Оперные тайны - Любовь Юрьевна Казарновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Донна Анна и Донна Эльвира – персонажи драматически разнонаправленные. Это две диаметрально противоположные особы, совершенно разные по эксцентрике и по внутреннему накалу. Но находящиеся тем не менее в некоем контрапункте, поэтому я с равной увлечённостью работала над обеими ролями.
Донна Анна к концу спектакля даёт себе установку успокоиться и вручить себя дону Оттавио. Он, конечно, зануда, он изрядно скучен, но это человек её круга. Он ей понятен, он абсолютно признаёт приоритет над собою такой женщины, как она. Он склоняет перед ней и голову и колени, донна Анна успокаивается к концу спектакля внешне – скажем так, её интонации «плывут»… Не то чтобы в ней падало эмоциональное напряжение… но просто она заставляет себя стать такой дамой, которая в будущем согласится стать женой, матерью и так далее.
«Градус» же Эльвиры, наоборот, растёт со страшной силой, её интонации подчёркнуто и артикулированно резкие, скачкообразные. Она всё эмоциональнее и ярче, одержимость и страсть у неё просто зашкаливают. А внешний лоск и приобретённый, видимо, не без труда аристократизм перемешиваются у неё с простонародной прямотой и резкостью. Хотя всё это не только для себя, но и на публику. Она всё время чуть-чуть на цырлах. Вот она – ну чисто мать-наставница – атакует Церлину: это я тебе не разрешаю, я тебе скажу, как надо сделать! Интонация настырно-настойчивая. Она втолковывает ей, что Дон Жуан – гад, сволочь, негодяй, он не имеет права крутить романы ни с тобой, ни с Донной Анной, вообще ни с кем – это я тебе говорю, я, Донна Эльвира!
Очень показателен – как контраст двух дам – терцет «Protegga, il giusto cielo» в конце первого акта. Донна Анна там всё время «висит» в верхнем регистре, а Эльвира, напротив, внизу. Там её партия, требующая необычайно точной интонации, безумно сложна: скачкообразность – вниз-вверх, вниз-вверх, остинатность, низкие ноты… Эльвира там звучит как контрфагот – Моцарт вспомнит об этом опыте в «Милосердии Тита»…
Кульминация роли – совершенно невероятная по трудности ария из второго акта «Mi tradi quel’alma ingrata». Лариса Шевченко, исполнявшая роль Эльвиры в Мариинском театре, не без грусти сказала как-то: «О, как это трудно…» Там тоже Моцарт тебя погружает вниз, а потом поднимает наверх, и всё время нужно слышать интонации деревянных духовых… При этом просто негде гортани вздохнуть, негде! И при этом ты опять-таки должен быть очень достоверен эмоционально.
Ты меня предал и продолжаешь это делать. Ты, встречая меня, мне улыбаешься и даешь мне какие-то авансы и реверансы, но при этом ты меня предаёшь! И я тебя уже раскусила, я тебя «разбомблю», я тебя разоблачу!
Я её тоже долго впевала – там должна быть просто идеальная интонация, там ни единая нота не должна пропасть. Здесь не надо бояться показать нижние ноты, грудное звучание! Иначе Эльвиры просто нет!
Экстраверт не от мира сего
Я просто обожаю эту музыку, я её могу слушать бесконечно, причём совершенно разные фрагменты. Меня всегда пронзает в тот момент, когда приходит Командор и вдруг раздаётся орган и начинается самая настоящая опера-сериа.
Площадь Донны Эльвиры в Севилье
Тут я в очередной раз поражаюсь гению Моцарта и понимаю детские чувства Петра Ильича Чайковского. У него в доме была купленная ему родителями оркестрина – очень своеобразный музыкальный инструмент, напоминающий небольшой орган. Сегодня его можно увидеть в Доме-музее Чайковского в Воткинске.
Музыка на нём воспроизводилась и посредством игры на его клавиатуре, и в записи – на восковых валиках. Это та самая оркестрина, которую Модест Ильич потом назовёт первым музыкальным просветителем своего великого брата. О чём потом напишет прямо и Пётр Ильич: «Моцарта я не просто люблю – я боготворю его… Тем, что я посвятил свою жизнь музыке, я обязан Моцарту».
На валиках этой оркестрины, в числе прочих, были записаны и фрагменты из «Дон Жуана», в частности ария Церлины, дуэт Церлины и Дон Жуана и вот эта сцена прихода Командора. Пётр Ильич вспоминал потом, что, когда он эту музыку впервые услышал, с ним случилась истерика, пошла кровь носом. Моцарт – такой гений, который точно колом пронзает всю голову, всё тело.
И я тут не исключение. Вот сколько раз я слушала и эту сцену, да и другие отрывки, столько раз по мне бежали мурашки… Потому что весь гармонический лад, весь строй этой музыки – не от мира сего, они из каких-то иных миров, из каких-то совершенно бесконечных и непостижимых для нас бездн, которые позволяют нам хотя бы отчасти понять личность Моцарта.
Я уже говорила, как относились к «Дон Жуану» Россини, Вагнер и Гуно. А вот Бетховен, например, предпочитал «Волшебную флейту» и «Свадьбу Фигаро». Тут, конечно, не обошлось без ревности.
Почему? Потому что здесь Моцарт прорывается уже в чистейший романтизм, то есть на бетховенскую территорию. Вдобавок в психологическом отношении они были антиподами. Бетховен с его рано наступившей глухотой был почти изначально замкнут на себя, на свой микрокосмос, был такой «вещью в себе»… А Моцарт – чистейший экстраверт!.. С кем ещё его можно сравнить? Это такое гармоничнейшее создание, считывающее тонкие космические энергии…
Оркестрина в доме-музее Чайковского в Воткинске
И понятно, что эта опера привлекает во множестве не только певцов, но и постановщиков. Мне очень нравится тот «Дон Жуан», который шёл в сезоне 1986–1987 годов в Зальцбурге с Гербертом фон Караяном: Сэмюэл Рэми – Дон Жуан, Анна Томова-Синтова – донна Анна, Юлия Варади – Эльвира, Ферручо Фурланетто – Лепорелло и Кэтлин Бэттл – Церлина.
Очень многие, без преувеличения гениальные интерпретации успели запечатлеть на киноплёнке – как, например, спектакль Зальцбургского фестиваля 1954 года под управлением Вильгельма Фуртвенглера с Чезаре Сьепи в роли Дон Жуана, Элизабет Грюммер в роли Донны Анны и Лизой Делла Каза в роли Донны Эльвиры.
А фильмы! Например, то, что снял в 1979 году Джозеф Лоузи с участием Руджеро Раймонди, Кири Те Канава, Жозе ван Дама и Терезы Берганца, трудно механически назвать фильмом-оперой, это какой-то синтетический жанр. Думаю, что и наш фильм 1987 года, режиссёром которого был Йонас Вайткус и о котором я
