Товарищ мой - Евгений Долматовский

СТО ПЕРВАЯ КВАРТИРА

Когда б все избы, хаты и квартиры,Где жить пришлось, я перечислить мог,За век войны, на всех дорогах мира,Я насчитал бы сто один порог.

Теперь в стране чужой и невеселой,На уличке разбитой и пустой,Живу я в третьем доме от костела,Заполучив мансарду на постой.

Хозяин дома, розовый колбасник,У входа восседает до зари.Шофер ворчит: «Да он типичный частник!Как люди терпят, дьявол побери!»

В сто первый раз мы жизнь начнем сначала.В сто первый раз устраивая дом,Чтоб не испачкать мелом одеяло,Газету над кроватью мы прибьем.

Приколем карточку, где ты смеешься,Далекая моя. А на столеРазложим трубки, финский нож и ложку,Дров привезем и заживем в тепле.

Заварим добрый суп из концентрата,И мне, в соседстве с краткой тишиной,Покажется, что с самого АрбатаКочует эта комната со мной.

И Лермонтов витать над нами будет.Он был поручик — значит, лейтенант,Хозяин удивится: «Что за люди?Надолго ли вселил их комендант?»

Пройдет два дня, от силы три. И сноваЗайдет полковник, скажет нам: «Пора!»Понявши с полувзгляда, с полуслова,Поднимемся мы в пять часов утра.

Шофер выносит вещи и винтовки.Быть может, мы сумеем кое-какПоспеть к артиллерийской подготовкеНа «виллисе», похожем на башмак.

Еще темно, и холодно, и сыро.Железо, как огонь, горит в руке.Прощай, моя сто первая квартираВ разбитом, невеселом городке.

СВЕТЯЩЕЕСЯ ОКНО

Я буду в Берлине иль в Вене,От милой земли вдалеке,Когда затемненье отменятВ зеленом твоем городке.

В вечернюю тихую пору,Вдыхая цветочный настой,Поднимешь ты душную штору,Скрывавшую свет золотой.

Сквозь тысячу верст я увижуСветящееся окно.Чем дальше иду я, тем ближеСквозь тьму проступает оно.

И есть в нем чудесная сила,Лишь сердцу понятный закон:Оно мне и раньше светило,Хоть город твой был затемнен.

Поверь мне — мы встретимся скоро.Светись, золотое окно.Разлука — как темная штора,А свет — он горит все равно.

В ДОМЕ КРОХОТНУЮ ДЕВОЧКУ...

В доме крохотную девочкуЭвой-Иолантой звали.В темноте, не разглядев еще,На руки ее мы брали.

Погоди. Ты только с улицы,Зимним ветром заморожен.Вот смотри, она простудится.Будь с ней очень осторожен.

Лучше дай понянчу я ее, —Так соскучился по ласке!Голубые или кариеУ твоей девчонки глазки?

От шинелей пахнет вьюгами,Только русский говор нежен.Смотрит девочка испуганноНа небритого жолнежа.

Наши Гали, Тани, Шурики,Вы простите лейтенанта,Что, задумавшись, зажмурившись,Нянчит Эву-Иоланту.

НОЧЬ НА БЕРЕГАХ ВИСЛЫ

Шарит прожектор рукой раскаленной,Мина со вздохом ударила в дом.Улицей имени ВашингтонаК берегу Вислы, пригнувшись, идем.

Смешана гарь с известковою пылью...Помнишь, товарищ, два года назадУлицей Ермана мы проходилиК черному порту? Горел Сталинград.

Так и живем мы сегодня, помноживВоспоминания на мечты.Улицы без голосов и прохожих,Сорванных крыш громыхают листы.

Только по небу в осенних просторахХодят невидимые корабли.Ровный, размеренный рокот моторов:Это У-2 на Варшаву пошли.

Наш «кукурузник», «сверчок», «огородник»,Наш легендарный родной самолетНочью свершает свой путь благородный —Хлеб для варшавских повстанцев везет.

Яростно бьют с Маршалковской зенитки,Красные пули вонзаются в ночь.Он увернется — фанерный, а прыткий, —Сбросит что нужно. Он должен помочь.

