Кот олигарха. РОМАН - Петр Карцев

Лена назвала свое имя.

– Я подруга Марины Безруковой, – напомнила она.

– Ну разумеется! – тут же воскликнул психолог. – Я просто не мог вспомнить, при каких обстоятельствах…

Фраза повисла в воздухе с намеком на двусмысленность.

– В таком случае тем более все решено, – категорически заявил Решетинский. – Едем немедленно.

Зал к этому времени уже успел встряхнуться и прийти в движение. Ленин сосед бросил на нее последний взгляд, трагически скривив губы, и двинулся к выходу. Лена удивилась тому, что не чувствует особой неловкости. Спокойный, слегка насмешливый Ларин взгляд словно бы спрашивал, на что она готова.

Почти паря на мягких рессорах в сумраке теплого вечера, огромная машина проскочила Бронную и нырнула во дворы, а затем и вовсе в какую-то узкую щель между домами. С лица режиссера не сходила довольная улыбка, и весь он казался таким толстым, мягким и плюшевым, что тревожные аспекты ситуации, если таковые были, приняли нереальную окраску и только немного щекотали нервы приятной щекоткой, но вовсе не тревожили по-настоящему. Место навевало неизбежные ассоциации: Лене показалось, что они проваливаются в другое измерение, в альтернативную Москву, где ее ждет если не великий бал у Сатаны, то как минимум приключение непривычного свойства, обещающее стать вдвойне занятным из-за того, что будет разделено с Ларой. Одна, Лена бы ни за что не преодолела свою неуверенность и неловкость, и чувствовала бы себя неуклюжей деревянной куклой, но от Лары она ловила флюиды спокойствия и легкого куража. Лара не даст ей наделать глупостей и показать себя полной дурой. Более того, с Ларой так приятно будет потом обсуждать этот вечер, и слушать ее смешные, немного едкие характеристики новых знакомых, и смотреть на это приключение ее глазами, в которых оно, конечно, не имеет никакой исключительности, но окрашивается красками ее остроумия и блистательно трезвого жизненного опыта. Лена вспомнила про полуоторванный рукав платья и тревожно скосила глаза на плечо, но рукав выглядел не хуже, чем раньше, и только укреплял веру в неожиданную новую подругу.

Машина остановилась у глухих черных ворот в два человеческих роста, и только тогда Ленино сердце екнуло и ушло в пятки, совсем как сердце Берлиоза, и оптимистичная интерпретация предстоящего вечера рассеялась в одно мгновение, сменившись паническим страхом. Что я делаю?! – закричал смутно знакомый голос у Лены в голове, и тут же нарисовалась картина бегства по мрачным переулкам на тонких каблуках, и почему-то развевающиеся белые платья, и Лара, конечно, в недосягаемом спринтерском отрыве впереди, и непременно какая-то нелепость, которая все испортит: сломанный каблук, вероятнее всего, и разбитая коленка, как в детстве, но с дышащими в затылок черными преследователями и с отчаянным, полным мольбы взглядом вслед торжествующе крылатой Ларе, недосягаемой для погонь и, конечно, не намеренной возвращаться и даже останавливаться ради такой дуры, которая не может устоять на собственных каблуках.

Лена осекла полет воображения, поймав себя на том, что сидит в напряженном оцепенении с широко распахнутыми глазами, направленными на Решетинского, который смотрит на нее в ответ не без тревоги. Заставив себя встряхнуться, она тут же увидела в боковом окне освещенную гирляндой огней дверь ресторана с резным деревянным крыльцом, и прозаически курящего на крыльце солидного мужчину в костюме с небрежно и элегантно накинутым на шею белым шарфом, и Троицкого, выходящего из другой, лишь немного менее пафосной машины и открывающего дверь для высокой, невозмутимой, сказочно прекрасной Лары.

Вот дура-то, сказал где-то внутри у Лены другой голос, очень похожий на первый, но ледяной от злобы.

В ресторане было темно, но уютно. Стены были отделаны темным деревом в стиле крестьянской избы, всюду были расставлены декоративные крынки, ухваты и прочая старорежимная утварь, а посреди главного зала красовалась огромная глиняная печь, из-под заслонки которой сказочно мерцало красным, вновь навевая сатанинские ассоциации. Вдоль стен стояли диваны, а в дальнем конце зала был накрыт огромный шведский стол, возле которого уже суетились первые гости, опередившие хозяина.

