Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

20 августа Черчилль с Рузвельтом провели на рыбалке, во время которой обсуждали и относительные преимущества Суматры и Бирмы как следующей цели Британии на Дальнем Востоке, Рузвельт отдавал предпочтение Бирме. Вернувшись в Квебек, он взялся объяснять свой принцип послевоенной организации международной безопасности: организацию, по его мысли, следовало учредить после победы, но до подписания мирных договоров. Когда его государственный секретарь Корделл Халл около полуночи поднялся, чтобы отправиться спать, Черчилль был поражен. Халл заметил ему, что уже очень поздно. Черчилль воскликнул: «Послушайте, мы же на войне!»

23 августа оба лидера приняли план Объединенного комитета начальников штабов, согласно которому победа над Японией должна была быть одержана не позже чем через двенадцать месяцев после разгрома Германии. Тем самым приоритетность военных действий в Европе была подтверждена. Черчилль беспокоился, что первого эшелона войск союзников, перебрасываемых через Ла-Манш, может оказаться недостаточно для закрепления на берегу. Генерал Маршалл согласился увеличить число дивизий с трех до четырех с половиной.

Квебекская конференция завершилась 24 августа. После этого Иден заметил, что Черчилль «плохо выглядит». Черчиллю же не давало покоя, что переговоры с Италией затягиваются. В результате мог возникнуть слишком большой временной разрыв между победой на Сицилии и высадкой войск в материковой Италии. Были тревоги и другого плана. Узнав, что Иден, Брук, Портал и Маунтбеттен собираются возвращаться в Англию на амфибии, он сказал Идену: «Не знаю, что буду делать, если потеряю вас всех. Наверно, перережу себе глотку. Дело не в любви, хотя и это имеет место. Вы – моя военная машина: Бруки, Портал, вы и Дики. Мне будет просто некем вас заменить».

В этот же день Черчилль отправился отдохнуть в рыбацкий лагерь в горах Лаврентия, предоставленный в его распоряжение канадским промышленником полковником Фрэнком Кларком. «Когда стемнело, – записал врач Черчилля, – Уинстон вышел на деревянный причал посмотреть полярное сияние. Спокойствие и тишина подействовали на него хорошо, но он чувствовал себя прогульщиком». На другой день они с Мэри ловили рыбу в озере, потом он работал над речью, с которой собирался обратиться к канадскому народу. Члены британской делегации, разместившиеся в соседних домиках, приезжали к нему на обед или на ужин. 29 августа один из них записал в дневнике: «Уинстон в потрясающей форме. Поет песенки различных звезд мюзик-холла – и сорокалетней давности, и новые». Через два дня Черчилль вернулся в Квебек, где выступил с речью. Он, в частности, сказал: «Здесь, в Канаде, на ее величественных просторах, которые никогда не знали и не узнают тирании Гитлера и Муссолини, нашел себе прочный и надежный дом дух свободы».

Из Квебека Черчилль поездом прибыл в Вашингтон. Здесь 1 сентября он узнал, что итальянское правительство согласилось с условиями капитуляции, выдвинутыми союзниками. Тем временем немецкие войска заполоняли Северную Италию. «Итальянский десант – самый большой риск, на который мы когда-либо шли, – телеграфировал Черчилль военному кабинету 2 сентября, – но я полностью его поддерживаю». Через два дня, в четвертую годовщину объявления Британией войны Германии, британские и канадские войска пересекли Мессинский пролив и высадились в материковой Италии. Черчилль немедленно сосредоточился на этой заключительной стадии войны, сообщив Идену и Эттли, что хочет созвать трехстороннюю конференцию, чтобы обсудить вопрос: «Если мы победим, что делать с Германией? Будет ли она разделена, а если да, то как?» Он думал о том, чтобы пригласить Сталина и Рузвельта в Лондон или Эдинбург.

С этого времени мысли Черчилля занимало будущее советской державы. «Думаю, неизбежно, – телеграфировал он фельдмаршалу Смэтсу 5 сентября, – что Россия станет величайшей сухопутной державой мира после того, как эта война избавит ее от Германии и Японии, которые на нашей памяти нанесли ей два тяжелейших поражения. Впрочем, надеюсь, что «братский союз» Британского Содружества наций и Соединенных Штатов, учитывая наше полное превосходство на море и в воздухе, может обеспечить нам хорошие условия договора и вполне дружественный баланс с Россией по крайней мере на восстановительный период. Дальше этого я, как простой смертный, заглядывать не могу, а насчет того, что скажут звезды, не слишком информирован».

