Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да вроде нет, – снова вздохнул Гиви.
Он уже давно осознал, что причудливые образы и путаные измышления, переполняющие его мозг, будучи озвучены, на поверку оказывались жалкой банальностью. И даже успел с этим смириться.
– Ладно, – прервал его размышления Шендерович, – подумай лучше, что нам с нашим суккубом делать? Ну, притащим мы ее во дворец в таком виде – и что? Она ж нам всех мужиков перепортит!
– Тьфу ты! – возмутился Дубан. – Или разум твой улетел, о Сияющий? О чем тут думать? Тут, на сем самом месте, прикончить эту тварь, и дело с концом!
– Или ты вознамерился так просто расправиться с суккубом, о старый козел? – спросила Алка, зловеще приоткрыв пунцовые губы. – Или ты, по врожденной глупости своей, полагаешь, что сумеешь устоять против моих чар?
Дубан вновь поспешно задвигал руками, и Гиви заметил, что пальцы у него трясутся.
– Миша, изолируй ее! – завопил он.
Шендерович, у которого была хорошая реакция, вновь поспешно накинул на Алкину голову край плаща.
Изолированная Алка извивалась и шипела, как кошка.
– Отпусти меня, – взывала она из-под покрывала, отчего голос ее несколько утратил призывные обертоны, – отпусти, о смертный, и познаешь неземные наслаждения!
– Сичас! – орал Шендерович, порядком истощенный гаремными танцовщицами. – Разбежалась! – Он сокрушенно вздохнул. – Ну что ты будешь делать?
– Может, если ее поместить в знакомую обстановку… – робко предположил Гиви.
– Откуда тут знакомая обстановка…
– Ну, не знаю…
– Царь Времен, – сокрушался Шендерович, с натугой держа брыкающуюся спеленатую Алку, – и не может справиться с каким-то паршивым суккубом! Позор!
– Ответь мне, о многомудрая! – взывал тем временем Гиви. – Верно ли трактую я следующие строки Моше ибн Эзры из его знаменитого «Ожерелья»:
Дочь виноградника в радость нам, други, дана, чтоб с ее помощью справиться с дочерью дня! И потому в череде нескончаемых дней, Нами вовек будет превозносима она! —как вариант старой российской пословицы «Ночная кукушка дневную перекукует»? В смысле, что на любовном ложе вяжутся и развязываются дневные дела? Ибо если мы вспомним, что в Песни песней Сулеймана ибн Дауда невесты, готовые взойти на брачное ложе, обращались к женихам, сравнивая оных с лисятами, а себя – с обитателями виноградников, возможно духами плодородия, и…
– Что? – возмущенно спросила Алка из-под плаща. – Кто тебе сказал такую редкую чушь? Дочь виноградника в «Ожерелье» Ибн Эзры – это, разумеется, вино. Быть может, такая вульгарная трактовка тебя не устраивает, но вино в поэтическом контексте зачастую обладает свойством спасать человека от превратностей судьбы и исцелять его от всякого рода болезней. Между прочим, только ленивый не заметит, что в Песни песней прослеживается совершенно та же аллюзия, поскольку мыслящий человек усмотрит тут явную параллель с эзоповскими «лисой и виноградом» – образ, возможно восходящий еще к древней семитской традиции. Что же до «дочерей дня», то это чистейшей воды метафора, означающая «невзгоды», тем более что подобное определение уже встречалось в двадцать шестом стихе того же раздела…
– Порядок, – сказал Гиви, – вытряхивай ее, Миша.
– А? – Шендерович несколько нерешительно выпростал верхнюю часть Алки из-под плаща. – Ты уверен?
– Ни в чем нельзя быть уверенным под луной, – сказал Гиви, – но это вроде ее естественное состояние.
– С натяжкой, но да, – согласился Шендерович. – Алка, ты в порядке?
– Как я могу быть в порядке? – вопросила Алка, раздраженно охорашиваясь. – Сначала ты меня зачем-то в мешок запихал, потом пристаете с какими-то дурацкими вопросами….
Она огляделась, растерянно моргая.
