Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дубан пожал плечами:
– В бывших караульных помещениях, я так полагаю.
– И не сходит вниз? Ни по каким… э-э… надобностям?
– Сие мне неведомо. Полагаю, когда-то тут были отхожие места… что до еды и воды, то, полагаю, они либо не требуются сему созданию, либо оно получает их посредством обольщенных мужей.
Винтовая лестница была узкая и крутая. Гиви подумал, что доблестные мужи успевали порядком выдохнуться еще до того, как встречались с суккубом лицом к лицу… или что там у этой твари вместо лица? Интересно, один эмир к ней ходил или еще кто?
Отдышавшись, они двинулись дальше. Луч фонарика скользил по когда-то белым известковым стенам – неожиданно высветилась причудливая вязь любовного стиха.
На коленях к луноликой я взмолился – улыбнись! Ты, чей локон, словно мускус, станом словно кипарис! Так отбрось же покрывало узким лепестком руки, Я вошел – запри же двери на тяжелые замки! Никого здесь больше нету, дом зияет пустотой, Лишь один на целом свете я стою перед тобой!Ну и ну! – восхитился Гиви, и это Масрур писал! Это ж надо довести человека до такого!
Ниже нацарапано было сердечко, пронзенное стрелой. У Гиви осталось стойкое ощущение, что если стихи начертаны были нетерпеливой рукою в предвкушении свидания, то сердечко обрисовалось уже, если так можно выразиться, вдогон.
Наверное, этот суккуб все-таки очень сексапильный!
Гиви завздыхал – то ли утомился, взбираясь по лестнице, то ли от душевного трепета. Он как-то не представлял себе, как нужно действовать, оказавшись лицом к лицу с суккубом. Тем более лично ему суккуб ничего плохого не сделал. Пока что, честно говоря, даже и не замечал.
На всякий случай Гиви попытался настроить себя на грядущую схватку, выкатил глаза и стиснул зубы. И почувствовал, что боевого духу слегка прибавилось.
Масрур вон какой крепкий, а как его скрутило! Опасная же тварь! Это она, чтобы жертву уловить, прихорашивается, красоту наводит, это… ноги отращивает… а если ее застать врасплох?
Да это ж ужас, что оно такое!
Вот, думал Гиви, вот прямо сейчас эта тварь ка-ак высунется из стены! Жуткая, оскаленная, с кроваво-алым ртом, растрепанными черными-пречерными волосами, свисающими на обнаженную грудь, вытянутся руки с кроваво-красными когтями…
– Осторожней, Миша, – прошептал он.
– Я осторожен, как сапер, – бодро отозвался Шендерович, перебрасывая фомку из ладони в ладонь и взлетая еще на один пролет так быстро, что Гиви едва успевал направлять ему под ноги луч фонарика.
– Не так быстро, – пропыхтел Гиви.
– Он прав, повелитель! Куда торопиться? Поспешность – от дьявола, медлительность – от милосердия, – поддержал Дубан, который тоже успел утомиться.
Они миновали несколько пролетов, угрюмо чернеющих дверными проемами. Все двери были выломаны, окна, прорезанные во мраке комнат, открывались в душную ночь, фонарик Гиви обшаривал пустые помещения, вспугивая летучих мышей.
– Не то, – констатировал Шендерович, проносясь мимо, – и это не то…
– Миша, а вдруг он из-за угла как прыгнет!
– Ну и что? – пожал плечами Шендерович. – Что ты так горячишься? Суккубов, что ли, не видел? Они против нас слабоваты!
Гиви задумался. Из всех его знакомых женского пола на суккуба тянула только полная, внушительная дама из областной налоговой инспекции. Вот уж кто попил из него кровушки…
– Это как смотреть…
– А! – отмахнулся Шендерович. – Слабый пол! Все они на нас паразитируют! Эти просто приспособились лучше остальных!
