Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

В небе над Британией уже четыре дня не появлялись «Фау-1», когда 5 сентября Черчилль поднялся на борт «Королева Мария» в Гриноке и отплыл в Квебек. Из чуть более чем 10 тысяч «Фау-1», направленных на Британию, через Ла-Манш перелетели 7488. Из них 3900 были сбиты, а 2419 долетели до Большого Лондона, убив более 6 тысяч человек и ранив более 18 тысяч. 7 сентября Дункан Сандис сказал репортерам: «За исключением нескольких последних ударов, битва за Лондон окончена».

Сэндис глубоко заблуждался. Уже на следующий день две «Фау-2» упали на Лондон. Ракеты в высоту достигали 43 футов, стартовая масса составляла 14 тонн, они летели со скоростью 3600 миль в час и были оснащены жидкостным реактивным двигателем, работавшим на 75-процентном этиловом спирте и жидком кислороде. Запущенные из района Гааги, они преодолели 200 миль до Лондона меньше чем за пять минут. Опережая свой шокирующий звук, они приземлялись в тишине при скорости почти 2 тысячи миль в час. Рев, похожий на звук приближающегося товарного поезда, раздавался уже после взрыва. 2200-фунтовый боевой заряд мог уничтожить целый квартал. Правительство Британии, не желавшее, чтобы немцы узнали о точности попадания ракет, не объявило о нападении, списав все на взрыв газопровода. Этой версии правительство придерживалось в течение нескольких недель, даже когда британцы заметили, что «газопроводы» стали взрываться с периодичностью пять раз в день[2082].

8 сентября Черчилль и еще 4 тысячи пассажиров «Королева Мария», включая раненых американских солдат, преодолели уже больше половины пути. Вместе с Черчиллем отправились Клементина и Сара, Джок Колвилл, лорд Моран, советник по науке лорд Червелл и огромное количество британских военнослужащих. Корабль следовал южным маршрутом, чтобы избежать встреч с немецкими подводными лодками, и пассажиры изнывали от жары: для англичан 26 °C казались настоящим пеклом. Черчилль, испытывавший недомогание из-за чрезмерных доз M&B, проводил время за игрой в безик и чтением романов Энтони Троллопа Phineas Finnand («Финеас Финн») и The Duke’s Children («Дети герцога»). К досаде Брука, он не готовился к предстоящей конференции. За столом он твердил о мрачном будущем послевоенного мира. Он заявил, что не пожалеет ни об одном лейбористе, кроме Бевина – он называл их «посредственностями», – которые покинут коалицию. А что касается, изберут его снова или не изберут, то, заявил он, «что устроит народ Англии, устроит и меня». Он предрекал, что приближаются черные дни, что с наступлением мира будет наблюдаться дефицит потребительских товаров, а Британия окажется в тяжелом финансовом положении. Все, что он хочет, – чтобы солдаты вернулись домой, и сделать так, чтобы им было куда возвращаться. Он сказал: «Мысль, что голосованием можно добиться процветания, одна из самых абсурдных»[2083].

Меню одного обеда включало устриц, жареную индейку, мороженое, мускатную дыню и сыр «Стилтон». «Все это запивали замечательным Liebfraumilch, за которым последовал бренди 1870 года, – написал Колвилл, – и разговор о дефиците потребительских товаров сам собой сошел на нет». Во время путешествия все отмечали апатичность Черчилля. Брук написал: «Он [Черчилль] выглядел постаревшим, нездоровым и подавленным. Очевидно, ему было сложно сосредоточиться, и он подпирал голову руками». Лорд Моран сказал Колвиллу, что жить Черчиллю осталось недолго, и Колвилл написал: «Он сказал, что причиной смерти будет инсульт или болезнь сердца». Впервые эти проблемы дали о себе знать в Белом доме в 1941 году и затем в Карфагене в 1943 году. «Пусть он хотя бы доживет до победы, – написал Колвилл. – Возможно, даже к лучшему, если он не увидит того, что произойдет позже»[2084].

