Фехтмейстер - Владимир Свержин

— Вот-вот, — кивнул ротмистр. — Человеку, работающему с шашкой, то есть линейной логикой, это и представляется двумя разными материалами, по прихоти судьбы или редактора расположенными в непосредственной близости друг от друга. Но возьмем, ну, предположим, саблю. Путь ее парадоксален. Это оружие весьма маневренно, в руках мастера оно становится буквально вездесущим — никогда не угадаешь, откуда последует новая атака. Но главная цель ее все та же, что и у шашки — поразить врага.

А теперь иллюстрация. Вот здесь, к примеру, сказано, что император окружен людьми, желающими сепаратного мира с Германией. Не останавливаясь на таком обобщении, «Честный гражданин» тычет пальцем в наиболее удобную мишень — немка-императрица и злополучный Старец Григорий. Однако оба эти человека никак не причастны к возможным переговорам. Императрица скорее англичанка, чем немка, уж во всяком случае германской крови в ней не более, чем в самом государе. При этом она на дух не переносит кайзера. А если и желает мира, то ровно так же, как любая мать любого семейства в России. Как, впрочем, и в Германии.

Гришка Распутин — конечно же, не просто лапотный мужик, и дар магнетический у него огромной силы, однако столь глубоко в политические хитросплетения его фанаберии не заходят. Министра, там, поменять или какого архимандрита — другой вопрос, все равно как онучи перемотать, чтобы удобней было. А начинать или прекращать войны — не его забота. Войну он не любит, ну так, а какой, спрашивается, крестьянин, любит войну? Так что атака, как вы сами видите, ложная, отвлекающий маневр.

Но дальше за потоком обвинений следует рассказ о громадных российских потерях и прощупывании кайзером возможности сепаратного мира. Заканчивается же этот содержательный экскурс дежурной пустопорожней трескотней: «Никакие потери, никакие потоки крови не заставят русский народ отступиться от великой идеи единения славянских народов».

Во-первых, непонятно, кто с кем намерен объединяться — те же словаки или не так давно спасенные нами от турок болгары, например, тоже воюют против нас. Без особой охоты, но воюют. Во-вторых, Германия — не Австрия, и ее чаяния далеки от борьбы с панславянской идеей. Выходит, и эта часть сообщения — не более, чем игра оружием, призванная сбить противника с толку и отвлечь внимание от конечного замысла.

Если убрать все словесные мулинеты и финты[9], статья информирует широкие массы о наших ужасающих потерях, говорит, что дальше они будут еще больше, и объявляет, что Вильгельм ищет мира с Россией. Это то, что остается в сухом остатке. Туше![10]

Теперь вторая статья, речь господина Родзянко. Вот поглядите: здесь, здесь и здесь, — Чарновский ткнул пальцем газетный лист, — председатель Государственной думы и неизвестный пока нам «Честный гражданин» определенно оперируют одними и теми же цифрами. А вот здесь и вовсе прямая цитата.

Выходит, текст секретной записки кайзера был известен и господину Родзянко, и неведомому корреспонденту в одно и то же время! Я повторюсь — секретной записки. Ну не забавно ли? — Ротмистр аккуратно сложил газетный лист и протянул его Луневу. — А теперь, если и впрямь желаете, выбирайте оружие.

Всю ночь Лаис трясло как в лихорадке. После ухода Распутина она была столь близка к обморочному состоянию, что к ней пришлось спешно вызывать доктора. Медицинское светило, нащупав пульс больной, заглянув в ее расширенные зрачки, прописало ей какие-то успокоительные порошки и полнейший покой. С порошками дело обстояло проще, но вот покой… Стоило Лаис закрыть глаза, и черная волна вновь накатывала на ее сознание, порождая неведомый прежде ужас. Впервые в жизни беглянка из Карнаве встретила человека, в котором чувствовалась не просто сила, а какой-то пустынный самум или же лесной пожар, поглощающий всё и вся на своем пути. Казалось, этот человек не ведал ни меры, ни жалости. Не помня себя от ужаса, она металась в постели, тщетно пытаясь отогнать жуткий образ, но чернобородый Старец с темно-серыми, точно стальными, сверлящими глазами был неотвязчив, словно тень. Ей представилось, как он оскаливает зубы, и они превращаются в львиные клыки и обагряются кровью. Ее кровью.

— Не оставь меня, Господи! Помоги, заступница божьего народа, Эстер Прародительница! Ведаю я, что грешна перед Тобою, но не гневись на неразумную дщерь твою, сохрани меня безмерной милостью своею!..

Уже давно, едва ли не со дня бегства из Карнаве, не призывала она свою небесную заступницу с таким жаром. Именно с тех дней, а вернее, с той ночи, когда был убит ее отец. Воспоминание о смерти Лайоша Эстерхази буквально подбросило ее в постели.

