Фехтмейстер - Владимир Свержин

Вознегодовал тогда Господь Единый, взирая на терзания душ праведных, раздор и ропот среди людей, повелел Соломону ополчиться против воинства преисподней. Тот, послушный воле божьей, силою перстня рассеял мятежных отступников, злоумышлявших против трона Предвечного, затем же изгнал их скитаться вечно без света и голоса в мирах неведомых».

Капрал Длугаш перевел взгляд на украшенную блестящими шарами железную кровать, где отсыпался после ночного бдения дворник Махмуд.

«Семьдесят два было их», — вновь повторил смуглый «черногорец» и поднялся, собираясь выйти во двор, чтобы набрать дров для гаснущей печи, когда у дома напротив, огласив всю округу гиканьем, свистом и звоном колокольцев под дугой, нежданно остановились сани. Бородатый мужик, соскочивший наземь, подбоченясь, встал перед схватившимися было за кобуры жандармами.

— Узнаете?! — гаркнул он так, что Барраппа услышал его крик даже сквозь заклеенное на зиму окно. Не узнать прибывшего могло разве что малое дите, его имя было у всех на устах, а фотографии частенько появлялись в газетах.

Барраппа еще раз бросил взгляд на похрапывающего дворника, одним движением вытащил из тайника под облезлым подоконником трофейный «штайер» и, сунув оружие в карман, бросился на улицу. Он и его люди должны были вернуть святыню в храм тайного города и по возможности заставить вернуться в Карнаве Лаис. Там ее ждал суровый, но праведный суд равных. Суд, карающий с болью в сердце и слезами на глазах.

Уже много веков кряду все девочки, появлявшиеся на свет в роду Эстер, должны были служить жрицами в ее Храме. Мальчики же становились нотерами — стражами и сберегателями.

С раннего детства их обучали всему, что могло пригодиться воину: переносить жару и холод, голод и жажду, владеть оружием и иноземными языками, ориентироваться без света и запоминать на слух огромные тексты. А главное — убивать без сожаления всякого, кто будет признан врагом.

Дочь Лайоша Эстерхази считалась, да несомненно и была отступницей, однако давать ее на растерзание какому-то звероподобному мужику вовсе не входило в планы Барраппы. Госпожа Эстер приходилась нелюдимому капралу двоюродной сестрой, и он помнил ее, сколько помнил себя.

Петр Длугаш сам пока не знал, что намерен предпринять. Он выскочил на улицу, готовясь, быть может, помочь жандармам утихомирить буяна. С малолетства обученный сражаться, он не задумываясь пустил бы в ход кулаки, а может статься, и оружие, если бы опасность угрожала служительнице храма, пусть даже и беглой, а уж тем паче святыне, которой по завету Соломона надлежало всегда находиться в царской гробнице.

Путь от дворницкой к подъезду дома Лаис не занял и минуты. Однако ни Распутина, ни жандармов у распахнутой двери подъезда уже не было. Ожидавший на козлах румяный кучер ошалело глянул на смуглолицего чужака в неизвестной ему форме, но решив на всякий случай не вмешиваться, отвернулся и сделал вид, что занят собранным в гармошку сапогом…

Опустив руку в карман, Барраппа нащупал ребристую шершавую рукоять пистолета и начал осторожно подниматься на второй этаж. Он был уже на лестничной площадке у входной двери, когда его буквально обожгло неведомое прежде, но столь болезненно острое чувство, что в первый миг у нотера перехватило дыхание. Многие поколения его предков жили в надежде, что им не придется испытать это ощущение, и умирали, не познав его. О самой возможности такого ужаса говорилось лишь в древнем трактате Лемегетон, именовавшем сию жгучую боль «Даром Соломона».

«Он пришел!» — пытаясь взять себя в руки, прошептал Барраппа. Спустя мгновение дверь распахнулась, и мимо, едва не сбив его с ног, пронесся хватающийся то за грудь, то за живот Старец. За ним, стараясь не отставать, бежали офицеры его охраны.

«Демон вырвался на волю», — обреченно прошептал хранитель.

— А ты тут чего? Эй, что застыл? Тебе говорят! — В дверях стоял один из караульных жандармов.

— Мне казаться, — на зверски ломаном русском, как было у него заведено для случаев, когда общения с чужаками было не избежать, объявил сербский капрал, — это есть один тот, кто здесь есть был.

