниц только что поручил возглавить правительство, обратился по радио к немецкому народу: «На Востоке за железным занавесом, скрытая от глаз всего мира, продолжается работа по разрушению и неуклонно движется вперед…» На следующий день лондонская Times опубликовала его выступление[2201].

Монтгомери занял Любек 2 мая, всего на двенадцать часов опередив русских. Таким образом, армия Монти перекрыла вход в Данию. На следующий день, вскоре после полудня, к автоприцепу Монтгомери в сопровождении британских солдат подошли четыре немецких офицера с белым флагом. Монти, как скряга сосед, который не желает видеть гостей, распахнул дверь и потребовал объяснения у переводчика: «Кто эти люди? Чего они хотят?» Это были представители фельдмаршала Кейтеля, и они хотели договориться о сдаче британцам трех немецких армий, которые стояли напротив Красной армии. Они сказали, что боятся за мирных жителей, оказавшихся между армиями, и жестокого обращения со стороны русских, если сдадутся Красной армии. Монтгомери ответил, что об этом стоило подумать до того, как начинать войну. Немцы спросили, что же им делать, как сохранить жизнь. По сути, они искали одобрения Монтгомери, чтобы продолжить борьбу с русскими без вмешательства британцев с тыла. Монтгомери им отказал, сообщив, что их положение безнадежно и, пока они не сдадутся, он будет убивать немецких солдат и гражданских лиц. Затем он пригласил их в палатку, предложив позавтракать и обдумать ситуацию. Они ели и обдумывали, а потом сообщили, что придут завтра с ответом. Они ушли во Фленсбург, чтобы передать ультиматум Монтгомери. Посовещавшись с Дёницем, они вернулись на следующий день, 4 мая, в 18:30, и подписали акт о капитуляции, подготовленный Монтгомери. Монтгомери был уверен, что немцы поступят именно так, и потому еще вечером 3 мая приказал прекратить огонь[2202].

Война Британии в Европе закончилась. И на Дальнем Востоке британские и колониальные войска накануне освободили Рангун. Вечером Черчилль собрал военачальников в «номере 10». Брук отметил, что Черчилль, «очевидно, находился под сильным впечатлением оттого, что война на самом деле подошла к концу, по крайней мере с Германией. Со слезами на глазах, он благодарил всех нас за то, что мы делали во время войны… Затем каждому пожал руку», – вспоминал Брук[2203].

4 мая в Сан-Франциско Молотов признался Идену, что шестнадцать поляков, которым был предоставлен безопасный проход из Варшавы в Люблин, арестованы. Сталин подтвердил эту информацию в телеграмме Черчиллю, назвав поляков «уклонистами». Представители пятидесяти из пятидесяти одного союзного государства прибыли в Сан-Франциско. Пятьдесят первое, Польша, по сути, прекратило существование. Русские предложили британцам политическую сделку: они одобрят принятие Аргентины (ее кандидатуру выдвинули британцы с американцами) в члены ООН в обмен на признание – по словам Кадогана – «непристойно фальшивого польского правительства». Это был ловкий ход со стороны Сталина и Молотова. Аргентина, с ее квазифашистским правительством, до последнего момента сохранявшая выгодный для стран оси нейтралитет в войне, наконец в конце марта вступила в войну. Люблинские поляки, как бы они ни сочувствовали коммунистам, сражались против нацистов с 1939 года. Если принимать Аргетину, сказал Молотов, то почему бы не признать новое польское правительство? Иден был категорически против[2204].

В понедельник 7 мая в 2:41 ночи в Реймсе пришла очередь Эйзенхауэра принимать капитуляцию. Акт о безоговорочной капитуляции подписали генерал Альфред Йодль, от Дёница, и Беделл Смит, от штаба Верховного командования союзных экспедиционных сил, и французский и русский офицеры в качестве свидетелей. Военные действия должны были прекратиться в полночь, а немцы проследовать в Берлин для подписания капитуляции с русскими 9 мая. Незадолго до рассвета Мопсу Исмею позвонил Эйзенхауэр. «Что случилось?» – спросил Исмей. Эйзенхауэр ответил: «Все закончилось». Но ничего не могло закончиться, пока Сталин не сказал свое слово. Его солдаты еще вели бои в Чехословакии и на Прибалтийском фронте. Он хотел отложить официальное объявление до ратификации капитуляции всеми сторонами 9 мая в Берлине[2205].

Предрассветная гроза, разразившаяся над Лондоном, «была так похожа на блиц, что многие лондонцы сразу проснулись и потянулись к прикроватным светильникам», написала Молли Пэнтер-Доунес.

Бомбардировки «Фау-2» прекратилась в конце марта, но нервы были еще на пределе. Затемнение отменили неделю назад, после 2061 непроглядной ночи. Но уличные фонари в Лондоне не горели, и, хотя большинство горожан сняли плотные темные шторы (которые использовали для траурной одежды и похоронных покрывал), они задергивали обычные шторы просто по привычке. Пятилетняя девочка, которая всю жизнь провела за плотно задернутыми шторами, сказала матери: «Здорово впускать свет, но как не впустить темноту?»[2206]

Во второй половине дня, 7 мая, когда начали собираться толпы в ожидании официального объявления, Черчилль собрал военачальников на обед в «номере 10». Обед получился каким-то «беспорядочным» написал Брук, поскольку Черчилль вел телефонные разговоры с Трумэном и Эйзенхауэром по поводу официального объявления, которое Черчилль хотел сделать вечером, а Сталин хотел отложить на день. «Как обычно, – позже написал Исмей, – Сталин добился своего». Черчилль согласился отложить объявление, но только на сутки. Вторник, 8 мая, должен был стать Днем Победы в Англии и Америке. Советский Союз собирался праздновать победу 9 мая. Черчилль с гостями проследовали в сад, чтобы сделать фотографии. Черчилль сам поставил на стол шампанское и бокалы. Он поднял тост за военачальников, «архитекторов победы», и выразил признательность за годы работы, благодаря которым наступил этот день. По непонятным причинам никто не произнес ответного тоста. Исмей не верил, что это было намеренное неуважение. Позже он написал: «Я надеялся, что они поднимут бокалы за главного планировщика; но, возможно, они были слишком взволнованы и боялись, что будет дрожать голос»[2207].

Вечером по Би-би-си объявили, что премьер-министр выступит с обращением к народу из «номера 10» завтра в 15:00. В Нью-Йорке, Париже, Брюсселе, Москве и Лондоне улицы уже наводнили толпы. На рассвете 8 мая более миллиона лондонцев – мужчин, женщин и детей – начали стекаться к воротам Букингемского дворца с Уайтхолла, Пиккадилли и Трафальгарской площади, со стороны Гайд-парка, площади Парламента, Сент-Джеймсского парка и Грин-парка. Лондонские колокола начали звонить на рассвете и звонили все утро, и этот звон долетел до пригородов и прокатился по Темзе до Ла-Манша. Дети шествовали по улицам, завернувшись в американские, британские и русские флаги. Тысячи юнион-джеков, звездно-полосатых и серпасто-молоткастых флагов вывешивались из окон. Матери приподнимали детей, и те размахивали маленькими юнион-джеками. Домохозяйки с сумками в длинных очередях за хлебом размахивали маленькими юнион-джеками. Компания моряков с девушками шла по Пиккадилли «паровозиком». Владельцы бульдогов шествовали по улицам со своими подопечными, одетыми в комбинезоны с юнион-джеком. В тот день толпа восемь раз вызывала короля с королевой, и восемь раз королевская чета выходила на балкон Букингемского дворца, король Георг был в форме Королевского военно-морского флота.