Черные крылья - Сьяман Рапонган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
захочет вернуться и остепениться, а я к тому времени уже превращусь в совершенно бессильного старика, надеюсь, вы научите его всему, что теперь знаете сами. Главное, напомните ему, что нельзя оставлять привычку есть летучую рыбу и ни в коем случае не жарить ее на сковороде или во фритюре. Извините старика за болтовню о том, что на сердце. Я всего лишь скучаю по отцу своего внука, а также очень рад, что, получив китайское образование, вы все же стремитесь следовать нашим традиционным обычаям. Надеюсь, вы хорошо запомните историю о летучей рыбе с черными крыльями. Простите старика.
Сьяман Анопен дотронулся до руки Сьямана Пиявавонгана и сказал:
– Ответь дяде.
Сьяман Пиявавонган вытащил из сумки на поясе три сигареты и передал по сигарете дяде и Анопену, закурил и неспешно произнес:
– Дядя, от души благодарим вас за то, что вы сказали. Если бы не было старших, с энтузиазмом учивших нас, то как же еще могли бы молодые получить бесценные знания, как смогли бы передать мудрость предков следующим поколениям? Ваша «болтовня» подобна источнику воды, бьющему из-под земли, и он никогда не иссякнет, навсегда останется в наших головах. Спасибо за все слова, и ни одно из них не было лишним. Слышать ваши речи – честь для нас.
– Что до отца вашего внука, нашего друга Сьямана Дзинакада, честно говоря, я не собираюсь его нахваливать. Но если бы он не гонял нас каждый день плавать в море, не подбивал улизнуть с уроков, не заставлял слушать истории стариков и не сочинял бы своих, вряд ли бы мы стали настолько очарованы морем и соплеменниками, не говоря уже о благоговении перед летучей рыбой. Нам не удалось бы влюбиться во все это в школе, где даже на родном языке не могли говорить. Если бы не наш друг, отец вашего внука, не сидели бы мы сейчас здесь и не слушали бы ваш мудрый голос.
– Кроме того, мать вашего внука – тайванька. Может, дядя не слишком понимает привычки тайваньцев? Больше всего они презирают горных жителей, не говорящих по-тайваньски, как будто им принадлежит самый высокоразвитый язык в мире. Когда вы дали имя своему старшему внуку, разве его родители не говорили между собой по-тайваньски, непонятно для нас? К тому же, стоит только раз взглянуть на нее – и пропал навсегда, ее глаза спустились с неба. Вот потому она и вертит нашим другом, отцом вашего внука, как хочет. А иначе он, настоящий тао, так сильно любящий море, разве не кинулся бы вновь в его объятья?
– И раз уж мы об этом заговорили, дядя, я должен спросить вас еще о затаенной обиде, что осталась в сердце отца вашего внука. Вы не позволили ему поступить в военно-морское училище, а это была его самая большая мечта, но вы разбили ее. Для него та обида очень болезненная, даже если все давно в прошлом. Вы простите, что я так говорю, будто нотации старшим читаю.
С привычным для стариков на острове тихим и безучастным выражением лица, таким же спокойным, как день перед тайфуном, он понизил голос и ответил:
– Может статься, ваш друг прав. Я допустил большую ошибку. Тут ведь какое дело: для нас, стариков, родившихся в японскую эпоху, совпавшую с войной, смерть в бою казалась неизбежной. Мы слышали от японцев, которые в то время обосновались на нашем острове: «Китайцы упиваются жизнью и боятся смерти, трусливее их не найти, вот поэтому маленькая Япония так легко, палец о палец не ударив, оккупировала Тайвань…» Видите, разве мог я позволить отцу моих внуков пойти воевать с этими боящимися смерти и цепляющимися за жизнь тайваньцами? Если и вправду случится война, то люди с таким характером, как у него, первыми попадут под пули. Да и вообще, с какой стати тао должны помогать тайваньским властям сражаться? Это их кровное дело, а война означает только две вещи: убивать или быть убитым! Мы, тао, не такой народ, мы не убиваем других. Наша история не имеет к их делишкам никакого отношения, дети. Кроме прочего, нас настолько мало! Возможно, для тайваньцев потеря людей не такая уж проблема, но не для нас. Если убьют половину населения тао, наш народ обречен! Так-то, дети. Будь прокляты их трусливые предки… Он мог бы пойти в военно-морское училище только через мой труп! Но это теперь уже неважно, даже если он никогда не вернется. За двадцать с лишним лет он приезжал всего три раза: сюда в спешке и обратно бегом. Хотел я взять всю его семью половить рыбу сетью или поудить с лодки, так времени все нет, что же это за ребенок такой? Я теперь уже не жду и не надеюсь. Единственные спутники теперешних стариков – одиночество и созерцание моря, дети мои.
В прохладной тени деревьев они втроем погрузились в раздумья.
Старик крепко держался за ручку тележки, та катилась со скрипом, и его иссохшая фигура откидывалась назад. Ступни были похожи на утиные лапы, а согнутые колени дрожали, когда он осторожно ступал по тропе, идущей под гору. Трехчасовое солнце безжалостно светило ему прямо в лицо, что было грубее подошв ног его внука, лучи пронзали грудь слева, в самое сердце. Пот и слезы падали на раскаленную цементную дорогу и тут же испарялись, как будто лодка прошла по воде, не оставив следов, и больше не осталось резонов скучать по сыну. Этот спуск был подобен самым трудным годам жизненного пути старика. Он теперь изредка ходил в горы лишь для того, чтобы нарубить немного веток и помолиться о хорошем улове. Преодолев нелегкий участок спуска, старик остановился на обочине дороги освежиться, повернулся лицом к бескрайнему океану и сел, прислонившись спиной к корням Чипово (хлебное дерево). Приложив ладонь левой руки к щеке, он задумчиво вглядывался в очертания южной оконечности Тайваня на юго-западном горизонте. Скривив рот, старик наконец пробормотал:
– А как же наше море, на что ты его променял? Профессия военных – убивать людей. Какой в этом смысл убивать людей, не сделавших ничего плохого твоим предкам?..
Вполне возможно, Сьяман Дзинакад вовсе не держал на отца обиду, а просто решил поработать на корабле
