Фехтмейстер - Владимир Свержин

— Так точно-с! — с болью в голосе выпалил поручик. — Да быстро, будто молния.

— Что же дальше было?

— Привезли их куда-то, не то кабак, не то притон. Кляпы вытянули и давай им водку в горло заливать.

— Странные нынче в столице нравы! Прежде такого не водилось…

— Так вот и я говорю, — подхватил Вышеславцев, — а как мои люди сознание потеряли, их обратно привезли да в подъезде пьяными и оставили.

— Шо, день жандармерии отмечали? Пьяными и в губной помаде, — едва приветствуя находящихся в комнате, проговорил входящий атаманец. — Небось еще и в штаны им напрудили.

— Так точно-с, то есть никак нет-с. Помада — это да, а штаны — никак нет-с, — бросая недобрый взгляд на вошедшего, объявил жандармский поручик.

— Черт побери, о чем вы разговариваете? — возмутился Платон Аристархович.

— А и верно, — подхватил сотник. — О чем тут говорить? Достали где-то синюшные ящик водяры, раздавили его за веру, царя и Отечество и геройски улеглись в засаду в соседнем подъезде, шоб теплее, значит, засаживать было.

— Прекратить зубоскальство! — гневно оборвал его Лунев. — Четверо жандармов, напившихся на службе, — такого быть не может! Уверен, что это наш конногвардеец резвится, удаль перед возлюбленной показать желает.

— Ага, а обцеловал этих стражей порядка, стало быть, тоже ротмистр Чарновский?

— Этого я не говорю, — усмехнулся Лунев, представляя себе красавца-ротмистра, целующего пьяных жандармов. — Однако кому еще организовать такую омерзительную выходку? Документы, оружие — все на месте. Люди целы. И дело сделано — жандармов у подъезда нет.

— И что с того, может, это какие-нибудь анархисты-безмотивники мышцой играли? А то вот я еще краем уха слышал, что к полуночи к нашей крале сам Распутин пожаловал, тоже пьяный в дымину. Может, его дружки подсуетились? А может, сам он караульным подливал?

— Вот заодно и уточним. — Платон Аристархович резко поднялся из кресла. — Ты, сотник, говорил, что бывал на уроках месье Чарновского?

— Доводилось, так что ж? У него сотни офицеров перед тем, как на эскадрон идти, школу проходят.

— Ну, на эскадрон мне, пожалуй, идти поздновато, — насмешливо хмыкнул полковник. — Однако, думаю, стоит нам съездить к господину фехтмейстеру и, как говорится, «позвенеть клинками».

— Да вы что же, ваше высокоблагородие, рубиться с ним удумали? — всплеснул руками атаманец.

— Ну, рубиться, не рубиться, — успокоил его контрразведчик, — а желательно мне поглядеть, что он за птица. Так сказать, поближе, буквально в гнезде. Я ведь тоже не лыком шит. В прежние годы в гусарах весьма недурственным фехтовальщиком слыл. Так что, заводи мотор.

ГЛАВА 8

Холодное оружие дает быстрый и решительный результат в руках того, кто не боится погибнуть.

«Делоне-бельвилль» подбрасывало на ухабах, и, хотя зима ровняет дороги, полковника, сидевшего на мягком кожаном сиденье автомобиля, изрядно трясло. Не обращая внимания на мелкие неудобства, он размышлял о событиях последних дней, закрутившихся вдруг рулеткою сумасшедшего казино. Ему казалось, что события тащат его за собой, точно шарик, прыгающий из красного в черное, без шанса свернуть в сторону. Он был почти уверен, что идет по верному следу. Конечно, Фехтмейстер не мог быть душой заговора, но иметь доступ к основным его фигурам скорее всего мог. Должно быть, через него осуществлялась связь заговорщиков с великим князем Николаем Николаевичем, если предположить, что именно нынешний Верховный главнокомандующий желает сместить племянника с трона.

Лунев воспроизвел в уме недавнюю встречу с ротмистром в доме Лаис. Да, такой человек вполне может стать ахиллесовой пятой заговора. Хорош собой, умен, силен, ловок, богат. Платон Аристархович наморщил лоб, вспоминая детали поведения конногвардейца. Склонен к риску на грани безрассудства, если судить по его дерзкой вылазке во время нелепого рейда на Инкоу. А порой даже за гранью, ежели сегодняшние пьяные жандармы — тоже дело его рук. Полный список добродетелей героя! Вот только горячность, вообще свойственная полякам, и укоренившееся чувство собственной безнаказанности играют против него. А такой форы для опытного контрразведчика, каким числил себя полковник Лунев, было вполне достаточно для того, чтобы свернуть шею любому герою. Спокойно и методично. Как утверждают германские коллеги, «метод бьет класс». Хорошо бы теперь посмотреть, каков он с оружием в руках. По тому, как человек фехтует, если, конечно, он умеет это делать, порою сказать о нем можно куда больше, чем проговорив с ним целый день.

