Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости - Майкл Финкель

ни складывал толстую ткань, молния на сумке никак не сходится. Посетителей прибывает, и он вспоминает уловку, к которой уже прибегал раньше, когда вынес из другого замка арбалет в их второй с Анной-Катрин раз. Он выбрасывает гобелен из окна. Затем выходит из замка, огибает его, пробираясь по грязи и коровьим лепешкам и, торжествуя победу, подбирает свою добычу.

Однажды в ненастный день он опробует одну из идей церковных краж. Он отвозит Анну-Катрин на работу на ее машине, дождь льет как из ведра, и он высаживает ее прямо у входа в больницу. Не нужно ей мокнуть, шагая до служебной парковки. Он просто заберет ее после работы тут же у входа, говорит Брайтвизер. У его галантности имеется скрытый мотив: сиденья в машине Анны-Катрин складываются, и в салоне образуется гораздо больше свободного места, чем в его собственной машине. Он едет к часовне святого Себастьяна, возведенной на холме, под которым теснятся красные черепичные крыши эльзасской деревни, – в этой церкви он периодически бывает с самого детства.

За алтарем, вырезанная из липы еще в 1520 году, возвышается четырехфутовая статуя Девы Марии; одежды Девы развеваются, лицо устремлено к небу. В предыдущий свой визит Брайтвизер изучил крепление статуи к постаменту и позаимствовал у матери в ящике с инструментами хороший гаечный ключ. Он отметил, что служитель, который присматривает за часовней, живет в доме позади часовни. Прихожане заходят на протяжении всего дня, однако плохая погода, надеется он, сегодня удержит их от посещения. Когда он подъезжает, на парковке стоит только машина служителя.

Открепить статую от постамента не проблема. Вопрос, как протащить сто пятьдесят фунтов резной древесины по проходу. Он обхватывает Богородицу за талию, кое-как проносит пару шагов, после чего ставит ее на пол, чтобы отдохнуть. Он даже не пытается как-то спрятаться; если его увидят – ему конец. Он делает ставку на то, что никто не появится в церкви, пока он там, – и никто не появляется. Он выволакивает статую за дверь и грузит в машину Анны-Катрин, едет под дождем до дома и затаскивает добычу внутрь. Он вымок до нитки, вымотался и переволновался. Он забирает Анну-Катрин с работы.

Не успев еще увидеть статую, она приходит в гнев. Ее машина пропахла ладаном, запахом церкви, и ему приходится признаться, чем он занимался. Она весь день была на работе, а ее яркая машинка, такая приметная, была задействована в преступлении, да еще и без ее разрешения. Места в мансарде, чтобы любоваться такой огромной статуей, нет, он втиснул ее в угол и частично загородил другими вещами. Для гобелена, который он приволок из Грюйера, требуется сто свободных квадратных футов стены, у них же нет ни одного; поэтому он, не церемонясь, забросил его под кровать. Он не может даже посмотреть на него.

Хуже того – он держит произведения искусства в неподходящих условиях. Брайтвизер постоянно подчеркивал, что его главная забота – оберегать искусство, однако хрупкому гобелену, вроде украденного из замка Грюйер, вовсе не на пользу летать из окна или валяться свернутым под кроватью. Что касается картин эпохи Возрождения, он знает, что их не следует двигать с места на место, не говоря уже о том, чтобы сдергивать со стены, спешно вынимать из рамы и возить по городским улицам, тряся в багажнике. В его мансарде начали рассыхаться, разъединяясь, три соединенные воедино деревянные панели, на которых маслом написана сценка в аптеке, – драгоценный экспонат, который он украл, развернувшись спиной к камере слежения.

Он говорит, что глубоко огорчен тем, как разрушается картина с аптекарем. Опытный профессиональный реставратор, с хирургической точностью применяя специальные инструменты, может постепенно вернуть древесину в прежнее состояние и соединить панели, придав картине почти первозданный вид. Брайтвизер знает это. Он мог бы тайком подбросить картину в какой-нибудь музей или художественную галерею, где она наверняка попала бы в руки эксперта. Вместо того он пытается исправить все сам. Применяя способ, который ни один реставратор ни за что не посоветовал бы, а один куратор назвал «убийственным», он силой стягивает панели и заливает суперклеем. Картина остается в мансарде.

Затем украшенное херувимами керамическое блюдо из музея в долине Луары соскальзывает на пол и разбивается. Повреждения необратимы, и произведение искусства выброшено в мусор. Брайтвизер, кажется, миновал некую точку невозврата, и демон вырвался на свободу. Он спотыкается о маленький натюрморт с жареным цыпленком, который они прихватили в Нормандии, и повреждает его так сильно, что и это произведение отправляется в мусорный бак.

Анна-Катрин до сих пор уважала его ясное понимание красоты, но с этого момента, скажет она позже следователям, его кражи сделались «грязными» и «маниакальными». Его эстетические идеи по части идеализирования красоты, обращения с каждым произведением как с почетным гостем выродились в бессмысленное собирательство. Ей не нравится большинство работ, которые он приносит в дом, некоторые из них, говорит она, просто уродливы.

И все же, несмотря на его безудержное воровство и неправомочное использование ее машины, она не бросает его и не съезжает на свою квартиру. Она остается. В 2001 году им обоим исполняется по тридцать: сначала Анне-Катрин – 5 июля, затем ему – 1 октября. Она больше не обращает внимания на новые трофеи, если только он сам не хочет что-нибудь ей показать. Мансарда больше не выглядит комнатой в Лувре – скорее самой дорогой свалкой в Европе. И новые вещи следуют одна за другой, и конца этому не видно.

26

Он приносит домой охотничий рог, которому четыреста лет; предмет в безупречном состоянии: сверкающий медный раструб, узорчатый кожаный ремень, чтобы носить на плече. Когда Анна-Катрин возвращается с работы, Брайтвизер не в силах удержаться: он хвастается новым сокровищем и рассказывает, как ему удалось его украсть.

Рог был выставлен в маленькой витрине, подвешенной в музее чуть ли не под потолком. Ему пришлось влезть на радиатор и откручивать шурупы на передней панели, держа швейцарский нож в вытянутой руке. В разгар работы ему пришлось прерываться несколько раз, спускаться на застеленный красным ковром пол и топать по всему залу. Это чтобы кассирша, сидевшая этажом ниже, – единственный человек в музее – слышала его и ничего не заподозрила.

Когда витрина была уже открыта, а передняя панель вынесена в соседнюю комнату, он снова забрался на радиатор, отодвинул в сторону мешавшую ему лампу подвесной подсветки и быстро перерезал нейлоновые тросики, которые удерживали охотничий рог на месте. К тому времени, когда лампа перестала раскачиваться, Брайтвизер уже засунул инструмент под свое темно-зеленое