Черные крылья - Сьяман Рапонган

Дзьябо кадзи ко мачинанавован дзимо я!

– Тогда дальше я буду учиться у тебя!

– Да брось ты это. Ты вот крутой, все дети в нашем селении – твои ученики, дружище.

– Но в школе нас ничему такому не учили, хотя это и есть то, что нам по-настоящему нужно.

– Так и есть. Ну вот, считай, я тебя и взял в свои ученики!

Они захохотали, но как-то не слишком весело, будто смех уносило ветром, а с ним вместе терялось что-то важное для народа тао.

– Но только… – Сьяман Анопен на мгновение задумался.

– Но что?

– Я хочу сказать… Эх! Не знаю, как начать. Как-нибудь потом скажу, друг.

– Ты про Гигимита и его дальнее плавание?

– Да, он уже три раза ходил.

– Вот уж не думал, что он и впрямь отправится «странствовать по свету».

– Он и вправду здорово окреп, стал еще разговорчивее и ужасно любит хвастаться и нести небылицы.

– А когда приезжает на Орхидеевый остров, он зовет тебя с ним посидеть, выпить?

– А как же, мы общаемся. Это он мне сделал татуировку «Море» и «Любовь».

– Да уж, он и вправду безумно влюблен в океан.

– Каждый раз он мне рассказывает кучу всего из своей жизни за границей. Кстати, «белое тело» ему не нравится.

– Ему по душе чернокожие.

Может, океан и вправду закалил его, укрепил тело и обогатил его новым опытом? Скитаясь по бескрайним просторам, можно спокойно размышлять о природе и человеческой жизни, как перемены приходят вслед за волнами, то прибывающими, то уходящими. А может, за годы странствий по морям и океанам, по далеким странам, он не забыл о своей детской мечте стать героем и просто не хочет открыто признаваться, что его собственная отвага превзошла смелость предков, благодаря которой они выживали, оседлав волны и покорив ветер, с каждым выходом в ночное плавание за черными крыльями? А может, и нечего сравнивать, времена-то настали совсем другие. В любом случае, непостижимым образом между предками и живущими ныне существует некая связь, что-то вроде гордости, передающейся по наследству. Все-таки я по нему скучаю. Так размышлял Сьяман Анопен на обратном пути.

Движения у Сьямана Пиявавонгана ловкие и проворные, похоже, даже лучше, чем у большинства людей среднего возраста. Его руки, образ мыслей, все его существо идеально подходило для жизни на этом маленьком острове. А иначе он остался бы на Тайване и жил там, как Сьяман Дзинакад, более двадцати лет, а не всего четыре года. Получается именно так, как он сам говорил: «Орхидеевый остров – мой рай, а Тайвань – мой кошмар».

Возможно, он любил океан больше своих одноклассников.

Когда он женился и из Нгалолога превратился в Сьямана Пиявавонгана, то полностью взял на себя заботу о семье, включая родителей. На Тайване, конечно, легче зарабатывать деньги, однако много сопутствующих «прелестей»: азартные игры, публичные дома, однообразная работа с девяти до пяти. Он долго старался держать себя в руках и, в общем-то, справлялся. Но невозможность ежедневно видеть океан действительно была губительна для него. Море, покорное, когда спокойно, и свирепое, когда волнуется, – не получалось жить без этого ритма, пульсирующего в его груди.

Ясная погода и спокойное море приглашали его лодку неспешно плыть по океану. Но и вызов мириад бушующих во время шторма волн был любим им не меньше. Когда они вдруг представали пред ним вздымающимися валами, жестокими штормами, то казались ему многотысячной армией солдат и лошадей, сошедших с ума и обнаживших звериную сущность, дарованную богом моря. Он чувствовал остро и ясно, глядя, как мятущиеся волны устремляются к песчаному берегу и под их натиском скалы и утесы издают вой, сотрясающий небо. Вот к каким картинам прикипела его душа. А всякие пьянки-гулянки в многоликом, но разлагающемся мегаполисе казались ему лишь предвестниками ранней смерти. В конце концов он отверг город, в котором не смог найти ни единой опоры, связывающей его с предками.

Сьяман Пиявавонган шел первым, и на его треугольной спине играли рельефные мышцы, особенно заметные при ходьбе. Такой красоты не добиться в спортзале. Идущий сзади Сьяман Анопен даже завидовал, отлично понимая, что таким прекрасным тело может стать только в результате долгого и напряженного физического труда.

Маран кон а, якапа дзини моли?

– Дядя, вы еще не пошли домой? – спросил Сьяман Пиявавонган.

Магза ра о раракех.

– Старому человеку двигаться не в радость.

Они снова втроем сидели под тенью Исхиса (фикуса Хирта) и жевали бетельный орех. Был полдень, дул легкий бриз, рассеивая жару. Пот на морщинистых щеках и лбу Сьяпена Салилана высох. Похоже, он отдыхал здесь какое-то время. Старик спросил:

Капира ка но камна саван со арайо.

– Сколько махи-махи ты поймал в прошлом году?

Канем ко касикатло ко, мо маран.

– Только двадцать шесть, дядя.

А имо ман. Анопен нам.

– Ну а ты, Сьяман Анопен?

Або мо маран.

– А я ничего не поймал, дядя.

Со мо какита дзи кехакай мо!

– Значит, твой друг выиграл!

Малас ка мо маран. Кван на ни яман. Анопен.

– Так и есть, конечно, – с улыбкой ответил Сьяман Анопен.

Капира ка мо маран а?

– А вы, дядя?

Тодаблит а асангеран. Кван на но раракех.

– Целых десять, – сказал старик, обнажая коричневые зубы.

Нимьябо но ка канакан намен сьйо ам, капа дзини макита савнам.

– Вот это да! С самого нашего детства и до сих пор вы в селении всегда считались одним из первых.

Асьйо манга нако, ян маката рана сьяман. Пиявавонган рана!

– Да где уж мне, вот Сьяман Пиявавонган обошел меня!

Дзьябо нака пиявас дзимо а, но япи 40 ам, капи 21,2 а ломвас савнам.

– Да нет, дядя, я бы так не сказал, ведь Сьяман Пиявавонган выходил в море раз сорок, а вы чуть больше двадцати.

Дзимо зовая якен манга нако.

– Брось, сынок, меня нахваливать.

Я малас ри мо маран. Кван на ньяман. Пиявавонган.

– Это факт, дядя, – подтвердил Сьяман Пиявавонган.

Старик скромно улыбнулся, посмотрел на двух ровесников своего сына и задумчиво и печально произнес:

Инавой но ямьян дзия сьяман. Кехакай ньйо. Мирататен ам:

– Хотел бы я, чтобы ваш друг… Тоже был с нами, на нашем острове, – и добавил:

Яко рана тейкабав рана сьямана ньяпо я, инавой но дзини маразагпит со дехдех.

– Очень уж я по нему скучаю. Если бы он не погнался за той тайваньской девчонкой, как всё было бы хорошо.

Малас ка мо маран, алаг ни яман кехакай савнам.

– Верно говорите, дядя, но может, у нашего друга судьба такая.

Малас ка, алаг на савнам!

– Может статься, такая у него судьба!

– Как подумаешь, даже не верится. Помню, когда вы учились в начальной школе, отец моего внука прогуливал только ради того, чтобы помогать мне по хозяйству. Теперь-то совсем другое дело – в доме есть водопровод. Бывало, поймаю три-четыре махи-махи, а он так радуется, что даже не хочет из дома