Старгородские Тайны - Нил Аду

За печь, между прочим, мне тоже от батюшки влетит. Без спроса взял, да в чистом поле бросил. И неизвестно ещё, скоро ли новую сложили. А без печи у нас в Беловодье зимой туго. Так ведь иначе и я бы в дороге непременно обморозился.

Отчего же, спросите вы, экзамен проводился именно зимою? Я вам отвечу – так уж заведено в княжестве Лукоморском. Любое путешествие или начало многотрудного дела на зимнюю пору приходится. В другое время ни один хозяин работника (или, к примеру, сына своего) никуда не отпустит, да и сам от хозяйства не отвлечётся. Оно и понятно – недосуг. Хоть волховством, хоть спиной согбенной и руками мозолистыми, но надо же и сеять, и жать, и молотить. Да мало ли дел летом у землепашца.

А вот зимой – пожалуйста! Хочешь – рукомеслом каким займись, хочешь – извозом. А можно и в ученье податься. Только в этом году приём в Академию подзатянулся. Слишком много оказалось соискателей, оттого и отбор случился необычно строгим. И к тому дню, столь долго и напрасно ожидаемому, когда выкрикнули с высокого крыльца академического имена счастливчиков, об обратной дороге поздно было уже и думать. Растопило весеннее солнышко снега глубокие. Даже в стольном Старгороде ходить честному народу стало возможно лишь по мосткам, а чуть шагнёшь в сторону – по колено в грязь провалишься. Так что, до Беловодья теперь разве что на ковре-самолёте лететь. Но это – удовольствие дорогое. Откуда бедному отроку столько гривен взять?!

Однако же, без злата-серебра и в Старгороде делать нечего. Да и ватага наша после того случая как-то сама собой развалилась. Некрас отцу своему в извозе помогал. Целыми днями в слободе не появлялся. А другие парни, и раньше-то меня за своего не слишком признававшие, теперь и вовсе стороной обходить начали, не желая прощать мою промашку. Ну, и пёс с ними! Всё равно болтаться с ватагой без всякого дела по слободе я не собирался. Надобно было каким ни есть промыслом заняться, дабы до следующего года дотянуть. Вот только, хотелось бы, чтобы было это делом достойным и законом не возбраняемым. Не кошели же у зевак на торжище срезать! Да и пирожками с гнилой капустой торговать – занятие не по мне. А по правде сказать, никто меня в те продавцы и не звал. Вообще, никуда не звали.

Ещё до того неудачного состязания пробовал я себе приработок искать. Во все лавки заходил, у плотников, кузнецов, портных справлялся. Везде один ответ – своих дармоедов девать некуда. Вот если бы ты мастером был или чародеем искусным, тогда – милости просим. А как я последнюю возможность к делу пристроиться упустил, вы уже знаете.

Решение подсказала бабка Милонега – моя хозяйка, дай ей Сварог – Отец Небесный здоровья на долгие годы! Сын её – Богдан Добромирович – давний боевой товарищ моего батюшки. Могучий, сказывают, был богатырь, не щадил живота своего за Отчизну любезную. Да и сгинул без вести в далёкой Упырьской земле. Но Гордей Любимович матушку друга своего никогда не забывал, весточки голубиной почтой пересылал, о делах и здоровье справлялся. А порой с оказией и гостинцы ей передавал. Потому и меня бабка Милонега приняла, как родного. Кормила-поила, мало – пылинки с меня не сдувала.

Вот заходит она как-то поутру ко мне в горницу и говорит эдак просительно:

– Емелюшка, сыночек! Ты ж у меня в волховских премудростях сведущ. Посмотри, касатик, корыто моё самостирное. Совсем оно чтой-то разладилось! Шумит, трещит, проклятое, водой во все стороны плюётся, а рубахи не отстирывает.

Отчего ж хозяйке своей приятность не сделать? Можно и посмотреть. Благо, вещица немудрёная, знакомая. У нас в Беловодье, почитай, в каждой избе такая стояла.

Осмотрел я корыто – вроде всё честь по чести. Трещин нигде нет. Наговоры чародейные не перепутаны, не оборваны. И порчу, насколько я рассудить смог, на него никто не насылал. И уже хотел было я повиниться перед бабкой, мол, не по силам мне её задание, когда углядел безделицу малую. Руны на ободке корыта, чистоту и свежесть означающие, поистёрлись и свой первоначальный вид потеряли.

Ну, эту беду я мигом исправлю! Взял ножик перочинный, все черты и резы им прочистил. Дунул, плюнул, да растёр – и застирало корыто лучше нового. Хозяйка, знамо дело, принялась меня благодарить и нахваливать. А в мою головушку мысль прокралась потаённая:

– А скажи-ка, бабушка, неужто у вас в городе мастеров по чародейным вещам вовсе нет?

– И-и, соколик! – вздохнула бабка Милонега, смахнув уголком платочка невидимую слезу. – Мастера-то, может, где и есть, да только не в раз их отыщешь. В прежние времена, помню, ходили по дворам умельцы. А теперь… Почитай, лет с десяток о таких не слыхивала. А ты почто спрашиваешь, – тут же спохватилась моя хозяйка и прищурила не по годам зоркие глаза, – из любопытства, али удумал что?

– Из любопытства, бабушка, – поспешно ответил я, не желая раскрывать ещё самому мне до конца не ясной задумки.

Но было уже поздно. Старушка разобралась в моих мыслях быстрее, чем я:

– Ну что ж, это ты хорошее дело задумал, Емелюшка. Я тебе вот что скажу. Люди встречаются всякие, иногда – добрые и душевные, а порой – жадные, да ленивые. Не всякий согласится старушке одинокой, с которой и спросить нечего, за здорово живёшь помогать. А у нас в Ведьминой cлободе таких старушек страсть как много. Едва не каждая вторая изба – вдовья. И у всех хоть что-нибудь, да неисправно. Так ты возьмись за это дело, соколик! А уж они отблагодарят, не сомневайся! Ежели к нам, ведьмам, с добром, так и мы тебе ни в чём не откажем. Соглашайся, милок! Бабка Милонега злому не научит.

Так, нежданно-негаданно нашёл я способ заработать себе на кусок хлеба насущного. А ближе к вечеру подыскал и напарника.

Возвращаясь с прогулки домой мимо слободского торжища, услыхал я знакомый гнусавый голос:

– А скажите, дядечка, вам помощник в лавку не надобен?

Ответ я знал заранее, сам не раз подходил к лавочникам с подобной просьбой. А вот личность вопрошающего меня очень даже занимала. Я обернулся и узрел возвышающуюся над толпой, как подсолнух посреди огорода, копну огненно-рыжих волос.

– Севка!

– Емелька!

Мы обнялись, расцеловались. А потом я затащил старого знакомца к себе, то есть – к бабке Милонеге, домой. Почитай, целый месяц пролетел с нашей последней встречи на экзамене, я уж стал забывать о своей былой неудаче. А дружок мой, по всему видать, бедовал. Армячок на его плечах висел, как на пугале, щёки ввалились. Кощей, да и только! Штаны на нём латаны-перелатаны, сапоги каши просят, а шапки и вовсе нет. Знать, нелегко ему наука даётся.

Дождавшись, пока он управится с бабкиными пирогами, я расспросил Севку о его житье-бытье. Оказалось, что знание хитроумных формул не помогло ему поступить в Академию. Оплошал он на последнем экзамене. И теперь, в подробностях услышав его нехитрую повесть, я уже не шибко тому удивляюсь.