Фехтмейстер - Владимир Свержин

— Тут уж вам и карты в руки! — покачал головой атаманец. — Но звонок, между прочим, был не откуда-нибудь, а прямо из Государственной думы, из кабинета господина Родзянко!

Лунев откинулся назад и обхватил голову руками. Мысль о том, что председатель Государственной думы может быть причастен к шпионскому скандалу, сбивала с ног. Впрочем, контрразведчик выслушивал доклад помощника, сидя в авто, и потому мог собраться с мыслями и здраво оценить очередной нюанс этой странной комбинации.

Михаил Владимирович Родзянко, происходивший из потомственных малороссийских дворян, не просто был одним из лидеров партии октябристов, не просто возглавлял Государственную думу, он слыл истинным патриотом России. И потому его непричастность к расследуемому делу казалась столь очевидной, что иное не умещалось в голове! Однако факт есть факт.

И все же горячку пороть не стоит. Неизвестно еще, звонил ли из своего кабинета сам председатель Государственной думы, а может, кто-то из тех, кто был туда вхож. Выяснить это немедленно не представляется возможным, но взять на заметку сие обстоятельство, конечно же, необходимо. Однако к чему бы Михаилу Владимировичу, человеку отнюдь не бедному, крупному землевладельцу, связываться с какими-то темными делишками, да еще и с фальшивыми купюрами?!

Мозг услужливо представил контрразведчику моментальный ответ на непроизнесенный вопрос: неуемное тщеславие, плюс апломб, плюс бесчисленные траты на дело партии.

Луневу припомнилась история, малоизвестная широкой публике: всего несколько лет назад нынешний лидер законодательного собрания в налоговой ведомости почти в два раза уменьшил количество принадлежащих ему земельных угодий — случайная описка, с кем не бывает. Историю тогда быстро замяли, но прецедент был. И все же Платону Аристарховичу не хотелось верить, что жадность поставила думского лидера в один ряд с матерыми фальшивомонетчиками и шпионами.

— Все, приехали. — Сотник остановил авто и, обойдя его, открыл дверцу.

— Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! — доносилось с улицы. — Читайте газету «Новая весть»! Новая статья «Честного гражданина»! Кто за спиной царя готовит сепаратный мир с Германией?! Кайзер Вильгельм считает потери! Утреннее выступление Родзянко! Шпионское гнездо вокруг императора! Читайте «Русскую весть»!

— Эй! — Лунев порылся в кармане шинели и протянул монетку шустрому парнишке, бегущему по улице с пачкой газет. — Дай-ка мне номерок!

— Пожалуйте, ваше высокоблагородие. — Малый протянул Платону Аристарховичу пахнущую типографской краской газету. — Императрица и Распутин намереваются продать Россию Вильгельму, — почти шепотом доверительно сообщил офицеру разносчик новостей.

— Ступай, ступай, — поморщился Лунев. — Черт возьми, — он пробежал взглядом по строкам передовицы, — куда смотрит военная цензура?!

— Во-во! — поддержал стоящий возле дверцы казак. — И контрразведка заодно. Число наших потерь, кажется, на столбах не развешивали.

— А ну, стой! — К мальчишке-газетчику, широким размашистым шагом пересекая улицу, приближался городовой. — Давай-ка сюда эту пачкотню!

— Это чего ж так?

— Давай, давай, не велено сию газету продавать!

В фехтовальной зале три десятка молодых офицеров занимались делом, по мнению вошедшего контрразведчика, весьма странным. Одни крутили, точно весла байдарки, железные ломы, другие, приподымаясь на цыпочки, тащили вверх увесистую штангу, затем мягко опускали ее вниз.

— Мягче, мягче! — услышал Лунев голос фехтмейстера. — Вы, господа, не в цирке. Чемпионскую медаль за вес никто вам давать не будет. Делайте это так, будто в руках у вас широкая кисть, и вы ею красите стену.

Платон Аристархович поглядел на конногвардейца, прохаживающегося с тростью в руках между рядами будущих эскадронных командиров. Теперь вместо мундира он был затянут в фехтовальный колет и синие кавалерийские галифе.

— О, господин полковник! Какими судьбами? — увидев гостя, Чарновский заспешил к нему навстречу. — Эй, вахмистр, — скомандовал он одному из помощников-инструкторов, — подмени меня покуда. Да только ж следи, чтоб господа офицеры дурака не валяли.

— Да вот, — отвечая улыбкой на улыбку хозяина зала, начал контрразведчик, — решил, знаете ли, размять кости, тряхнуть стариной.