Все время от ухода Чарновского до его возвращения полковник Лунев мерил шагами фехтовальный зал, вращая запястьем гусарскую саблю. Он сам вряд ли бы сейчас ответил, пытается ли вернуть утерянную за годы службы в контрразведке легкость движений, или же просто сопровождает таким образом ход мыслей, точно дирижер взмахами своей палочки. «Конечно, этот красавец знает много больше, чем говорит, это видно и невооруженным глазом. Благо еще, что самоуверенность не дает ему понять, насколько опасна игра, которую он ведет! Хотя, — контрразведчик с грустью вздохнул, — что уж тут мудрить? Холост прав, мастер клинка этот шляхтич и впрямь первостатейный. И все же в одном Чарновский, конечно же, ошибается: фехтование — отнюдь не та зарядка для ума, которая позволяет читать мысли противника и принуждает его двигаться в нужном тебе направлении. Иначе бы не допускал господин Фехтмейстер таких дурацких просчетов с крамольными письмами!»

Сообщение вернувшегося ротмистра удивило и насторожило Платона Аристарховича. Не то чтобы он питал сколь-нибудь теплые чувства к самозваному божьему человеку, но с полной серьезностью уверять, что в Распутина вселился демон?.. Не желая признаваться даже самому себе, Лунев все же заподозрил неладное. «Чего уж там, Лаис — натура тонкая, ранимая. Уж не повредилась ли она рассудком от треволнений последних дней?!»

— Я вынужден откланяться, господин полковник. — Чарновский бряцнул шпорами. — Сами понимаете, меня ждут.

Платон Аристархович тут же поймал себя на мысли, что ему досадно знать, куда направляется ротмистр. «Этот лощеный хлыщ, — мелькнуло у него в голове, — принесет ей только несчастье. Чего доброго, он и впрямь связан с фальшивками. Тогда и Лаис несдобровать». Лунев невольно отвернулся, чтобы скрыть недовольную гримасу, и усилием воли попытался отогнать эту мысль.

«Нет, полноте! Быть может, Чарновский и впрямь причастен к аферам Шультце. Скорее всего он замешан в готовящемся заговоре. Но не место ревности в расследовании дел, столь важных для Отечества». Что он ревнует Лаис к Чарновскому, контрразведчик вынужден был признать, и тотчас же скрыл это чувство в самом глубоком тайнике души, о которой он и вообще не слишком часто вспоминал.

— У меня с собой мотор, могу вас подвезти, — возвращая саблю в оружейную стойку, предложил он.

— Благодарю, — кивнул ротмистр. — Я доберусь сам.

— Но так быстрее, к тому же я бы тоже хотел…

Чарновский поглядел на гостя тяжелым, не предвещающим ничего доброго взглядом.

— Господин полковник, я понимаю ваш интерес к Лаис. Она весьма необычная женщина, к тому же очень красивая. В ваши годы вы еще видитесь себе вполне резвым кавалером и нуждаетесь, так сказать, в материальном подтверждении ваших иллюзий. Скажу честно, мне глубоко безразлична ваша страсть, ибо у вас нет ни малейшего шанса занять мое место в сердце Лаис. Однако после вашей последней встречи вряд ли она пожелает вас принимать в своем доме. Тем более сейчас, когда она больна и нуждается во внимании людей близких. Поэтому если желаете снова нагрянуть к ней в гости, запаситесь соответствующими документами. Ордером, или чем там у вас положено?

— У меня есть все необходимые документы, — сухо отрезал контрразведчик.

— С чем вас и поздравляю! — Чарновский насмешливо склонился в поклоне. — Стало быть, вы имеете полную возможность являться к любой понравившейся вам даме без всякого приглашения. Завидна участь контрразведчика!

— Господин ротмистр! Вы чересчур много себе позволяете! — уже не скрывая раздражения, процедил сквозь зубы Лунев.

— Я защищаю покой возлюбленной, господин полковник! — вытягиваясь и оттого становясь еще выше, отчеканил конногвардеец. — Моей возлюбленной. Увы, положение не дает возможности принять ваш вызов. Как известно, согласно Дурасовскому кодексу, учителя фехтования не имеют права дуэлировать. Однако я уверен, вы найдете способ со мной поквитаться. Честь имею, ваше высокоблагородие! — Чарновский приложил пальцы к козырьку уже надетой фуражки.

— Господин ротмистр! Господин ротмистр! — В фехтовальный зал вновь вбежал давешний инструктор.

— Ну что еще? — недовольно прикрикнул фехтмейстер.

— Там к вам какой-то японец.

— Что ему нужно?

— Он говорит, что является мастером клинка в своей стране. Что он много слышал о вас и почел бы за честь скрестить с вами оружие.

— Не сейчас, — стягивая колет и вручая его вахмистру, бросил конногвардеец. — Как-нибудь в другой раз.

«Опять японец. Что за напасть?! — про себя отметил Лунев. — Их в столице ныне, быть может, от силы человек двадцать, но такое впечатление, что они везде и повсюду!»