Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия - Тимур Зульфикаров

И бездонно бессонно смертно слезно до дрожи в ночной кости

Мне жаль жаль жаль тех, кто безвинно страждет уповает в многошумных, в многоблудных городах и селах и домах…

О Боже…

Завтра я вернусь в Москву, как Апостол Павел в Рим

В град казни

Рим Вавилон Москва — смертельный снег

Апостол Павел — Хурма Живая Золотая…

А я — снег смерти?

Или — хурма жизни золотая?

Не знаю… не знаю… не знаю…

Или под хурмой златой я засыпаю?

Или умираю…

Господь! Ты знаешь…

Но кочуя в двух мирах — на этом свете и на том свете — я всегда буду вспоминать золотой сад хурмы в серебре летучем снегопада…

О Господь!

Во всей Твоей Вселенной необъятной рассыпающейся — это моя тихая отрада… ограда…

…Сад золотой в снегах плодоносящий…

…Ночная матушка, склонившаяся над фазаньим одеялом, где трепещет агнец…

И сам Творец с ночных небес Внимающий и Улыбающийся…

Дева рая

…И я опять засыпаю, замерзаю иль блаженно отхожу, усыпаю, умираю под родным фазаньим павлиньим дряхлым одеялом, где матушкой моей оставлен завещан шепот, шелест: Сынок, родименький… спи, спи…

А я плачу от счастья…

А снега летят необъятно…

О Боже! но разве одно материнское чудотворящее одеяло может оградить меня от вселенского снега, от вселенского хлада, от одиночества умиранья, усыпанья…

О Боже… сон что ли заснеженный мой… но я не один под одеялом…

О Боже, кто ты… как пришла ты в сон мой, как пришла проскользнула под мое одинокое одеяло…

И вот обнимаешь, витаешь, нежно окружаешь меня живоатласными шелковыми губами, грудями, руками и ногами…

И горячишь согреваешь чистым медовым хрустальным свежеснежным дуновеньем дыханьем лепетаньем…

О Боже… Кто ты?

И мне уже тепло жарко уже горячо под снежным одеялом и я обнимаю объемлю ее замерзшими руками и ногами и губами глазами зарываюсь в душистые пахнущие горным весенним укропом и маслянистым грецким орехом жгучие, курчавые, как бешеные весенние таджикские реки, арыки, водопады, волосы ее…

Жарко мне и блаженно…

От падающих снегов окрест светло, как днем, и я вижу лазоревые сиреневые талые талые разлившиеся на все лицо глаза древней праматери таджиков Согдианы очи нездешние ея ея ее…

Ах как спелый дашнабадский малиновый гранат в руке

Ах как спелый рохатинский златоискрящийся виноград в руке

Как спелый златотекучий златопадучий исфаринский абрикос в руке

Как спелое гармское златорассыпчатое яблоко в руке —

Так я чую переспелыми моими перстами под одеялом не персидский атлас не кашмирский бархат а живой колышащийся шелк девьего тела ее

И я глажу ласкаю губами мну лижу нежно терзаю обнимаю лелею шелк шелка живые трепетные ее

Живой шелк ее в моих перстах млеет… нежится… покоряется… проливается…

Ах, я вспоминаю слова из Священной Книги: «Если хоть одна дева рая придет на землю — то одна ее гиацинтовая повязка на голове будет стоить всех красавиц мира…

И я шепчу эти слова и уповаю:

— Ты оттуда? из рая? где гиацинтовая повязка твоя?..

А она, сверкая молодыми зубами как вершинами снежных гиссарских гор, горячо хрустально шепчет радостно, как юная моя необъятная матушка шепчет мне:

— Я из кишлака Ватан… я дочь учителя Ходжи Саймутдина…

В нашем заброшенном голодном кишлаке ни света, ни тепла…

Жаль рубить древние смолистые задумчивые арчи на дрова…

Арчи — наши сестры… наши тысячелетние матери…

И кто рубит сестер… и матерей тысячелетних…

Холодно… Одиноко…

Айхххйя!..

Все жители нашего кишлака весной восходят на вершину снежной горы Мухаббат и ждут Великого Ветра Весенних Перелетных Птиц…

Этот Ветер идет с необъятных гор Памира на Россию… Он несет перелетных птиц из Индии и Африки…

И вот мои земляки бросаются в этот Ветер и легкие от голода долетают до России до Москвы…

Там они подметают улицы и строят небоскребы… а осенью они от тоски по родным горам слетают спадают распято бросаются с крыш небоскребов в Великий Ветер Осенних Перелетных Птиц, чтобы вернуться домой…

Но весенние птицы долетают, а осенние — не возвращаются…

Так мы с отцом остались одни в кишлаке…

Айхххйя!..