— Ваше высокоблагородие, — голос сотника вывел контрразведчика из задумчивости, — я тут кое-чего нарыл по поводу особняка в Брусьевом переулке. При жандарме говорить не хотел…

— Ну-ка, ну-ка, давай выкладывай.

— Чуть свет мотнулся я на Литейный, пошушукался с дворниками. Ну, так, мол, итак, хочу квартиру снять. Не знают ли они чего пристойного? Опять же, кто поблизости живет? Не шалят ли? Квартирку более или менее подходящую нашел, но не в этом суть. Дворники, понятное дело, на Чарновского не надышатся. Барин он первостатейный, во всякий праздник присылает им по целковому, а в день Архистратига Михаила — так и вовсе по синенькой.[7] Дом у него гостеприимный, а только приезжают туда преимущественно мужчины, все больше увесистые бобры.[8] Пить там вроде как особо не пьют, не буянят, девок и цыган не водят, а сидят долго. Чем занимаются, понятное дело, неведомо. Но разъезжаются затемно, иногда и после полуночи.

— Это более или менее понятно — заседания масонской ложи. Хотя если там и впрямь заседают бобры, то, вполне допускаю, протоколы этих собраний могут представлять весьма серьезный интерес.

— Вот и я так подумал, — кивнул атаманец. — И на эту тему у меня имеется следующая новость.

— И много их у тебя?

— Да кое-что в запасе имеется. — Сотник расплылся и довольной улыбке. — Но куда ж все кулем валить, так и на закуску ничего не останется.

— Ладно, выкладывай.

— Беседовал я с дворником в доме аккурат напротив поднадзорного особняка. Так он говорит, что привратник, служивший в доме Чарновского, завтра-послезавтра должен на фронт отправляться, и местечко освобождается. Видел я этого привратника краем глаза — звероящер, фотографию в буфет можно поставить, шоб дети конфеты не таскали. Теперь уж точно немцы враз разбегутся.

— И что с того? — Лунев вопросительно поглядел на телохранителя. — Постой, ты что же, думаешь сам это местечко занять под шумок?

— Да я бы, может, пошел, — вздохнул атаманец. — Но, во-первых, Чарновский меня в любом гриме опознает, а во-вторых, мне вашу персону оберегать поручено. А вот ежели попробовать абрека Заурбека туда пристроить, вот тут все может получиться красивенько. Сочините ему бумагу, что он списан по ранению и теперь ищет место. А к ней рекомендательное письмо от какого-нибудь генерала. Глядишь, Чарновский и клюнет.

— А что? — улыбнулся Платон Аристархович. — Недурственная мысль. Попробовать можно. Если откажет, мы ничего не теряем. А уж если возьмет Заурбека, то весь дом и все гости под самым бдительным присмотром окажутся.

— В самую дырочку! — довольно поднимая вверх указательный палец, подтвердил шофер. — Ну и теперь на закуску, как я и обещал: перед тем как ехать к вам, я заскочил на телефонную станцию, а то уж барышни без меня изныли от тоски.

— Ну-ну, без лирики.

— Ну вот, опять без лирики. Ладно, цитирую грубой прозой: вчера в восемнадцать тридцать у ротмистра Михаила Чарновского зазвонил телефон, вследствие чего состоялась беседа с неизвестным, который, поприветствовав хозяина особняка, сообщил, что, по его сведениям, полиция и жандармерия разыскивают «нашего доброго друга». На это господин Чарновский объявил, что беспокоиться не о чем, и «друг» в безопасном месте.

— Ты хочешь сказать, что речь шла о Конраде Шультце? — Брови контрразведчика резко поднялись.

— Утверждать нельзя, но очень на то похоже. И вот что забавно. В тот день я был в полицейском участке после двух часов дня. Пока то, пока се — три, даже три с копейками. Все это время господин Шультце разъезжал на извозчике и после четырех, потому как кучер утверждал, что уже стемнело, высадился около Брусьего переулка. За это время неизвестному собеседнику Чарновского уже какая-то сорока принесла на хвосте нужную информацию, и он отчаянно засуетился. А Конрад Шультце между тем преспокойно добрался до тихой заводи, о чем тут же стало известно Чарновскому.

— Молодец, соображаешь! — похвалил Лунев. — Выходит, Шультце скрывается у Чарновского. Стало быть, не зря тот его расхваливал. Занятно, очень занятно. Теперь бы хорошо выяснить: это господин ротмистр из солидарности и щедрости душевной решил собрата по оружию под крыло взять, или же сей французский барон польско-уральского происхождения также имеет отношение к фальшивым деньгам?