У входа с обеих сторон высились два исполинских охранника, похожие на джиннов. Они были почти в два раза выше Лены, поэтому она не сразу признала в них живые человеческие фигуры. Лишь когда один из них преградил ей дорогу ладонью размером с лопату и спросил ее приглашение, она вздрогнула и подняла глаза вверх. Произошла неловкая заминка, ибо Решетинский, как выяснилось, замешкался на крыльце, приветствуя кого-то из гостей. Ларино золотистое платье уже тускло мерцало далеко впереди, в глубине зала. Нужно было сказать что-то простое и эффективное, элементарное заклинание, наверняка известное всем регулярным посетителям подобных мероприятий. Лена лихорадочно перебирала в уме знакомые слова, запас которых вдруг катастрофически сократился; память ужалась, подобно перегоревшей звезде, сдувающейся в гравитационном коллапсе до черной дыры. Почему она одна никогда не знает, как правильно действовать в этих ситуациях?

– Я с… – произнесла она и проглотила фамилию. Сказать «Я с Решетинским» было бы верхом беспомощной претенциозности. Одновременно она сделала инстинктивный шаг вперед – возможно, надеясь, что такая демонстрация уверенности докажет охранникам ее право присутствовать здесь. Тут же, с ужасом, она почувствовала, как великанская ладонь ложится ей на плечо. Лена закрыла глаза, словно таким образом можно было спрятаться и предоставить ситуации разрешиться без ее участия.

– Ты что же, негодяй, девушку раздеваешь прямо на входе! – раздался позади гневный голос Решетинского.

Ларина булавка, в самом деле, поддалась насилию и отпустила покалеченный рукав, который с легким треском порвал последние связи с берегом и аккуратно сполз по Лениной руке до локтя.

– Этак ты, мать, еще до ночи голой останешься, – укоризненно говорила Лара несколько минут спустя в недрах земли, двумя пролетами винтовой лестницы ниже ресторанного зала, в довольно сыром и холодном туалете с фальшивыми глинобитными стенами, где тусклая лампочка на стене имитировала форму керосинки и отдавала не больше света, чем лучина.

В зеркале, покрытом бронзовым налетом – непонятно, поддельным или настоящим, – Лена показалась себе до нелепого маленькой и пугающе бледной.

– Почему, почему я такая дура, – простонала она, лишь наполовину обращаясь к Ларе.

– Не дергайся, – строго сказала Лара, орудуя маникюрными ножницами.

Она остригла обрывки ниток вокруг утраченного рукава, критически осмотрела второе плечо и решительно запустила ножницы в шов.

– Что ты делаешь? – испугалась Лена, но только на словах. Благоговение перед Ларой не позволило ей вырваться.

Лара мельком взглянула ей в лицо и методично продолжила работу.

– Ты хочешь быть симметричной или асимметричной сегодня вечером? Я считаю, симметрия – наш выбор. Тем более, – Лара старательно прикусила нижнюю губу, – что возраст и фигура нам позволяют. Руку подними.

Лена послушно подняла руку.

В туалет вошла рыжеволосая девушка в очень коротком шелковом платье, туфельках цвета морской волны и белесых колготках, обильно посыпанных серебристой пылью. Лара на мгновение повернула лицо и улыбнулась новоприбывшей. Лена застыла на месте, неподвижно глядя в зеркало, в едких пятнах которого незнакомка выглядела зловеще. Их взгляды встретились, и Лене показалось, что та злобно сверкнула на нее глазами, но в этом зеркале и в этом свете невозможно было ни в чем быть уверенной. Девушка исчезла в кабинке и громко щелкнула задвижкой. Почти сразу в унитазе с грохотом обрушился поток воды.

Когда рыжая вышла, ее движения были резкими и суетливыми. Она хлопнула дверью кабинки и, не подойдя к раковине, торопливо застучала каблуками прочь и вверх по лестнице.

– Экая кикимора, – сказала Лара. – Ты видела ее глаза?

– В этом зеркале ничего нельзя рассмотреть.

– Одного цвета с платьем.

– Цвет пакистанского флага.

Лена в детстве увлекалась географией и знала наизусть столицы и флаги всех стран.

– Цвет болотной тины в знойный полдень. Надеюсь, ни один пакистанец меня не слышит.

– Если только пакистанка, – хихикнула Лена.

– На меня наложат фатву. И побьют камнями.

– Я заслоню тебя своим телом.

Лена вдруг не столько обратила внимание, сколько остро ощутила, что Ларины руки, как теперь ее собственные, тоже обнажены до плеч. Она непроизвольно коснулась пальцами маленькой круглой выщербинки от прививки на левом плече. Их взгляды встретились. Ларина кожа была смугло-золотистой, упругой и теплой.