В мертвом сиянье ракета повисла.С черного берега бьет пулемет.Слушайте! Кто-то плывет через Вислу.Тише, товарищи! Кто-то плывет!

Мокрая, словно Европа из сказки,Шаткой походкой выходит сюдаДевушка с бело-червонной повязкой,Льется с нее ледяная вода.

Берег. Гранитная ровная кладка.Зарево плещется в темных волнах.Польские воины в конфедератках,Русский разведчик в мохнатых штанах.

Девушка им предъявляет как пропускПачку размокших советских галет.Ждущая освобожденья ЕвропаНашим У-2 присылает ответ.

Что говорить — мы теперь за границей, Будет пора дипкурьеров и нот.Это посланье в сердцах сохранится,Всю дипломатию переживет.

Грохнул снаряд, оглушительный, грузный,В небе мотор зажурчал, как поток...Снова в Варшаву идет «кукурузник»,Снова пошел на работу «сверчок».

ПИСЬМО В РОССИЮ

Как живете вы там, в России,Ненаглядные, дорогие?Там, за реками, за горами,Как живете в разлуке с нами?Наши матери постарели,Наши милые повзрослели,Горе тронуло их. Ну, что же,Нам такие они дороже.Руки в трещинках и занозах,Чтобы в танках и бомбовозахМы почувствовали, узналиИми созданные детали.Все для фронта, все для победы.Небогаты ваши обеды,Ваши платьица старой моды, —Наряжаться ли в эти годы?Голоса ваши всюду слышимИ глаза ваши всюду видим,Хоть не часто и кратко пишемИ порою вас тем обидим.Не сердитесь! Гремят моторы,Задыхаясь, летят просторы,Я пишу эти строки скороНа крыле бронетранспортера.Заживают старые раны,Проплывают новые страны,Но опять повторяют губыИмя родины и любимой.Мы все те же.Мы однолюбы.Оттого и непобедимы.

В ЭТОМ ДОМИКЕ СРЕДЬ РУИН...

Нет, я вашей страны не ругаю,Теплым ветром ее дыша.Может быть, она не плохаяИ для вас совсем хороша.

Здесь немало красивых женщинИ лукавых немало глаз,Здесь морозы зимою меньше,Чем в сибирских краях у нас.

Мне понравился неугомонныйРынок в струях дождя косых,Весь в прозрачных плащах — зеленых,Желтых, розовых, голубых.

Так красива тоска по небу,Что пришла из иных вековИ в костелах окаменела,Не добравшись до облаков.

Только я, как сквозь плащ прозрачный,Вижу деньги и нищету,Жадный, скучный, ненастоящийМир, не знающий про мечту.

Мы не жалуемся на встречу:В этом домике средь руинЖарко дышат голландки-печиИ белы облака перин.

Можно спать на сырой соломе,Холодать и недоедать...Но мечту о родимом домеНа перины — как променять?

Потому в любом разговореМы твердим: а у нас! у нас!Наше счастье и наше гореМы не можем забыть сейчас.

Там, в далекой, милой сторонкеЖизнь — с начала и до конца.Там, у русских березок тонких,Остаются наши сердца.

Мы гордимся той светлой высью,Где стоит наш советский дом.Потому и на вашей ВислеМы о Волге своей поем.

500 КИЛОМЕТРОВ

Я не был в Германии. Я не видал никогдаФашистское логово, злобные их города.

Но вот перекресток дорог среди польских долин.На стрелке: пятьсот километров отсюда — Берлин.

Пятьсот километров. Расчет этот точен и прост:Прошел я от Волги, пожалуй, две тысячи верст,

Но каждую русскую грустную помню версту —И месть в своем сердце теперь я ношу, как мечту.

Не видел я Гамбурга, — видел Воронеж в огне;Не видел я Франкфурта, — Киев запомнился мне.

Я нежные песни в истерзанном сердце берег,—Вина не моя, что я стал и угрюм и жесток.

Две тысячи пройдено. Ныне осталось пятьсот,По польским дорогам родная пехота идет.

Но в светлые очи солдатские только взгляни,Увидишь, как светятся родины нашей огни.

Пятьсот километров на запад — последний рывок.К Берлину направлены стрелки шоссейных дорог.

ПАРОЛЬ