Первая клетка. И чего стоит борьба с раком до последнего - Азра Раза

Когда мать леди Н. отпраздновала столетие, это дало моей пациентке лишнее доказательство того, что она генетически наделена несокрушимым здоровьем и крепостью, и обеспечило пример для подражания:

– Это не женщина, а машина! А какая упрямая! Я была бы рада с годами стать похожей на нее – во многом, но не во всем. Особенно хочется дожить до ста лет, так же сохранив здравый ум и достаточно физических сил, чтобы жить одной и самой себя обслуживать. Должна сказать, она поистине выдающаяся женщина.

Примерно тогда же леди Н. сообщила мне, что выработала принципиально новое отношение к своей болезни и к тому, как с ней существовать. Я попросила ее все записать, чтобы я могла показывать это другим больным МДС.

Моя мантра:

Я НЕ мой рак.

Я не “жертва”, даже если у меня рак.

Я не “герой”, даже если я с ним борюсь.

Я не заключала с жизнью никакого договора, который можно было бы предъявить в суде. Меня мог бы сбить мусоровоз, пока я шла через дорогу из дома в гараж.

Я не позволю никому отдаляться от меня из-за того, что у меня рак. (Я обнаружила, что многие отдаляются от тебя, как только узнают про рак.)

Кроме того, она подробно описала, что при МДС тяжелее всего и как с этим быть. Для нее рак – это словно “лезть в гору с рюкзаком, когда при каждом шаге кто-то подсовывает тебе в рюкзак кирпичи. Просто удивительно, насколько тяжелее и слабее я становилась с каждым шагом вверх. Что я с этим делала? Старалась получать от подъема по лестнице столько же удовольствия, как когда-то от подъема на ледник, на гору, в Альпы, – как в детстве”. А потом она дала совет, как выбирать горы, на которые подниматься:

На каждый день у меня есть ограниченный запас сил, и если я решу потратить их на поездку за рулем, на обед в ресторане или на поход в кино, а не на то, чтобы застелить постель или постирать белье, это нормально. А если вы придете ко мне в гости и вам не понравится беспорядок, незастеленная постель или немытая посуда, у вас есть три варианта: 1) не обращайте внимания; 2) уберите все сами, если вам так уж не нравится; 3) уходите.

Леди Н. вернулась из Вермонта и почти сразу же приехала в больницу с высокой температурой, сильнейшим ознобом, приступами потливости, тяжелой тошнотой и неконтролируемой рвотой. Она была на грани септического шока. Мы госпитализировали ее. Сделали, как положено, полное обследование на инфекции. Поставили капельницы с препаратами против всех возможных патогенов. И снова, как и у большинства таких больных, выявить источник лихорадки не удалось. Леди Н. начала стремительно сдавать. Я каждое утро заходила к ней в палату. Она с тоской смотрела на меня с подушки, жаловалась на неудобный душ и попутно сыпала шуточками: “Эта больничная еда – ее как будто кто-то за тебя прожевал!” Мы пытались обуздать неизвестную инфекцию – предположительно это была грибковая пневмония, – а тем временем лейкоциты у леди Н. перестали созревать и начали медленно и грозно повышаться. МДС у нас на глазах переходил в острый лейкоз.

Когда я разговаривала с леди Н. во время ее борьбы с сепсисом, мне отчаянно не хватало умения объяснить, с каким количеством парадоксов и неопределенностей мы боремся. В ее случае красноречивые признаки грядущей катастрофы начали появляться чуть ли не за полгода до того, как разверзся ад. Тогда лейкозные клетки, зревшие в ее костном мозге, только готовились к рейдерскому захвату, и их количество было еще управляемо. А теперь в костном мозге обнаружилась новая цитогенетическая аномалия, наряду с повышением доли незрелых клеток. Когда я сказала об этом леди Н., она побелела.

– Понятно. Очевидно, это не те новости, на которые я надеялась. – После чего в полном соответствии со своим девизом “Ни шагу назад!” спросила: – Может быть, теперь стоит лечить меня агрессивно? Ведь вы, доктор Раза, всегда говорите, что чинить крышу нужно в хорошую погоду. А теперь мало того что солнце для меня быстро садится, еще и крыша явно протекает. Может быть, перейти к решительным действиям? Давайте я стану вашим подопытным кроликом. Пробуйте на мне, что хотите. Я вам доверяю и буду во всем вас слушаться.

Требовать от меня решительных действий именно тогда, в момент, когда лейкоз только поднял свою уродливую голову, было с ее стороны совершенно справедливо. Именно поэтому я и начала изучать МДС: чтобы распознавать лейкоз как можно раньше и лечить его превентивно и с надеждой на успех!

Проблема леди Н., как и всех онкологических больных, состоит в том, что, если рак не проявляется сразу в виде ограниченной опухоли, которую можно удалить хирургически, нет никакого определенного целительного средства, которое можно было бы применить без вреда для больного, чтобы уничтожить небольшое количество раковых клеток в кровотоке. В качестве лечения можно предложить только химиотерапию, которая в итоге уничтожит больше нормальных клеток, чем ненормальных, которых и так мало. Когда лейкоз в разгаре, химиотерапия имеет смысл, поскольку поражено большинство клеток костного мозга. Так же и с обычной простудой: мы не умеем ее лечить, но, если она перейдет в пневмонию, тогда вылечим.

На фоне МДС где-то в костном мозге леди Н. какая-то клональная клетка мутировала и утратила способность к дифференциации, оставшись незрелым бластом, клеткой, чье существование сводится к бесконечным циклам редупликации ДНК, за которыми следует митоз. Единственным лечением для леди Н. стала бы пересадка костного мозга. Для этого убивают все клетки костного мозга больного до одной, и нормальные, и злокачественные, а потом пытаются перезапустить пустой костный мозг новыми клетками совместимого донора. Уничтожение костного мозга – процедура настолько вредоносная и смертельно опасная, что ее проводят только немногим больным МДС, молодым и тщательно отобранным. Леди Н. не подходила для пересадки костного мозга по возрасту и из-за множества сопутствующих заболеваний со сниженной функцией сердца, легких, почек и печени. К этому времени прошло почти шесть месяцев с тех пор, как мы обнаружили первые признаки перерождения в ее костном мозге, и лейкоз, осложнявшийся сепсисом, быстро захватывал ее организм. Если лечить ее только от инфекции, лейкоз возьмет верх. Если лечить лейкоз по старым протоколам химиотерапии, она быстрее умрет от подавленной функции убитого костного мозга, поскольку не сможет бороться с инфекцией. Что бы мы ни делали, шансы на выживание у леди Н. не повысятся. Она оказалась между молотом и наковальней.

Стратегия лечения острого лейкоза, которой мы придерживаемся вот уже пятьдесят лет, состоит в том, чтобы убить как можно больше аномальных клеток при помощи агрессивной “индукционной” химиотерапии. Это требует госпитализировать больного