– Неплохо сработано, о Гиви, – тихонько сказал Дубан, – и все же на вашем месте я предпочел бы перерезать ей глотку. Ибо природа ее неустойчива весьма.
– Это ничего, – печально отозвался Гиви, – она всегда такая.
– Я и говорю, – мрачно согласился Дубан.
– Слушай, Мишка, а где это мы? – Алка наконец-то углядела развалины рухнувшей башни, золотые купола Ирама, на которых играл звездный свет, и черные силуэты гор Мрака, небо над которыми начинало постепенно светлеть. – Это ж, совершенно очевидно, не Стамбул!
– А то! – согласился Шендерович, расправляя истерзанный Алкой плащ. – Это Ирам. Тебе сие слово что-нибудь говорит, о многознающая?
– Разумеется, говорит, – по-прежнему раздраженно отозвалась Алка, – своего рода версия Небесного Града. Шам Шаддад, этот палач народов, вроде бы построил его в пустыне в подражание раю. Понятное дело, Всевышний от него камня на камне не оставил – от Ирама.
– Всевышний просто поднял его в свою ладонь да и перенес в сопредельный сосуд, – сказал сердитый Дубан, – с чего бы, о женщина, ему крушить столь прекрасное творение рук человеческих?
– Содом с Гоморрой он, между прочим, ликвидировал, – заметила Алка.
– Сие совсем другое дело, – отрезал Дубан, – те города погрязли в таком разврате, что даже воздух над ними почернел! Что же до Ирама, то как может он погибнуть, когда он – ось, вкруг которой вращаются миры? Впрочем, что ты понимаешь в этом, о дочь дочери дня!
– В пределах библейского узуса такого понятия, как Ирам, нет, – пожала плечами Алка, – тем более в качестве оси, вращающей миры. Еще в дополнительных источниках, между прочим, излагается версия, что Ирам был разрушен джиннами, восставшими против Господа. Ибо именно здесь окопались они для своей последней битвы….
– Ах да! – хлопнул себя по лбу Шендерович. – Джинны! Давайте, ребята, шевелитесь! У нас еще джинны на повестке дня.
– Мишка, – удивилась Алка, – ты что, совсем крышей поехал?
– Я, между прочим, Царь Времен, – сухо ответил Шендерович. – Он задумался, рассеянно озирая горизонт.
– Впрочем, – сказал он, – джиннов можно отложить назавтра. Быть может, это и произведет на диван не слишком благоприятное впечатление, однако ж меня оправдывает то, что Масрур временно вышел из строя. – В самом деле? – холодно спросила Алка и обернулась к Гиви, осознав наконец его присутствие. – А, это ты! Привет! Послушай, ты хоть мне скажи, что он несет такое? Это ж болезненный бред!
– Он царь, – вздохнул Гиви.
– Да? – опять удивилась Алка. – А я тогда кто? Королева испанская?
– До сей поры ты была суккубом, о мерзкая, – неприязненно пояснил Дубан.
– Еще один псих, – флегматично констатировала Алка.
Они приближались к дворцовым воротам. Небо совсем посветлело, чистые краски утра плясали на зеленых террасах, уступами спускающихся с гор, в узких переулках протяжно кричали водоносы….
– Так все же, – поинтересовался Шендерович, – как ты сюда попала, дщерь дня?
– Чтоб я знала, Миша! Стою я себе в музее, и тут подходит ко мне этот тип…
– Красавец? – оживился Гиви. – Смуглый? В белом костюме?
– Ну не то чтобы красавец, но в общем ничего себе… Представляешь, он меня сразу узнал. Поскольку слышал мой доклад на семинаре у профессора Зеббова. Сказал, что он тут работает над одной очень интересной темой, но возникли некоторые сложности. Он, понимаешь, побоялся советоваться с местными коллегами, поскольку у него уже один раз уперли одну красивую гипотезу, а ему позарез надо с кем-то проконсультироваться. А тут я подвернулась! Представляешь! А мне что, жалко? До вечера еще полно времени, почему человеку не помочь? Тем более он и живет неподалеку от этого музея. В общем, пришли мы, сунул он мне
