Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Политическое пробуждение великой княгини совпало по времени с возрастным ухудшением здоровья императрицы, породившим лихорадочные спекуляции по поводу того, кто станет ее преемником. Великий князь отличался психической неуравновешенностью, и становилось все очевиднее, что в правители России он не годится. Некоторые придворные деятели предлагали сделать Екатерину его соправительницей. Она начала собирать союзников, проявляя ту способность верно судить о характере людей (и доверять им в соответствии с этими суждениями), которая оказалась для нее незаменимой, когда она пришла к власти.
После связи с обожавшим ее польским аристократом Станиславом Понятовским и завершения краткой 15-месячной жизни их дочери Анны Екатерина затеяла роман со своим третьим любовником – Григорием Орловым, блестящим героем войны, одним из пяти братьев (все были офицерами императорской гвардии). Орлов принес в ее жизнь не только физическую страсть, но и жизнерадостную дружбу: то и другое отсутствовало в ее безрадостном браке. Вскоре Екатерина забеременела от него (это был ее третий ребенок), но к этому времени она отлично научилась скрывать связь и беременность от придворных партий и зависти. Орлов был для нее больше чем просто любовником – вместе со своими братьями-офицерами он обеспечил для нее контакт с четырьмя элитными гвардейскими полками Петербурга, важнейшими союзниками в любой будущей борьбе за власть.
Еще одним ее новым союзником стал граф Никита Панин, дипломат, камергер двора и наставник ее сына Павла. Космополит, человек с отличным образованием и обширным политическим опытом, Панин сделался мозговым центром в группе ее союзников, где Орлов представлял силовой патриотический элемент. Панин разделял энтузиазм Екатерины по отношению к политической теории Просвещения и надеялся, что она сумеет сместить Петра и править в качестве регентши, пока наследник Павел не достигнет возраста, позволяющего ему занять престол.
Реальность оказалась гораздо более драматичной. Когда в январе 1762 г. Елизавета умерла, пушки Петропавловской крепости загрохотали, отмечая восшествие на престол императора Петра III. Однако его царствование продлилось всего 186 дней, не успели даже назначить коронацию. За эти несколько месяцев непредсказуемый правитель провел кое-какие умеренные реформы, но при этом умудрился заработать неприятие со стороны православной церкви, армии (русские шинели он заменил на облегающую прусскую форму) и своих европейских союзников, так как резко прекратил войну России с Пруссией, длившуюся пять лет. Когда он стал угрожать, что посадит Екатерину в тюрьму и женится на своей любовнице, его противники воспользовались моментом и предприняли решительные действия. 28 июня в ходе переворота, поддерживаемого Паниным, братьями Орловыми и армией в целом, Екатерина, находившаяся в Зимнем дворце, сама провозгласила себя императрицей под крики ликующей толпы и радостный звон церковных колоколов. Затем, облаченная в зеленую форму элитного гвардейского Преображенского полка, верхом на белом жеребце, с мечом в руке, она возглавила марш 14 000 солдат, выступивших из Петербурга, чтобы арестовать ее мужа.
Это победоносное шествие Екатерины стало мощным визуальным заявлением. В ней пробудилось чутье, подсказывавшее, как лучше создать политический образ. Она заказала датскому живописцу Вигилиусу Эриксену свой монументальный парадный портрет, изображавший ее в гвардейской форме, с копной темных волос за спиной, верхом на покорном коне Бриллианте, с воздетым мечом в правой руке. Это изображение радикально подрывало привычное восприятие гендерных ролей. Екатерина присвоила канон традиционного конного мужского военного портрета, чтобы показать образ женской власти, во всех смыслах революционный. Отважно выезжая в солнечный свет, королева-воительница, спасшая Россию, триумфально вела свою страну вперед.
