Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

Из Марракеша Черчилль улетел в Каир, где 27 января после переговоров с полковником Киблом, руководителем отдела специальных операций на Ближнем Востоке, и своим прежним помощником Биллом Дикином, тоже работавшим в этом отделе, решил направить делегацию к лидеру партизан в Югославии, коммунисту Иосипу Брозу, известному среди своих сторонников как Тито. Дикин первым вызвался отправиться к нему в компании с капитаном Уильямом Смитом и двумя радистами.

30 января Черчилль вылетел из Каира. Полет вдоль побережья Палестины и Сирии в город Адана на юге Турции продлился четыре часа. Оттуда на поезде он проехал около десяти километров до того места, где на боковом пути стоял другой поезд, в котором находился президент Турции Исмет Инёню. В первый день переговоров Черчилль пытался уговорить турок принять британскую и американскую помощь в случае агрессии Германии против Турции. Инёню не стал делать никаких обещаний, подчеркнув, что Турция «на данный момент нейтральна».

На следующее утро Черчилль сказал Инёню, что в случае благоприятного стечения обстоятельств в интересах Турции будет «сыграть свою роль». Договорились, что офицеры британского штаба незамедлительно отправятся в турецкую столицу, чтобы совместно с турецким Генеральным штабом разработать планы по «перемещению и обеспечению британских войск в Турции, если страна окажется втянутой в войну». Из Аданы Черчилль за полчаса перелетел на Кипр. Переночевав там, он утром пообщался с офицерами и солдатами 4-го гусарского полка, почетным командиром которого он являлся. «Уинстон был великолепен, – написал командир полка жене. – Излучал уверенность и произнес очень зажигательную речь». В тот же день Черчилль узнал, что окруженная под Сталинградом немецкая группировка прекратила сопротивление; 45 000 человек были взяты в плен. «Поистине изумительный успех», – телеграфировал он Сталину.

Вечером Черчилль ужинал в британском посольстве в Каире. На ужине присутствовал и Рэндольф. «Отец с сыном вели перебранку через меня, что вызывало заметную неловкость, – заметил сэр Александр Кадоган. – Тем не менее нам удалось навести Уинстона на разговор об Омдурманской кампании, за который он ухватился и проговорил за столом до 11:30». Следующим утром Черчилль вылетел из Каира в Триполи. Полет протяженностью 2200 километров проходил над пустыней, еще недавно находившейся в руках немцев, и продлился почти шесть часов. В Ливии он выступил перед военнослужащими 8‑й армии. «Когда напишут историю войны и станут известны все факты, – сказал Черчилль, – о ваших подвигах будут складывать песни и рассказывать легенды, которые надолго переживут всех нас, собравшихся здесь».

Ночь Черчилль провел в одном из армейских грузовиков, оборудованных для жилья, а 4 февраля приехал в Триполи. Со слезами на глазах он наблюдал за маршем 51‑й горной шотландской дивизии и других подразделений союзных войск. Его военный секретарь полковник Джейкоб записал: «Горечь падения Тобрука перекрыла радость этого утра в Триполи». Во время пикника, устроенного Монтгомери, в небе появились клубы разрывов – зенитчики заметили немецкий самолет-разведчик и отогнали его. Днем Черчилль побывал с инспекцией в Новозеландской дивизии, после чего понаблюдал за ходом восстановительных работ в гавани Триполи, поужинал с Монтгомери, а спал уже в бомбардировщике, который вылетел в Алжир под утро 5 февраля.

После пятичасового полета в девять утра он уже был в Алжире. День провел в переговорах с новой французской администрацией. В частности, Черчилль выступил за то, чтобы были аннулированы все установленные режимом Виши законы, попирающие права алжирских евреев. В полночь он поднялся на борт своего бомбардировщика, чтобы вернуться в Англию. Но из-за каких-то технических проблем двигатели не завелись. Просидев два с половиной часа у летного поля, он среди ночи вернулся в Алжир, где утром 6 февраля встретился с двумя бывшими высокопоставленными чиновниками правительства Виши. Они теперь работали в алжирской администрации. «Я сказал, что, если они готовы быть с нами, мы не будем обращать внимания на прошлые разногласия», – позже вспоминал он.

Днем Черчилль поиграл в безик с Рэндольфом, после чего вернулся на аэродром. Там выяснилось, что один из двух бомбардировщиков, на котором возвращались из Касабланки участники конференции, потерпел крушение, и два человека погибли. Сидя в своем самолете и ожидая взлета, Черчилль заметил Джейкобу: «Было бы жаль уйти в середине такой интересной драмы, не увидев финала. Впрочем, сейчас уже не самый плохой момент для ухода. Дальше прямая дорога, и даже правительство справится!»

