Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости - Майкл Финкель

Он прихватил с собой в Париж медицинские перчатки и теперь спешно натягивает их. Анна-Катрин не хочет, чтобы он делал то, что явно собирается, хотя и нет никаких очевидных причин отказываться от кражи. Они оба видят, что в этом укромном уголке аукционного дома охраны никакой. Если она откажется покараулить, это лишь увеличит риск, что он попадется. А если с ним случится беда, то и с ней тоже. Она стоит на часах.

Французский психотерапевт Сезар Редондо, который работал с Анной-Катрин, почувствовал, что с самого начала этих отношений она согласилась на кражи под его давлением, и позже напор Брайтвизера метастазировал в насилие, как эмоциональное, так, возможно, и физическое. «Эта связь, – написал в отчете Редондо, – основана на доминировании и подчинении». Согласно Редондо, Анна-Катрин все это время была в плену, вынужденная против своей воли содействовать его преступлениям. Она не соучастница, а жертва.

Выводы Редондо, возможно, верны. Те, кто был знаком с Анной-Катрин, соглашаются со специалистами, не желая углубляться в природу ее психологического сплетения с Брайтвизером. Сама Анна-Катрин не отвечает на вопросы журналистов, имело ли место с его стороны дурное обращение с ней, предпочитая держать это при себе, как и многое другое. Редондо не знал о существовании домашнего видео парочки, где Анна-Катрин блаженствует среди сокровищ, ликующая и игривая, словно празднующая свой криминальный успех. Когда запись просматривает Бернар Дарти из французского подразделения по борьбе с незаконной торговлей культурными ценностями, он понимает, что его первоначальная идея, будто бы Анна-Катрин была пешкой Брайтвизера, опровергнута. Непохоже, чтобы она страдала или подвергалась притеснениям. «Она прямо искрится», – замечает Дарти. Скорее королева, чем пешка. Анна-Катрин девушка с силой воли, это у нее в их паре имеется постоянная работа. И оставаться с Брайтвизером, скорее всего, ее собственный выбор.

В парижском аукционном доме Анна-Катрин караулит, а Брайтвизер испытывает необычную для него неуверенность в себе. После ареста он месяц ничего не крал – по его меркам, целую вечность. Руки в перчатках подрагивают. Он знает, сомнение губительно для его воровского стиля, и просто решительно приступает к делу, надеясь на мышечную память. Он хватает картину семнадцатого века, разворачивает к себе медную панель оборотной стороной – прекрасное, выверенное движение – и выдергивает крепления с такой легкостью, словно открывает банки с колой. Он бросает раму в комнате, и они с Анной-Катрин выходят из аукционного дома на боковые улицы Парижа, и ничья рука не опускается ему на плечо.

Вскоре после этого, в июле 1997 года, начинается летний отпуск Анны-Катрин, и они возвращаются в долину Луары к западу от Парижа. Почти целую неделю он ведет себя как законопослушный гражданин. В последний день их путешествия он видит в музее еще одну картину на меди – люди и олени бродят по слегка заболоченному лесу, – названную «Аллегория осени», без подписи, но приписываемую Яну Брейгелю Старшему.

Да, Брейгель – величайшая фамилия во фламандском искусстве, изумительное дополнение к Кранахам из Германии. Брейгеля у него еще не было, какая блистательная находка для его мансарды! Картина повешена невероятно высоко, однако, помимо них, в музее только кассирша и охранник, которые целуются двумя этажами ниже. Анна-Катрин занимает позицию у лестничного пролета. Она кашлянет, если охранник оторвет взгляд от кассирши. Брайтвизер забирается на стул, надев перчатки, и снимает картину. Он сует пустую раму под музейную витрину, а Анна-Катрин подходит, чтобы носовым платком стереть со стула отпечатки ботинок. Они спускаются по лестнице, картина на меди у него под пиджаком, и, выходя из музея, прощаются с влюбленной парочкой.

Спустя несколько недель из маленького музея в западной части Франции он умыкает пару фарфоровых статуэток. В Германии разживается картиной маслом, а потом, в Бельгии, еще одной. Затем, опять в Германии, в январе 1998 года, крадет трубу. Он чувствует себя так, словно никакой катастрофы в Люцерне никогда не было.

Это именно то, против чего Анна-Катрин. Ее компромисс подразумевал сокращение количества краж, а не возвращение к прежней деятельности с новым энтузиазмом. В этих последних случаях, говорит Брайтвизер, Анна-Катрин на самом деле старалась сдержать его, отговорить, однако же он пользовался ее снисходительностью. Будь у него хоть миллиметр для маневра, чтобы украсть, он сделает это. Если только нет явной опасности, он рвется вперед с неумолимостью парового катка и предлагает Анне-Катрин подождать снаружи, прекрасно сознавая, что она согласится стоять на часах. Когда они возвращаются в свою мансарду, ее тревоги усиливаются, – во всяком случае, так уверяет Брайтвизер. Но по его мнению, дома все прекрасно, и разговоров о необходимости обуздать его страсть больше не возникает. Вдвоем они команда, уверен он, объединившаяся против всего остального мира, и победа за ними.

Однажды среди кучи рекламных буклетов и порванных конвертов он видит счет из клиники в Нидерландах. В графе оказанных услуг значится аборт. Он смотрит на дату и роется в памяти. Они отправились в поездку вместе с его матерью, у Анны-Катрин возникла какая-то женская проблема. Он завез обеих женщин в клинику. И вдруг все становится ясно: Анна-Катрин и его мать сговорились, чтобы оборвать жизнь его с Анной-Катрин ребенка. Анна-Катрин, единственная, с кем он был полностью самим собой, не утаивал ничего, женщина, которой он доверял безоговорочно, лгала ему.

Он запрыгивает в машину и едет в больницу, где она работает, направляется в ее отделение. Их ребенок. Встреча вышла ужасная, признается позже Анна-Катрин под присягой. Он всегда был подвержен приступам гнева, как и его мать, и в тот раз оказался не в силах вымолвить ни слова от злости, раненный предательством; он даже не пытается что-то обсуждать. Он замахивается и со всей силы бьет ее ладонью по щеке. А потом выбегает из больницы.

Он представляет, как она уходит с работы и садится на автобус или просит кого-то из коллег подвезти ее до дома его матери. Когда она приезжает, его машины на месте нет – он катается по округе, пытаясь успокоиться. Анна-Катрин поднимается в мансарду и собирает свои пожитки, затем, додумывает он, она вызывает такси или обращается за помощью к его матери. Она переезжает в квартиру родителей на другой стороне Мюлуза, бежит от него, бросая мансарду и все шедевры в ней до единого.

24

Анна-Катрин получает водительские права и покупает «форд», кругленький, малинового оттенка, и сама ездит на работу и с работы. Проведя пару недель с родителями, она снимает квартиру-студию на окраине Мюлуза. Весна 1998 года перетекает