У новой императрицы имелись веские причины задействовать все доступные ей средства пропаганды, дабы утвердить собственную легитимность. Через шесть дней после дворцового переворота Петр, находившийся в заточении в своем загородном имении под Ропшей, уже был мертв. Свергнутого правителя спьяну убили охранявшие его офицеры. Возможно, это была случайность, а возможно, намеренное лишение жизни. Алексей Орлов, старший брат Григория, один из главных организаторов путча, присутствовавший в царском имении в эту роковую ночь, с лихорадочной поспешностью написал депешу Екатерине, настаивая: он не знает, как умер Петр. Обращаясь к императрице «матушка» (на Руси так принято было называть правительниц женского пола), он торопливо выводил на бумаге: «Его больше нет, однако никто не питал намерений, чтоб такое учинить. …Мы сами не знаем, что совершили. Но все мы равно виновны и заслуживаем смерти».
Нет никаких доказательств в пользу того, что Екатерина распорядилась предать своего мужа смерти или же была соучастницей в каком-либо заговоре, имевшем целью его убийство. Однако устранение Петра было в ее интересах как правительницы. В обществе считали, что его кровь на ней, пусть она и не была виновата в его гибели напрямую. Власть очень непрочно держалась в ее руках, и она тут же стала пытаться изменить свой образ, представ не узурпатором, а реформатором. В своих последних мемуарах, написанных много лет спустя, она все еще старалась оправдать свои действия: «Дело принято такой оборот, что необходимо было либо угаснуть вместе с [Петром], рядом с ним, либо попытаться спасти себя посреди этого краха, спасти моих детей и самое мое государство».
Распорядившись провести посмертное вскрытие тела супруга, в результате которого «обнаружилось» (что было весьма удобно для новой правительницы, но вызывало насмешки во многих зарубежных странах), что Петр якобы скончался от естественных причин (от геморроидальных колик), императрица Екатерина II принялась укреплять свою политическую позицию. В ход пошли черты ее незаурядной личности, ее театральное чутье, а также целый ряд политических реформ.
Ее коронация, прошедшая в Москве 22 сентября 1762 г., мобилизовала всю блистательную мощь русского умения организовывать пышные зрелища: был объявлен трехдневный праздник, и улицы заполнили толпы зевак; гремели пушки; Екатерина в сверкающем платье из серебристого шелка под золоченой мантией с опушкой из горностая прошла помазание на царство (как правитель «всех Россий») в Успенском соборе Кремля. В ходе этого изощренного действа она самолично возложила созданную по особому заказу императорскую корону, украшенную бриллиантами и жемчугами (и, согласно ее требованию, самую большую в Европе) на свою голову. Она изображена уверенно сжимающей в руках державу и скипетр – символы ее необъятной власти – на двух коронационных портретах, выполненных в натуральную величину: один создал Эриксен, другой – итальянский художник Стефано Торелли. Портрет кисти Торелли выбрали для того, чтобы повесить его в здании Священного синода, а его копию разместили в Сенате: теперь у церковных деятелей и политиков России не осталось никаких сомнений, кто в стране главный. Копии же портрета работы Эриксена разослали по королевским дворам Европы как напоминание, что в Российской империи теперь новая правительница.
Императрица сразу же взялась за выполнение двойной миссии, которую запланировала во время долгих лет изучения философии Просвещения: ей хотелось, чтобы Россия полюбила культуру и политические идеи Европы и чтобы Европа, в свою очередь, прониклась уважением к России. Урожденная немка и ревностная русофилка, она считала, что находится в уникальном положении, которое позволит ей направить Россию вперед в политическом, экономическом и культурном отношении, сделав так, чтобы страна развивалась в русле европейской цивилизации. В то же время она желала бросить вызов укоренившимся на Западе предвзятым представлениям о приютившей ее стране как о примитивном варварском государстве, утопающем в водке.
Еще будучи великой княгиней, Екатерина читала труды философов Дидро и Вольтера; став императрицей, она принялась писать им напрямую. Уже в первые недели после захвата трона она предложила организовать печатание Encyclopédie, библии эпохи Просвещения, составленной под редакцией Дидро и д'Аламбера, на фоне того противодействия, которое этот прогрессивный текст встретил во Франции. Предложение отвергли (ее легитимность как правительницы по-прежнему
