Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не существует записей, которые позволяли бы датировать первое появление оспы в России. Возможно, заболевание проникло в эти края через торговые пути еще в IV в. В летописях XV–XVI вв. встречаются сообщения о неназванном смертельном недуге, отличительный признак которого – сыпь на коже. Первое конкретное указание именно на оспу появляется в 1610 г., когда эту заразную болезнь выявили среди коренных народов Западной Сибири[104]. Затем последовали новые эпидемии оспы на бескрайних сибирских просторах и на Камчатке; они уничтожали целые сообщества, не защищенные иммунитетом, порождая страх перед злобными демонами, выискивающими мертвые тела, дабы пожрать их. Руководимые шаманами, перепуганные местные жители приносили в жертву домашний скот в попытке умилостивить злых духов, одевались в одолженную чужую одежду, чтобы запутать их, и при помощи головешек рисовали на теле фальшивые «оспины», чтобы демоны поверили, будто помеченный таким образом человек уже переболел. Когда вирус наносил удар, здоровые покидали больных и уходили из деревни, жертвуя всем, лишь бы сбежать в безопасное место.
Врачей было мало, надежных средств лечения болезни не существовало, и целительную силу приписывали различным предметам. Как явствует из летописей, в 1653 г. имело место причудливое сплетение официальной медицины и народных поверий: центральное фармацевтическое учреждение тогдашней России предлагало всем желающим приобрести частичку рога единорога за 8000 рублей (астрономическая по тем временам сумма). Заявлялось, что это верное средство от чумы и подобных ей недугов, в том числе от оспы. Прилагался латинский сертификат за подписью семи гамбургских докторов[105].
Уже тогда появлялись более правдоподобные (пусть и менее колоритные) методы, призванные воспрепятствовать распространению вируса. В 1640 г. на фоне опасений, что заразу можно подхватить через домашний скот, вышел первый правительственный указ, запрещавший сдирать шкуру с павших животных под страхом битья кнутом. Затем последовали новые указы такого же рода. Для того чтобы следить за их исполнением, создали специальное подразделение – медицинскую полицию. В 1680 г. царь Федор Алексеевич (Федор III) приказал сообщать властям обо всех случаях оспы, лихорадок и других серьезных болезней и красными буквами писать предупреждение на домах заразившихся. Всем жителям таких домов велели затворяться внутри, пока им не разрешат выйти. За неподчинение грозило строгое наказание, в том числе конфискация имущества и принудительное банкротство. Правда, основной целью этих мер была не защита населения, а забота о здоровье царя и его свиты.
Дальнейшие постановления, преследовавшие ту же цель, были еще строже. Царь Петр Великий повелел, чтобы всякого, кто покинет зону карантина по какой бы то ни было причине, вздергивали на виселице, установленной на одной из главных дорог, в назидание остальным. В 1722 г. от имени внука Петра Великого, императора Петра II, был выпущен указ, который предписывал хозяину каждого дома, где имелись заболевшие оспой, уведомлять эту полицию под страхом строгого наказания. Затем начальник полиции должен был направить туда врача, чтобы тот освидетельствовал больных и решил, какие меры необходимы для предотвращения дальнейшего заражения. В попытке уберечь от оспы царское жилище юный император повелел, чтобы ни один житель дома, где замечена оспа, не являлся на Васильевский остров (там располагалась петербургская резиденция монарха), но и эта предосторожность не помогла: недуг все-таки добрался и до царского двора. В 1730 г. 14-летний Петр II скончался от оспы – в утро своей свадьбы.
Печальная участь мальчика вызвала боязнь оспы у всей российской царствующей фамилии. Его преемники прибегали к полицейским мерам, пытаясь обуздать вирус и защитить линию наследования императорской власти. Императрица Елизавета, жених которой умер от оспы и племянника которой она позже обезобразила, повторила указ Петра II, взойдя на престол в 1741 г., но добавила к нему новые ограничения. Лицам с красной сыпью отныне запрещалось появляться при дворе и в церкви. В 1765 г., после того как в ходе эпидемии оспа унесла жизни 116 000 граждан, Екатерина II снова выпустила указ, повелевавший сообщать полиции обо всех случаях этого заболевания[106].
Пока Российское государство в своих попытках побороть оспу полагалось на суровые изоляционные и карантинные меры, из Западной Европы в империю стали проникать новости о прививочных экспериментах. Первый публичный призыв к прививке, появившийся в российской периодической печати, вышел в 1732 г., примерно через 10 лет после ее первого применения в Лондоне. Автор статьи обращал особое внимание на необходимость прививать детей[107]. Не прошло и двух десятков лет, как в Британии началась серьезная прививочная кампания, и за это время знание о новой методике широко распространилось в ученых медицинских кругах России. В 1755 г. восторженная статья о ней вышла в «Ежемесячных сочинениях» – влиятельном журнале, который начала издавать Петербургская академия наук{19}[108]. В статье разъяснялся «английский метод», при котором нити, пропитанные зараженным гноем, помещались в разрез, сделанный скальпелем. Это давало заинтересовавшимся практикам возможность самим опробовать новую методику. По России разнеслись вести, что в поддержку прививок выступают такие интеллектуальные титаны, как Вольтер и американец Бенджамин Франклин, ученый-эрудит и политик. За ходом применения этой практики на Западе следила петербургская газета «Ведомости».
Сообщения о новейших достижениях науки приходили с Запада, однако на Русской земле уже делали прививки. Путешественники и ученые, странствовавшие по империи, обнаружили целый ряд народных прививочных приемов, существующих среди крестьянского населения некоторых областей. Так, украинские матери брали гной у больного легкой формой оспы и мазали им тело своих детей, после чего накладывали на это место повязку и не снимали ее, пока у ребенка не появится жар. В Казани, на берегах Волги, оспенные струпья собирали в горшок и смешивали с медом, после чего намазывали кожу уже этой смесью. В некоторых деревнях имелся обычай смачивать зараженным гноем монетку и затем класть ее в ладонь или под мышку. В Самарканде традиционный метод требовал смешать струпья с водой медной ложкой, налить смесь на кусок хлопчатой ваты, помещенной в деревянную коробочку, и оставить бродить, пока не появится запах. Затем с помощью инструмента, состоящего из нескольких иголок, это средство вносили в специально сделанную царапину между большим и указательным пальцами. Народы Камчатки, жившие на восточном побережье России, вдали от западного влияния, использовали в качестве прививочных игл уникальный инструмент – рыбьи кости, которые обмакивали в гной[109].
Традиционные приемы, рассыпанные по бескрайней территории страны и присущие тем или иным областям или сообществам, никогда не выходили за пределы региона и не добирались в более высокие слои общества. Лишь когда прививочный метод начали внедрять через профессиональных медиков-практиков, он стал распространяться по России.
Первые официальные попытки применения прививочного метода были предприняты в 1756 г. в ливонском городе Дорпат[110], в самом западном регионе империи. Немецкий врач Август Шулениус попробовал провести эту процедуру двоим детям слуг. Он не озаботился тем, чтобы предварительно спросить согласия у их родителей. К счастью, оба пациента выжили. Затем он (уже с родительского разрешения) сделал прививку двоим из детей лютеранского пастора Иоганна Айзена, у которого оспа унесла троих младенцев. Впоследствии, используя проверенную западную методику скальпельного надреза, Шулениус привил более 1000 детей (умер всего один), заработав репутацию, благодаря которой на него в конце концов обратила внимание новая императрица.
Пастор Айзен разделял мнение Екатерины о том, что богатство государства – его народ. Распространяя прививочную практику не только на отпрысков богатых фамилий,