Да, она должна это сделать! Должна, ибо это единственный для нее путь. Никто, ни ее любимый со всей его отвагой и искусством владения оружием, ни Конрад, последние годы бывший ее надежным защитником, ни уж тем паче эти недоумочные жандармы, торчащие у крыльца, не в силах отвратить нависшую угрозу. Лаис вскочила с кровати и босиком, едва накинув халат, бросилась из спальни.

— Глаша, ванну скорее!

Горничная, удивленная неожиданной прытью хозяйки, минуту назад едва живой, недоумевая в душе, бросилась выполнять недвусмысленный приказ. Впрочем, за время службы в этом доме недоумевать ей приходилось частенько.

Лаис опустилась на колени, шепча чуть слышно: «Очисти меня, господи, и я очищусь; омой меня, и я стану белее снега!» Затем, не дожидаясь, когда ванна наполнится до конца, она бросилась в воду, совершая ритуальное омовение. Едва покончив в этим, она метнулась в спальню и закрыла ее изнутри на ключ.

Как множество других домов, выстроенных в эпоху романтизма, адмиральский дом имел потайную комнату. За прошлый век особняк несколько раз переходил из рук в руки, и неведомо кто из хозяев забыл при очередной продаже уведомить нового домовладельца о наличии в нем скрытых покоев. Во всяком случае, адмиральша, сдавая Лаис второй этаж, ни словом о них не обмолвилась. Но девушке не нужны были никакие указания. Она почувствовала скрытую дверь, как будто из-за поворачивающегося на оси шкафа тянуло ветром. Конечно же, никакого сквозняка быть не могло, ибо ни окон, ни каких бы то ни было других проемов, кроме потайного входа, помещение не имело.

Открыв дверцу шкафа, она выхватила расшитое каббалистическими символами одеяние, в котором некогда участвовала в эстерианских мистериях, и, нажав скрытый в дальней стенке рычаг, толкнула массивное резное хранилище ее одежд. Шкаф повернулся с неожиданной легкостью, впуская ее втемную комнату.

— Тайные символы этого святого покрывала, — негромко, но уверенно произносила Лаис, — облекут меня в броню спасения, благодаря силе Высочайшего, Анхор, Амакор, Амидес, Теодиниас, Анитор, поэтому моя желанная цель может быть достигнута посредством Твоей силы, о Адонай! Ты, Которого я превозношу, Чья слава пребудет вовеки. Амен!

Закончив слова молитвы, Лаис быстро вступила в защитный круг, начертанный на полу. Прежде она уже намеревалась испробовать силу похищенного отцом сокровища, но каждый раз невольный страх перед неведомой мощью останавливал ее. Теперь страха не было. Его изгнал иной, куда более сильный, дышащий в спину оскаленными песьими мордами.

Лаис подошла к стоящему в круге треножнику и, подняв крышку, разгребла уголья. Рассеивая мрак, в чаше курильницы блеснул перстень. «Ни огонь, ни вода не истребят его! — прошептала Лаис. — Ни люди, ни время не умерят силы его». Она вытащила из пепла священный знак власти и осторожно надела его на указательный палец. «Все пройдет», — гласила надпись по его ободу. «И это пройдет», — гласила другая, с внутренней стороны кольца.

В голове Лаис, выстроившись, точно солдаты на плацу, появились заученные с детства имена семидесяти двух королей, герцогов, маркизов и губернаторов преисподней, покоренных властью мудрого царя Соломона и принужденных им повиноваться силе кольца. Лаис спешно перебирала характеристики каждого из них с их способностями и могуществом. «Вот, кажется, то, что нужно — Хаврес! Великий Герцог. По желанию заклинателя он уничтожит и испепелит его врагов!» Лаис зажгла священные огни и принялась возглашать распевно: «Я заклинаю тебя, о Дух Хаврес, всеми самыми великими и могучими именами Величайшего и Несравненного Господа Бога, приди быстро и без промедления, в какой бы части света ты ни находился…»

— А ну, где она?! — послышался за стеной яростный окрик.

«Распутин!» — обмерла Лаис.

— Госпожа больна, — попыталась было встать на его пути Глаша.

— Щас заболеет еще сильнее!

Лаис произносила слова, стараясь не частить и все же чувствуя, как сердце стучит, едва не выскакивая из груди.

— Эх! — послышался тяжелый удар.

Двери спальни застонали, но сдержали первый натиск. Второго удара замок не пережил. В этот миг в магическом Треугольнике появился огромный, жуткого вида леопард. Зверь оскалился, и Лаис едва не отшатнулась от треножника в центре защитного круга.