Шато Фронтенак и Квебекскую крепость снова оккупировали англо-американские знаменитости, военные и гражданские. Обстановка была знакомой, а вопросы, стоявшие на повестке дня, новыми. На Квебекской конференции (кодовое название Octagon («Восьмиугольник») больше внимания было уделено управлению миром, чем победе в войне, – как наилучшим образом сдерживать Германию после поражения, и как наилучшим образом скоординировать действия союзнических войск в Тихоокеанском регионе. Прошло девять месяцев с тех пор, как Черчилль попрощался с Рузвельтом в Каире, и четыре года со встречи в заливе Пласентия. Европейская военная стратегия не стояла на повестке дня. Европейский фронт был фактически в руках Эйзенхауэра, который, хотя дал понять, что собирается следовать стратегии «широкого фронта», был готов воспользоваться любой слабостью немцев, включая брешь в немецком фронте напротив позиции Монтгомери. Черчилль, по-прежнему сосредоточенный на Адриатике, заявил начальникам штабов, что в Квебек они едут «только для того, чтобы добиться от американцев десантных судов» для высадки на Истрии и захвата Триеста. В Тихом океане, настаивали начальники штабов, Британии следует проявить солидарность с Соединенными Штатами, направив значительную часть Королевских военно-морских сил для нанесения удара в центральной части Тихого океана. Черчилль не согласился, продолжая настаивать на операциях на Суматре и в Сингапуре. По поводу его позиции Брук написал в дневнике: «Меня очень, очень сильно удручает мысль об этом совещании, если Черчилль радикальным образом не изменит свое мнение, мы окажемся в безнадежной ситуации»[2085].

Брук напрасно волновался. Черчилль, не желавший, чтобы думали, будто он увиливает от своих обязанностей в Тихоокеанском регионе, согласился на британское военно-морское присутствие в центральной части Тихого океана, где флот адмирала Нимица – солдаты и морские пехотинцы – двигались на север; их предпоследней целью была Окинава, а последней вся Япония. Тем временем Макартур направлялся к своей цели, Филиппинам. Нимиц и адмирал Кинг не хотели никого привлекать к своей операции, включая британский ВМФ; американцы считали, что обладают настолько мощным флотом, что для победы над Японией им не требуется помощь британского флота. Они, как всегда, считали, что единственной целью Черчилля является возврат потерянных британских колоний. Черчилль только усугубил положение, заявив на одном из пленарных заседаний, что самые важные цели, каждая на своем театре, Вена и Сингапур. Брук написал, что «он не помог наладить диалог с американскими начальниками штабов». Но, несмотря на то что Черчилль отвлекался на Австрию и Малайю, военные совещания проходили хорошо, отчасти потому, что американские начальники штабов, окрыленные победами в Тихом океане и уверенные, что война в Европе закончится к Рождеству, были настроены довольно миролюбиво. Американцы согласились не настаивать на сокращении армии Александера. Брук написал в дневнике, что американцы «продемонстрировали замечательное стремление к сотрудничеству». Многие высокопоставленные лица почувствовали прилив оптимизма, но только не Черчилль, который сказал Колвиллу: «Готов поспорить, что на Рождество немцы все еще будут сражаться, а если и потерпят поражение, то по политическим, а не военным причинам»[2086].

Американцы проявили сговорчивость и по вопросу распределения оккупационных зон в побежденной Германии. Они хотели занять западную часть страны, рядом с британцами, и добивались только выхода в Эссен. Черчилль, по совету Идена, предложил выделить также французскую оккупационную зону. Это был хитрый ход в духе Рузвельта, в чем он весьма преуспел. Американцы пока не признали Комитет национального освобождения де Голля, который де-факто являлся правительством Франции, но не де-юре, по мнению Рузвельта. Не отрицая прямо роль Франции в послевоенной Германии, Рузвельт молчаливо признал лидерство де Голля, поскольку если время делить зоны наступит в течение нескольких недель, как считали многие, то кому, как не де Голлю, принять такое предложение от лица Франции? Рузвельт был не в форме. Черчилль сказал Колвиллу, что у него вызывает опасение состояние здоровья президента[2087].