Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости - Майкл Финкель

21

Музейная витрина, первым делом привлекающая его внимание, та, которая дала толчок будущей краже, вовсе не содержит экспонатов, какие ему нравятся. Средневековые работы по временам кажутся ему категоричными и слишком благочестивыми. Пока они с Анной-Катрин бродят по залам Ренессанса брюссельского Музея искусств и истории, он замечает, как расставлены экспонаты в витрине.

Такое впечатление, будто оттуда уже что-то украли, совсем недавно и небрежно, поскольку вор даже не удосужился расставить оставшиеся предметы так, чтобы все выглядело естественно для проходящих мимо охранников. Затем Брайтвизер замечает, что одна из карточек с информацией об экспонатах согнута пополам и стоит домиком. Наклонившись поближе, он читает напечатанные на ней слова. Французская надпись гласит, что «экспонат взят на исследование». Ничего не украдено, доходит до него. И он тянется за своим швейцарским армейским ножом.

Следующая витрина, которая привлекает его внимание через несколько залов, поблескивает вторым по счету в его «личном рейтинге» любимых художественных материалов. На первом месте масляная живопись. На третьем – слоновая кость. Серебро получает серебро, однако он предпочитает особую его разновидность. В конце шестнадцатого столетия на юге Германии, в строгих протестантских городках Аугсбурге и Нюрнберге, судя по всему, началось сумасшедшее состязание между местными серебряных дел мастерами – кто из них сумеет создать работу замысловатее и богаче деталями. И каждый новый дизайн, похоже, повышал планку на пару десятилетий вперед. То были яйца Фаберже своей эпохи, их обожали королевские семьи по всей Европе, и вот теперь эти произведения числятся одними из самых ценных среди всего, что было когда-либо создано из серебра.

В одной просторной витрине собрано больше дюжины подобных сокровищ: чаши, кубки и пивные кружки, на которых извиваются фигурки драконов, ангелов и чертей. И главный шедевр, установленный на отдельном возвышении, – потрясающий военный корабль, явно предназначавшийся для центра праздничного стола: серебряные паруса надуты, серебряные матросы на серебряной палубе стреляют из серебряных пушек. Все до единого предметы в витрине настолько достойны оказаться в мансарде, что Брайтвизера бросает в дрожь.

В зале имеется камера, обзор которой, уверен он, немного не дотягивает до витрины; впрочем, все равно следует быть осторожным. Паузы между визитами охранников достаточно велики, чтобы поработать. Главная сложность – сама витрина. Его обычный фокус – приподнять панель, прорезав силикон, – не поможет добиться достаточно широкой щели, чтобы вынуть хоть какой-то из предметов. Ему необходимо полностью распахнуть дверку, вот только она заперта на современный замок, практически невскрываемый.

Брайтвизер как раз недавно проработал какое-то время во французском гипермаркете скобяных изделий сети «Лапейр», где его, по счастливой случайности, определили в отдел дверей и замков. Там он выяснил, что значительный процент замков устанавливают неправильно, в точности как этот, в витрине. Он подсовывает кончик швейцарского армейского ножа под замок и резко ударяет по рукоятке ладонью. И цилиндр замка целиком выскакивает из отверстия и проваливается в витрину, оставляя в дверце аккуратно вырезанную круглую дырку.

Главный приз – военный корабль, однако он слишком крупный, а до выхода слишком далеко. Лучше сосредоточиться на кубках. Состязание серебряных дел мастеров как раз совпало с эпохой великих географических открытий; головокружительно-прекрасными Брайтвизеру кажутся те изделия, в создании которых использованы только что завезенные диковинки, например страусиные яйца или кокосы. Лучше всех, по мнению Брайтвизера, те кубки, где вино льется из раковины наутилуса, – творческое воображение художника в гармонии с природным геометрическим совершенством. Брайтвизер подает знак Анне-Катрин оставить наблюдательный пункт в дверях и подойти к нему. Они всматриваются в витрину. Трудно решить, говорит он, какой из двух кубков с раковинами наутилуса взять домой.

«Бери оба», – предлагает Анна-Катрин. Она протягивает ему свою сумку. Серебро и ее страсть тоже, и ради такой тонкой работы она расширяет собственные рамки дозволенного. Брайтвизер опускает один кубок в ее сумку, второй прячет у себя под пиджаком и, поскольку остается еще место, прихватывает кубок из кокосового ореха. Он достает из кармана единственный предмет, который похитил из первой витрины, – карточку со словами: «Экспонат взят на исследование». Брайтвизер ставит карточку между оставшимися серебряными изделиями, закрывает дверцу и вставляет обратно в отверстие замок, который тоже успел достать из витрины.

Они уже в машине, когда до него доходит, что он забыл прихватить крышку от кокосового кубка. Merde! Недостающие детали или следы реставрации досадны ему до горечи. Предметы в их коллекции должны быть полностью оригинальными и неповрежденными. Анна-Катрин знает, что ее друг никогда не сможет полностью насладиться кубком из кокоса в таком виде. Не важно, что они минуту назад выскользнули из музея. Она вынимает из уха сережку и идет обратно. Брайтвизер следует за ней. Анна-Катрин подходит к охраннику на входе и объясняет, что потеряла сережку и, кажется, догадывается, где именно. Парочке разрешают войти снова. Они шествуют к витрине и забирают крышку… а заодно и еще два кубка.

Возвращаясь обратно во Францию запутанным маршрутом, он разрабатывает план. Они станут хамелеонами, говорит Брайтвизер, и не так уж много придется поменять, чтобы сделаться неузнаваемыми. Следующие две недели он не бреется. Анна-Катрин меняет прическу. В первый день ее отпуска Брайтвизер снова шесть часов проводит за рулем по дороге из Франции в Германию, затем Люксембург и Бельгию. Оба они в круглых очках с простыми стеклами входят в Музей искусств и истории во второй раз.

Карточка «Экспонат взят на исследование» все еще на месте. Эта перегнутая пополам картонка самый действенный воровской инструмент, каким ему доводилось пользоваться. Брайтвизер уверенно хватает военный корабль. Он думал о нем все это время. Он опускает серебряный корабль, размером с воздушный шарик и почти такой же нежный, в сумку Анны-Катрин. Сумка раздувается. Брайтвизер заодно забирает кубок под два фута высотой и сует в левый рукав пиджака, отчего его походка утрачивает естественность, и рука машет, не сгибаясь, словно у солдата.

На пути к выходу их останавливает охранник. Даже в идеальном преступлении случаются кризисные моменты. Идеальным его делает правильная реакция. Охранник говорит, что не заметил, как они входили в музей, и просит показать билеты. Билет Анны-Катрин на дне сумки. Билет Брайтвизера у него в левом кармане, и поскольку в левом рукаве у него серебро, не позволяющее согнуть руку, он неловко лезет в карман правой рукой и выуживает билет.

Брайтвизер чувствует, они на грани ужасного провала. Он смотрит охраннику в глаза. «Мы просто шли в музейное кафе, чтобы перекусить», – произносит он спокойно. И тут же понимает,