— Отчего ж нет, всегда к вашим услугам! — Чарновский сделал широкий жест рукой, будто суля дорогому гостю полцарства. — Хотите, я вам присмотрю кого-нибудь посноровистее. Сейчас, правда, еще разминка, но минут через сорок…

— Мне вот сотник о ваших талантах наговорил столько, что даже любопытно стало.

— Так вы, стало быть, со мной фехтовать хотите?

— Нешто нельзя?

— Отчего ж нельзя, можно. Вы ведь, если не ошибаюсь, в Лубенском гусарском служили и там слыли недурственным сабельным бойцом?

Подобная осведомленность о деталях его биографии немало удивила Лунева, но он постарался не подать виду. Как ни велик был офицерский корпус, всегда находятся те, с кем прежде служил, был в юнкерах или же в академии.

— Все верно, — подтвердил он. — Правда, было это, увы, давненько, но ведь, как говорится, мастерство не пропьешь. Хотя, полагаю, мы последние, кому еще необходимо искусство владения холодным оружием. Пулеметы и аэропланы убьют его.

— Вот тут я с вами, пожалуй, не соглашусь. — Чарновский открыл дверь в небольшой зал, у стены которого красовалась оружейная стойка с великим множеством разнообразных клинков. — Я понимаю, о чем вы говорите, — продолжил конногвардеец, — пулеметы, артиллерия, аэропланы с их бомбами — все это делает неэффективными лихие кавалерийские атаки, но ведь использование подобного оружия, — ротмистр обвел рукой ряд сверкающих клинков, — для умерщвления себе подобных — это лишь его прикладная функция. Скажем, если над дверью красуется кусок холста, на котором нарисованы фрукты и дичь, то мы можем догадаться, что по ту сторону двери кормят. Однако ж, надеюсь, вы не станете низводить голландские натюрморты до уровня кабацкой вывески? Уверяю, точно так и здесь.

Фехтование, как никакое другое искусство, дает возможность образовывать личность гармоничную, развитую как умственно, так и физически. По сути своей, фехтование — те же шахматы, которые признаются всеми как гимнастика для ума, но только оно требует куда большей скорости и, как бы это поточней выразиться, осмысленности. Ведь как бы то ни было, а шахматы — все же условность, игра, в которой два человека не спеша и со вкусом пытаются навязать противнику свою волю и просчитать ходы, ведущие к победе. Что ж, те же расчет и воля требуются в фехтовании. Но здесь призом является жизнь. Согласитесь, веское основание, чтобы думать быстро. И подчинить себя этой мысли, ведь все то, что сможет продиктовать твои мозг, — Чарновский приложил указательный палец ко лбу, — должно исполнить твое тело.

— Вас послушай, так фехтование следует произвести едва ли не в главные предметы в каждом военном учебном заведении.

— И в невоенном тоже, — усмехнулся ротмистр — Ведь чему в первую очередь учат в наших университетах?

— Чему же? — Лунев заинтересованно поглядел на собеседника.

— Логике. Подспудно она есть во всякой дисциплине, ибо без нее современное мироустройство понять невозможно. Логика — та же шашка, рубить ею получается прекрасно, но вот на что-то большее, увы, она не годится.

— Вы что же, Михаил Георгиевич, уж и логику отрицаете?

— Ну отчего же, господин полковник? Ни в малейшей степени. Логика также неотъемлемая часть фехтования. Да вот, чего далеко холить? — Чарновский указал на свернутый номер «Русской вести», все еще сжимаемый в кулаке Лунева. — Позвольте газетку.

— Если вы намерены подбросить ее в воздух и разрубить, поверьте, меня это не впечатлит. Этак я и сам умею.

— Ах, ну да, ну да. — На губах Чарновского появилась загадочная усмешка. — «Подбросил тогда Салах-ад-Дин тончайший газовый платок и, выхватив из ножен свою дамасскую саблю, в одно движение рассек его на четыре части». Сколько воды утекло, — вздохнул он. — Но успокоитесь Вы — не Ричард Львиное Сердце, я — не Саладин, а посему газету кромсать не буду. — Чарновский взял протянутый контрразведчиком лист с передовицей. — О, даже так? Замечательно! Н-да, само очарование! Вы читали эту статью? — Чарновский указал пальцем на гневный материал «Честного гражданина».

— Именно ее я и читал, ну и, понятное дело, речь господина Родзянко.

— Вот-вот, — кивнул ротмистр. — Человеку, работающему с шашкой, то есть линейной логикой, это и представляется двумя разными материалами, по прихоти судьбы или редактора расположенными в непосредственной близости друг от друга. Но возьмем, ну, предположим, саблю. Путь ее парадоксален. Это оружие весьма маневренно, в руках мастера оно становится буквально вездесущим — никогда не угадаешь, откуда последует новая атака. Но главная цель ее все та же, что и у шашки — поразить врага.