После восьми с половиной часов полета, почти в полночь, самолет приземлился в Англии. К часу ночи Черчилль на поезде прибыл в Лондон и обнаружил, что на перроне кроме жены его встречают тринадцать членов его правительства. Он отсутствовал почти четыре недели. «Пожалуйста, позволь мне зайти в вагон до того, как ты выйдешь, – заранее написала ему Клементина. – Хочу неофициально поцеловать моего снегиречка и не быть при этом сфотографированной!» Из Лондона они с Клементиной уехали в Чекерс, где вечером того же дня он отчитался перед военным кабинетом о своей поездке.

Через четыре дня, 11 февраля, Черчилль, выступая в палате общин, объявил: «Главная цель англо-американской политики – любыми возможными способами заставить врага гореть и истекать кровью так же, как он горит и истекает кровью на всем обширном русском фронте от Белого до Черного моря».

Черчилль был недоволен трехмесячной паузой между захватом Туниса и вторжением на Сицилию. Эйзенхауэр хотел увеличить ее еще на месяц. 13 февраля Черчилль отправил телеграмму Гопкинсу: «Считаю отвратительным, что в апреле, мае и июне мы не убьем ни одного немецкого или итальянского солдата, в то время как русские гонят 185 дивизий».

После возвращения из Северной Африки 7 февраля Черчилль чувствовал себя неважно. 16 февраля выяснилось, что у него воспаление легких. В течение недели он лежал в постели с высокой температурой и в плохом состоянии. «Очень печально, что он болен, особенно зная, что он терпеть не может такое состояние, – написала Элизабет Лейтон родителям. – Он очень любезен, когда к нему кто-то приходит, и явно рад с кем-нибудь повидаться». Черчилля подбодрила телеграмма от Монтгомери: 8‑я армия вытеснила немцев из Бен-Гардана, на территории Туниса, и захватила аэродромы в Меденине. Он также узнал, что порт Триполи, после возмутившей его волокиты с восстановлением, уже полностью функционирует. Он немедленно попросил передать солдатам, работающим в порту, что они «разгружают историю».

На западе Туниса войска Эйзенхауэра опять потерпели поражение от немцев, потеряв 170 танков, и задержав по крайней мере на месяц освобождение Туниса. Тем самым была поставлена под сомнение назначенная дата вторжения на Сицилию. 19 февраля все еще больной Черчилль предложил, не дожидаясь американцев, самостоятельно начать операцию на Сицилии, если Монтгомери сможет один справиться в Тунисе. 20 февраля войска Роммеля оттеснили американцев от перевала Кассерин. Мэри, встретившись с отцом на следующий день, записала: «Я была потрясена, увидев его. Он выглядел таким старым и усталым, лежа на спине в постели».

20 февраля Черчилль был еще слишком плох, чтобы работать с документами. Но через два дня, при температуре 38,9°, он продиктовал семистраничное письмо королю, отвечая на его озабоченность англо-американским сотрудничеством в Тунисе. Черчилль написал, что его это «не сильно беспокоит», но сообщил, что во время сражения за перевал Кассерин он читал немецкое сообщение, дешифрованное в Блетчли, в котором предписывалось возобновить наступление «с учетом», как там было сказано, «низкой боевой ценности противника». Тем не менее Черчилль был уверен в американцах, и написал королю, что они «умеют извлекать уроки из поражений, а неудачи только закаляют их боевой дух». Американцы восстановили контроль над перевалом 24 февраля.

К 3 марта Черчилль достаточно окреп, чтобы вернуться в Чекерс. Там с генералом Исмеем, которого дружески называл «Мопсом», он принялся за разборку множества скопившихся телеграмм. Медицинская сестра, которая поехала с ним, позже вспоминала: «Я была просто поражена его энергией и решимостью как можно скорее преодолеть болезнь. Он говорил мне, что слишком много пьет и ест (ростбиф на завтрак), совершенно не занимается физическими упражнениями, но намного здоровее, чем «старик такой-то, который на два года меня моложе». Он любит смотреть кино, особенно выпуски новостей, и радуется, увидев себя в кадре: «Смотри, Мопс, это же мы!» Со мной он очень любезен. Заинтересовался, узнав, что мой муж – лейтенант медицинской службы на эсминце, который сопровождает конвои в Россию».