Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И?..
– И все. Пришла в себя, огляделась, ну вот и вы тут… более чем странно, не правда ли? Так зачем ты меня в эту тряпку завернул, Миша?
– Чтоб не простыла, – неопределенно ответил Шендерович.
Алка пожала белыми плечами.
* * *Караульный, взяв мандат и низко поклонившись, открыл калитку.
– Лицо-то хоть прикрой, – буркнул Дубан.
Алка изумленно оглядывала дворец, сверкающий в лучах восходящего солнца.
– Это и вправду твое, Миша? – удивленно осведомилась она.
– Мое-мое…
– А как…
– Погоди ты! – отмахнулся Шендерович.
Он замедлил шаг и жестом велел остановиться остальным. Гиви заметил, что он озабоченно поглядывал на Алку, что-то бормоча себе под нос. Потом хлопнул в ладоши. Двое стражников из караулки оставили свой пост и кинулись на зов.
– Вот эта, – проговорил Шендерович, показывая на Алку, – бывшая суккубом, а ныне принявшая человеческий облик и лишенная силы своей благодаря моему искусству… так вот, данной мне властью Царя Времен, приказываю: доставьте ее в женские помещения, да поскорее, да закройте на замок, да приставьте к ней не мужчин и не евнухов даже, но женщин, числом дюжина, причем постарше ее да подурнее: такие не дадут ей себя вокруг пальца обвести, ибо невзлюбят ее так, что никакие суккубьи чары не помогут!
Алка вздернула голову.
– Миша, – спокойно спросила она, – так ты все-таки совсем с ума сошел?
Шендерович пожал плечами:
– Ты уж прости. Это временная мера – мне на джиннов идти, а Масрур и так еле дышит. А если ты вновь осуккубишься – как мне тогда без военачальника? Вот увидишь, разгоним джиннов, вернемся, я тебя выпущу, будешь делать что хочешь! В пределах разумного, конечно! Да шевелитесь же, дети дочерей виноградника! Пока она в себе, она вам ничего не сделает.
Стражники опасливо зашли с боков и подхватили Алку под мышки.
– Миша, – торопливо проговорил Гиви, – ты делаешь глупость! Зачем ты с ней так!
– Ничего личного, – Шендерович вздохнул, – политическая необходимость. – Он хлопнул Гиви могучей рукой по плечу. – Да это ж ненадолго. Ну посидит, позлится, кто ж ее обидит?
Алка медленно плыла к женским помещениям, оглядываясь через плечо и меря Шендеровича уничтожающим взглядом.
– Я, конечно, постараюсь позабыть этот твой странный поступок, – любезно улыбаясь, сообщила она, – но не уверена, что смогу это сделать.
– Да ладно, – отмахнулся Шендерович.
– Миша, – укорил Гиви, – ну зачем ты так? Нехорошо. Может, давай ее в мой гарем определим? Я за ней присмотрю! А, Миша?
– Потом, друг Гиви, – отмахнулся Шендерович, – потом разберемся.
Алка вновь обернулась и, окинув взглядом на сей раз Гиви, презрительно и громко расхохоталась.
– Так, значит, у тебя тоже гарем? – во весь голос спросила она. – Надо же, какая удача! Ну и что ты с ним делаешь? Или он – с тобой?
Гиви стоял втянув голову в плечи, ощущая, как краска стыда заливает лицо. Наконец он поднял глаза, чтобы столкнуться с сочувственным взглядом Дубана.
– Чтобы расколдовать суккуба, – негромко сказал звездочет, – надо сего суккуба любить искренне и всем сердцем. А он не может не ответить на твою любовь просто по своей суккубьей природе. Но, будучи расколдован, он уже не является суккубом, а следовательно, способен любить, ненавидеть и презирать по воле своей…. Вот такая печальная история, о мой друг визирь.
– Да, – согласился Гиви, – очень печальная история.
* * *– Ты грустен, о повелитель, – сказала танцовщица Зейнаб. – Чем мне развеселить тебя?
Гиви вздохнул.
Нет, конечно, приятно, когда к тебе обращаются «повелитель». И девушка хорошая… и зовут ее красиво. Интересно, что там Алка делает, в этом Мишином гареме…
– Быть может, станцевать тебе танец с колокольчиками?
– Станцуй, – меланхолично согласился Гиви, – красивый танец…
– Или спеть тебе песню?
– Спой…
– Или сыграть на лютне? Или и то и другое сразу?
– И то и другое сразу, – махнул рукой Гиви.
– Между прочим, – Зейнаб пожала круглыми плечами, – что бы там ни говорила Ясмин – эта лукавая, эта хитрая, – я беру высокие ноты так, как ей и не снилось…
– Это какая Ясмин? – вяло поинтересовался Гиви. – Такая брюнеточка?
– Ну, такая… – Зейнаб призывно шевельнула бедрами, – с отвислым задом…
Гиви мрачно поглядел на Зейнаб. Местные знатоки женской красоты предпочитали пышные формы. Гиви подозревал, что на этот счет в гареме существуют весьма строгие правила отбора персонала. Зейнаб исключением не была.
– Недаром меня прозвали Зейнаб-лютнистка, о повелитель, – пояснила Зейнаб, многозначительно лаская тонкими пальцами гриф лютни.
– Ты лучше это… – прервал Гиви, морщась от аккордов, пронзительных, точно зубная боль, и лихорадочно перебирая в памяти традиционные гаремные утехи, – слушай, ты лучше сказку расскажи.
– О! – Зейнаб приподняла насурьмленные брови. – А я думала, ты не из таких!
– Слушай, – сурово спросил Гиви, – каких таких?
– Да бабушка рассказывала, был в незапамятные времена один… ну… немножко странный царь, и то не в Ираме, так он помешался просто на этих сказках… но ты не думай, повелитель, нас и этому обучают… Нас вообще обучают всяким тонким штучкам. Истинно царским развлечениям. Так про что тебе рассказать, о жаждущий? Про горбуна и красильщика? Или Далилу-хитрицу? Или, может, про царя Сулеймана и его гарем? Ибо то, что удовлетворяет одного, не удовлетворяет другого…
– Во! – обрадовался Гиви. – Про Сулеймана…
– Ну, тогда ложись вот сюда, повелитель, закрой глаза и отрешись от земных забот. А я расскажу тебе о том, как жил некогда в земле Израиля царь Сулейман…
История о ложном и истинном величии, или о том, что мудрость бессильна против коварства, рассказанная Зейнаб-лютнисткой в сердце мира, Ираме многоколонном…
Жил некогда в земле Израиля царь Сулейман. И был он мудрее всех людей. Восседал он на изукрашенном престоле и судил согласно собственной мудрости и людской справедливости. И небывалого могущества достиг он. Над всеми царями был страх его. Народы и племена становились его данниками, враги и ненавистники – друзьями его. Разумел он язык птиц, и животных, и зверей полевых, олени и газели были его скороходами, барсы и леопарды – оруженосцами его. Повелевал он и над джиннами, благодаря которым проникал в глубины морские и чертоги небесные, и на самый край земли, за горы Мрака, проникал он…
И вот решил Сулейман восславить Господа и построить храм великий, Дом Господень, где были бы окна с откосами, и деревья из чистого золота, и розовый мрамор, просвечивающий на солнце, и кедр ливанский, и яспис, и открытые залы, и потаенные чертоги…
И возгордился Сулейман, ибо повиновались ему духи пустыни и создания вод, и муравьи в подполе и птицы под стрехой, и Левиафан, играющий в морях… и решил, вот, построю я храм, какого ни у кого