Вечером 5 сентября Черчилль ночным поездом выехал из Вашингтона в Бостон, где должен был получить почетную ученую степень Гарварда. Выступив 6 сентября при вручении степени, он тут же отправился обратно в столицу, куда прибыл на следующее утро. Кадоган в дневнике писал, что на обратном пути «Уинстон вовсю развлекался, показывая пальцами знак победы машинистам и пассажирам встречных поездов. Во время остановок он без всякой необходимости выходил в своем шелковом халате на заднюю площадку вагона, чтобы привлечь внимание и поболтать с каждым, кто оказывался неподалеку на платформе».

8 сентября Черчилль узнал об официальной капитуляции итальянской армии, а ночью немецкие войска стали занимать Рим. На следующее утро союзные войска высадились в Салерно. Но план Эйзенхауэра по высадке воздушного десанта в окрестностях Рима пришлось отменить. «Есть основания полагать, – телеграфировал Александер Черчиллю, – что немцы занимают аэродромы». Вторую половину дня 9 сентября Черчилль провел, совещаясь с Рузвельтом. Оба пришли к выводу, что в случае быстрого успеха союзных войск в Италии можно будет направить существенную помощь боеприпасами и снаряжением партизанским отрядам на Балканах. Черчилль говорил и о 75 000 военных польской армии, которые горят желанием схватиться с врагом и которых можно высадить на далматинское побережье Югославии. Безусловно, считал он, размещение войск на Балканах с небольшим участием наших мобильных частей будет иметь большое значение. Рузвельт согласился, что на Балканах необходимо использовать любую представившуюся возможность.

Черчилля серьезно беспокоила весть о неудаче в Салерно. «Премьер-министр крайне расстроился, – вспоминал Исмей. – Салерно напомнил ему о десанте в заливе Сувла во время Галлипольской кампании. Тогда тоже войска успешно высадились на берег, но в течение двух или трех дней не смогли продвинуться в глубь материка, что дало возможность противнику сосредоточить против них значительные силы». Еще одно воспоминание о заливе Сувла не давало покоя Черчиллю. Он телеграфировал Александеру: «То сражение было проиграно потому, что сэр Иэн Гамильтон послушался совета своего начальника штаба, оставался далеко от центра событий и не имел возможности следить за всем происходящим. Если бы он оказался на передовой, все могло бы закончиться иначе. С тех пор прошло слишком много времени, и я не могу быть судьей, но считаю своим долгом поделиться с вами опытом далекого прошлого». Но когда пришла телеграмма, Александер уже отправился на береговой плацдарм в Салерно. «Уверен, вы будете рады узнать, что я уже предвосхитил ваш мудрый совет», – ответил он.

12 сентября у Черчиллей была годовщина свадьбы. За ужином Рузвельт произнес тост за их здоровье, после чего все поездом отправились в Галифакс. Поездка заняла тридцать семь часов. В это время немецкие парашютисты вывезли Муссолини из его убежища в Апеннинах и доставили к Гитлеру, который назначил его главой фашистского правительства Северной Италии.

14 сентября Черчилль приехал в Галифакс и поднялся на борт линкора «Реноун», как записала его дочь Мэри, «в расслабленном и благодушном настроении». Вечером в адмиральской каюте он попросил коробок спичек и продемонстрировал присутствующим диспозицию войск Китченера в битве при Омдурмане в 1898 г. Мэри на следующий день исполнялся двадцать один год. Узнав, что отец оказался под огнем в свой двадцать первый день рождения, она заметила, что опередила его на год: зенитная батарея, в которой она служила, год назад уже принимала участие в отражении налетов немецкой авиации на Лондон. «Разумеется, совершенно неэффективно», – прокомментировала она.

Через пять дней «Реноун» вошел в гавань Клайда. Во время поездки здоровье Дадли Паунда, и без того неважное, сильно ухудшилось, так что в поезде по пути в Лондон он передал премьер-министру просьбу об отставке. На вокзале, по воспоминаниям капитана Пима, Черчилля «приветствовали коллеги по кабинету и радостная толпа. Он был в прекрасной форме». На вокзале ждала и карета скорой помощи, которая доставила Паунда в госпиталь.

Через три дня после возвращения в Лондон Черчилль уже отвергал обвинения палаты общин в том, что задержка наступления в Италии происходит из-за неоправданно затянувшихся переговоров. «Единственным сдерживающим фактором, – сказал он, – была подготовка необходимого количества десантных судов. Когда я слышу, как люди с легкостью рассуждают о высадке десанта, словно речь идет о тюках с товарами, которые можно выбросить на берег и забыть, я просто изумляюсь отсутствию грамотных представлений о характере современной войны».