Черные крылья - Сьяман Рапонган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оба их отца постарели, им шел уже восьмой десяток. Дело было не в том, что родителям не хватало физических сил самостоятельно подняться на гору за необходимыми заготовками для Ритуала призыва летучей рыбы, и не в смиренном принятии собственной старости, а в естественном положении вещей: с тех пор как к именам сыновей добавилось гордое звание «Сьяман», наступил их черед выполнять такую работу.
Хо. Сира мангана-кон!
– О, здравствуйте, дети! – заулыбался старик.
Маран-кон!
– Здравствуй, дядя!
Старик сидел на подстилке из листьев тёти-таро и срезал кору с веток, будущих креплений для весел и шестов для вяления рыбы. С доброй улыбкой он пригласил:
Пиванлам камо дзито Манга-нако.
– Идите сюда, садитесь, дети. Полакомитесь бетельными орехами.
Сьяман Пиявавонган протянул старику сигарету:
Капа майи дзья манба я? Мо маран.
– Вы все-таки пришли сюда за древесиной, дядя?
Комван ам, сья дзья дехдех Сира кака мо. Си пэн-ю мо ам, ядзингьян до Илавуд.
– А что же делать, раз твои старшие братья совсем окитаились? Что же до твоего друга, так он отсюда очень далеко.
Сини матау Капам макон?
– А вы не собираетесь пойти на лодках вместе с ловцами махи-махи?
Ам. Тао Копа. Си дзико матау?
– А то как же, если перестану ловить махи-махи, какой же из меня тао?
Сьяпен Салилан осторожно выдохнул, и зеленый дым свернулся колечком. В покрытом буйной растительностью ущелье дым мягко стелился по листьям на верхушках деревьев. Жуя бетельный орех, старик задумчиво рассматривал китайские иероглифы на мощном запястье левой руки Сьямана Пиявавонгана:
Инавей но ямьян дзья си-яман пэн-ю мо.
– Хотел бы я, чтобы ваш друг оказался сейчас здесь.
Интересно, завидовал ли он им или жаловался на свое старение? Или скучал по собственному сыну, уехавшему на Тайвань? Все трое погрузились в глубокое раздумье. Они с уважением относились к Сьяпену Салилану, но в то же время им было жаль, что одноклассник предпочел гонку за «белым телом», добыче «серебристо-белой рыбьей чешуи».
Маран, Сино нгаран на ни Касвал но Канак на.
– Дядя, его в детстве звали Касвал, а сейчас как его имя?
Сьяман. Дзинакад. Ори нгаран на. Ни яман пэн-ю ньйо.
– Вашего друга зовут теперь Сьяман Дзинакад.
Икон пейпангайан на но нгаран на я?
– А что означает это имя, дядя?
– Это значит оно вот что. Когда вы окончили среднюю школу, я воспротивился желанию вашего друга, отца своего внука, идти служить во флот. Профессия военного – сражаться и убивать. А он из-за своего своеволия бросил мне в сердцах: «Никогда домой не вернусь!» Он и вправду долго не возвращался повидаться со мной. Потом, когда женился на ханьской женщине, приезжал навестить меня на китайский Новый год, в первый год после рождения ребенка, чтобы я дал моему внуку имя тао. Пробыл всего три дня, а потом с китаянкой увезли внука обратно на Тайвань. Я скучаю по сыну, по внуку, но ни за что не хочу ехать на Тайвань, вот я и выбрал сыну имя Дзинакад, то есть тот, кто не выходит на сушу, то есть на наш Понсо Но Тао (Орхидеевый остров). А куда же денешься от судьбы, дети?
Сьяпен Салилан продолжил обтесывать ветку, счищая кору. Кожа на тыльной стороне его кисти потеряла прежний блеск и рельефность сухожилий, но ладони, державшие весла более шестидесяти лет, были все еще полны сил и казались огромными. Счищая кору, он продолжал рассматривать китайские иероглифы на левой руке Сьямана Пиявавонгана, а потом сказал:
Дзейнген ри нока бек мо дзья я.
– И не больно было набивать татуировку?
Та… тей мейнген.
– Ну… В общем-то не больно, – ответил тот добродушно улыбающемуся дяде.
Икон пей пангайан на нан?
– И что она значит?
– Э… – Пиявавонган обратился за помощью к сидящему рядом Сьяману Анопену, который лучше знал китайский.
Квана Сьяман. Анопен ам ори ранам, какейан на о вава.
– Значит «безумно любить океан», – улыбаясь, ответил друг.
Ха-ха-ха!..
– Дядя, это значит, что океан будет для меня на всю жизнь как любимая.
Ха-ха-ха!.. Легкий смех заполнил овраг, и множество маленьких птичек на верхушках деревьев испуганно защебетали и полетели вдоль горного склона. Не прекращая смеяться, старик проговорил:
Ма кон ка со вандзин до вава.
– Океан, с ним же любовью не займешься. Да и встречаться с ним не получится.
– Дядя, да не в этом смысле! Это значит, как и вы, старшие, благоговеть перед морским богом. Как любят повторять старшие, «если бы в море не водилась летучая рыба, то не было бы и нашего народа тао»!
Инавой но ямакван сан со оновнед си яман. Дзинакад. Кван на но раракех.
– А, я понял. Хотел бы я, чтобы Сьяман Дзинакад тоже так думал и чувствовал, – со вздохом произнес старик.
Маран кон ам, ононган намен мо маран нан.
– Вы уж простите нас, дядя, пойдем мы, а то нам еще надо нарубить заготовок для весельных креплений.
Дзьякакваната, або арарав манганако!
– Впереди у нас еще много дней, так что идите!
Маран кон, ононгтан намен ам.
– Извините, дядя. Ну, мы пошли.
Отец Сьямана Дзинакада, Сьяпен Салилан продолжил счищать кору с веток. Время шло к полудню, и солнечный свет проникал сквозь просветы между деревьями, то высвечивая острый топор в руках старика, то пряча его в тени. Свет, отраженный топором, бликами носился по тенистому оврагу, то вспыхивая, то затухая, совсем как и его настроение в думах о сыне, отце своего внука.
Может быть, Сьяман Дзинакад, уехавший на Тайвань за «белым телом», никогда и не задумывался и не переживал того, о чем любил говаривать его отец: «Если не гребешь на лодке и не ловишь махи-махи, разве можешь считать себя настоящим тао?» А вот Сьяман Анопен шел и думал об этом.
– Друг, к чему это дядя сказал, растолкуй?
– Пока он еще может ходить, он будет продолжать ловить махи-махи, до того дня, когда болезнь заставит его остаться дома.
– Вот кто и вправду мог бы сделать татуировку «Море» и «Любовь».
– Да уж, достоин восхищения тот,
