Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости - Майкл Финкель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они снимают рядом с брюссельским аэропортом стандартный номер за сорок долларов в «Формуле-1», гостинице их любимой бюджетной сети. На столике у кровати стоят кубок и военный корабль. У Брайтвизера имеется банковский счет, но нет чековой книжки или кредитной карты, чтобы его перемещения было сложнее отследить. Они стараются везде платить наличными, а если карточка все же требуется для залогового взноса, они используют карту Анны-Катрин. Во время путешествий еда у них, как правило, сытная и дешевая, пицца чаще всего. Перед сном Брайтвизер берется за телефон. Величайший музейный вор в мире обязан звонить мамочке каждый вечер, чтобы сообщить, что все в порядке. Если он не звонит, она волнуется. Он рассказывает матери об их путешествии, умалчивая о краже.
Следующие два дня пара обходится без музеев, вместо того отправляясь в кино. Телевизор Брайтвизер не любит, смотрит его редко, а вот кино позволяет ему бежать от собственного разума, уноситься прочь, сидя в темноте рядом с Анной-Катрин. Жанр значения не имеет, по части фильмов он непривередлив. Позже он скажет, что его любимая картина о похищении из музея «Афера Томаса Крауна» с Пирсом Броснаном.
После двухдневного перерыва они снова слегка маскируются. Анна-Катрин перекрашивает волосы над раковиной в гостинице, а Брайтвизер надевает бейсболку. Фальшивые очки долой. Они в третий раз входят в Музей искусств и истории и покидают его с новой порцией серебра. Из одного и того же музея менее чем за три недели они вынесли в итоге одиннадцать предметов. Витрина с карточкой «Экспонат взят на исследование» почти пуста. Уровень эйфории, когда он, король мира, едет домой, зашкаливает настолько, что он не в силах сдержаться. Он останавливается у антикварной лавки, где в витрине выставлена громадная ваза из серебра и золота.
Анна-Катрин ждет за дверью, пока Брайтвизер входит в магазин. Хозяин кричит с верхней площадки лестницы, что уже спускается, однако к тому времени, когда он оказывается внизу, там никого нет. И вазы тоже нет. Они возвращаются во Францию, опьяненные успехом до головокружения, и Анна-Катрин смеха ради звонит в антикварный магазин и спрашивает, сколько стоит ваза семнадцатого столетия, выставленная в витрине. Около ста тысяч долларов. «Мадам, – прибавляет продавец, – вы непременно должны ее увидеть». Он еще даже не заметил пропажи.
22
Спустя четыре месяца после великого похищения серебра, осматривая средневековый город Люцерн в швейцарских Альпах, они заходят в частную картинную галерею. Они редко крадут из коммерческих музеев, и Анна-Катрин подает знак, что сейчас не время пробовать. Галерея маленькая, они единственные посетители, и два работника, как замечает Анна-Катрин, постоянно поглядывают на них.
– Не надо, – настаивает она. – Предчувствия нехорошие.
Совет верный, и он это понимает. Да и день жаркий, Брайтвизер без пиджака, а через улицу от галереи находится центральное отделение полиции Люцерна. У парочки нет правила, что красть из-под носа полиции запрещено, и все же это представляется дурным знаком.
Но что поделаешь: сияющий натюрморт нидерландского кудесника Виллема ван Алста выставлен без всякой защиты и словно умоляет, чтобы его забрали. Без ван Алста в мансарде его мир несовершенен. Опасность кажется вполне преодолимой: служащие обращают на них не так уж много внимания, да и дверь всего в нескольких шагах. Раму он снимать не будет, значит можно обойтись без пиджака.
– Доверься мне, – тихонько говорит он Анне-Катрин. – Я знаю, как это сделать. Я люблю тебя.
Он мимолетно целует ее в губы, снимает ван Алста со стены, сует под мышку, словно багет, и они беспечно направляются к выходу. Они успевают пройти, наверное, шагов двадцать, когда чья-то рука берет его сзади за плечо, и грубо разворачивает, пока он не оказывается лицом к лицу с сотрудником галереи.
– Что это вы делаете с картиной? – спрашивает охранник.
Брайтвизер, ошеломленный, в состоянии лишь промямлить невнятные извинения. Он не может вспомнить, что именно говорил, зато помнит ответ: «Ложь! Я вызываю полицию!» Охранник держит его крепко.
Анна-Катрин могла бы сбежать, однако она остается и умоляет отпустить ее молодого человека: «Отпустите его. Я вас умоляю».
Если бы отделение полиции было не так близко, они успели бы уговорить охранника вернуть им свободу, или Брайтвизер вырвался бы и убежал. Вместо того они оба оказываются под арестом, и их разводят по камерам в разных частях полицейского отделения.
Запертый в камере в подвальном этаже Брайтвизер чувствует себя так, словно оказался под водой, он едва в силах дышать. Какого же он свалял дурака, ворует словно клоун. Надо было послушать Анну-Катрин. А теперь она под давлением полиции расскажет обо всех их преступлениях. Правоохранительные органы устроят обыск в доме его матери; может, они уже едут туда. В этот день, 28 мая 1997 года, жизнь его кончилась, а ему еще нет двадцати шести. Надвигается тоскливая ночь.
А утром его загружают в полицейскую машину, где запирают в клетку, чтобы отвезти в суд. Анна-Катрин в той же машине в отдельной клетке. Им удается украдкой обменяться парой слов. О других кражах она ничего не говорила, выясняет он. Мансарда осталась тайной. Может быть, у них есть надежда.
– Крайне важно, чтобы мы говорили одно и то же, – шепчет он. – Это единственный раз, когда мы что-то взяли.
Она кивает, тоже понимая это.
На заседании, отвечая перед судьей, Брайтвизер делает слезливое лживое признание. Он никогда не совершал ничего подобного в жизни и сам в недоумении, что это на него нашло. Его девушка не имеет к случившемуся никакого отношения. Он глубоко раскаивается, он никогда больше не сделает ничего подобного. Он надеется на освобождение.
Суд, похоже, верит ему. У швейцарской полиции на них ничего нет, и никому из полицейских в голову не приходит обратиться к региональному инспектору Александру фон дер Мюллю, который позже скажет, что это нисколько его не удивляет: некоторые полицейские даже не знают о существовании детективов, которые специализируются на розыске предметов искусства. На следующем судебном заседании будут определены меры наказания для Анны-Катрин и Брайтвизера, а пока что они могут быть отпущены под залог.
Полицейские уже позвонили матери Брайтвизера и сообщили, что ее сын попался при попытке украсть картину. Штенгель больше не может делать вид, будто не знает о его преступлениях, хотя мать, как и Анна-Катрин, не упоминает об остальных кражах. Штенгель даже вносит за них