А меня звать Саврия Халифат Согдиана Тадж-Махал Ашурбаннипал Хаммурапи Аргишти Акбар Ватан…

Отец от одиночества, тоски и нищеты дал мне имена царей… и они всегда со мной…

А я к вам пришла… жаль мне одиночества вашего… жаль одинокого одеяла вашего… и притч, которые слышат только Господь и собака Осень…

И я пришла…

В Священной Книге сказано: Жены — ваша одежда, а вы — одежда жен ваших…

И я одежда ваша, дервиш Ходжа Зульфикар, и моя алая гранатовая девственность — одежда ваша…

А девственность — это вечно цветущий куст пеннорозового миндаля на безбрежных снегах февраля…

Кто хочет сорвать его?.. кто хочет его нарушить?..

И зачем вам, дервиш, уходить от живого куста миндаля и возвращаться в мертвую Москву в Содом в Гоморру, чтобы там умирать вдали от многозвонного миндаля…

Айххха!..

А завтра утром пойдем побредем полетим поскользим по альпийским первоснегам кружевам саванам простыням одеялам в родные алмазные горы горы горы таджикские белоснежные как колыбель и саван…

Айххххххха…

Я знаю там древлюю тропинку тропку по которой боятся ходить скользить даже снежные стелющиеся змеиные ирбисы-барсы, грезящие о вечножаркой Африке…

И памирские чернобурые мудрые, как древняя Индия и древний Китай, волки…

И небесные умудренные гималайские медведи, верные, последние, как белые носороги, тысячелетние ученики Будды Гаутамы …

И игривые вечновлюбленные как вы, дервиш, козлы-нахчиры, которые рогами доходят до полной луны в ночи полнолунья, в ночи переспелого гона…

И там плавают парят недвижно в нежном текучем лазурите небес орлы-бородачи-овцееды и серые грифы-могильники — последние высокогорные знатоки гурманы молчальники ушедшего от человеков к звездам Пророка Зороастра…

Говорят, что иные орлы в тоске по Учителю залетают на звезды…

Айхххйя!..

И это ваши родные братья, Ходжа Зульфикар…

А разве вы не тоскуете по ушедшим Учителям?..

А разве вы не хотите улететь к ним?..

В Рай ведет эта тропинка… тропка… тропа…

В Рай…

Там ждут вас…

…А ты пойдешь со мной?..

…Я только проводница в рай…

…А я не пойду без тебя…

Айхххйа…

Ах, земная любовь всегда закрывает Небесную…

…Ах, жарко блаженно нам под снежным необъятным одеялом…

2010

IV. СТИХОТВОРЕНИЯ, ПЕСНИ И ПРИТЧИ

Две птицы

Над Русью вечно две птицы летят…

Одна — соловей, птица любви,

Другая — коростель-дергач, птица запустенья, птица беды…

Одна — поет…

Другая — вопиет…

Нынче Время Коростеля

Вопль беды стоит над Русью…

Савва Ямщиков — Колокол Всея немой Руси

Савва Ямщиков — Секира Руси на бесов Ее

Савва Ямщиков — Стенобитная машина на врагов извечных Ее

Савва Ямщиков — Святой Коростель Руси в беде…

Русские дикие травы

Русские тучные медовые обильные перестоялые кормильные травы травы травы

Никнут к земле, тоскуют по косцам и коровам

Но кремлевские властители временщики не пускают к травам тоскующим спелых косцов и коров

Коров убивают, режут, косцов травят дурной водкой

А трава — молочная кормилица коров, а коровы — молочные кормилицы человеков

И что же молоко святое целительное млеко кормилицы льется мимо губ безвинного младенца?

И что же новорожденного не пускают к благодатным соскам матери?

И что же народ русский — Дитя Христово тысячелетнее — не пускают

к земле-матери — Кормилице Его?..

Колокол Всея Руси

Когда хоронили Савву Ямщикова, кто-то сказал: «А ведь мы хороним

Колокол Всея Руси… Зарываем Колокол в псковскую землю…»

А сколько еще таких Колоколов на Руси обезголосевшей осталось?..

Может, и не осталось?

А земля русская без колоколов как матерь кормилица без сосков питающих…

Велика земля русская — но Колокол больше…

Но если зерно не зароешь в землю — не взойдет не родится колос…

Велика и вечна эта истина Христа

А все равно — больно…

Люто непереносимо больно…

Помоги Отче…

Сколько же нам еще хоронить наших отцов колокольных?..

Юродивый

…Проезжая на осле по нынешней скоротечной России вечный Ходжа Насреддин сказал горько:

— Некогда юродивый Николай Блаженный Псковский закричал царю Ивану Грозному на псковской страшной мертвой улице: «Иванушко! Иванушко! Покушай хлеба-соли, а не русской христианской крови!.. Не замай, минухне, нас и пойди от нас, не начем тебе будет бежати…»