На верхушке башни располагалось нечто вроде кругового балкончика. Над Ирамом висел месяц, напоминающий ломтик спелой дыни. В его медовом свете поблескивали крыши, мягко переливались выложенные изразцами стены. Далеко на горизонте громоздились горы – черные на черном, напоминая силуэты из бумаги, вырезанные детской рукой.
Гиви погасил фонарик.
Неуловимым очарованием веяло от Ирама, от его белых камней, прохладно светящихся в ночи, от потаенных фонтанов и увитых виноградом террас. Город всех городов, в котором каждый находит именно то, что нужно…
На Тбилиси похож, думал Гиви.
В Тбилиси он ездил еще в пятом классе, когда мама отправила его на лето к дяде Вано и тете Медее, и ему, Гиви, там понравилось.
– Таки хороший у меня город, – снова одобрил Шендерович.
– И вечна будет благодарность твоих подданных, о повелитель, ежели ты справишься с сей нечистью, грозящей ему неисчислимыми бедами, – тактично напомнил звездозаконник.
– Ах да, – небрежно кивнул Шендерович, – нечистью… ну-ка, посвети сюда…
Гиви покорно включил фонарик.
Наверное, думал он, кто-то внизу, на террасе, или на крыше уютного дома вздрагивает в страхе, глядя, как на черной башне то загорается, то гаснет одинокий огонек.
Луч обежал стены, заглянул в углы.
– Ишь ты, – неодобрительно заметил Шендерович, – хитрая бестия!
– Может, ее тут и нет, Миша? – с надеждой спросил Гиви.
Шендерович обернулся к Дубану:
– Не чуешь ли где присутствия суккуба, о звездозаконник?
Дубан вышел на середину комнаты и, впечатляюще раскинув руки, обернулся вокруг собственной оси.
– Эманации есть определенно и достоверно, – подтвердил он. Крючковатый нос звездозаконника втянул застоявшийся воздух. – Сие порождение ночи употребляет духи` и притирания… жасмин, мускус, померанец. Весьма изысканный аромат, ничего не скажешь.
Гиви на всякий случай тоже понюхал воздух. Пахло застоявшейся пылью.
– И где же? – деловито вопросил Шендерович.
Дубан закатил глаза, какое-то время постоял неподвижно – только голова медленно поворачивалась вправо-влево, потом сказал:
– Сюда!
Дверь с балкончика, повисшая на одной петле, скрывала за собой пустую, погруженную во мрак залу – из единственного окна на пол падала узкая полоска лунного света.
Гиви замешкался на пороге – в зале было темно и пыльно.
– Эй, ты, Данко пришибленный, – пихнул его в спину Шендерович, – свети давай!
Гиви покорно обвел фонариком стены и углы.
Зала была меньше, чем показалась сначала, – и совершенно пуста. Фонарик в Гивиной руке дергался, отчего луч выписывал причудливые зигзаги.
– Да свети же! – шипел из-за спины Шендерович.
– Туда направь свой атрибут, о визирь светоносный, – угрюмо проговорил Дубан, – во-он туда!
У стены лежало что-то, что Гиви принял поначалу за дохлую летучую мышь. Но предмет, когда на него упал луч фонарика, расцвел яркими красками – Дубан, подойдя, брезгливо подобрал его с полу двумя пальцами; шелковый платок трепетал в теплом воздухе, Гиви даже показалось, что он сияет каким-то своим собственным светом.
– Сие, без сомнения, оставлено суккубом, – прокомментировал Дубан, – однако ж где он сам?
Гиви с замиранием сердца огляделся. Зала была по-прежнему пуста.
– Прячется, зараза, – пробормотал Шендерович. – Ну ничего! Сейчас выманим! Выйдите, вы двое!
– Миша, – робко сказал Гиви, – можно я с тобой?
Шендерович окинул его оценивающим взглядом.
– Нет, – вздохнул он, – ты лучше на стреме постой. Снаружи, вместе со звездочетом… и фонарик пригаси, а то напугаешь…
Гиви отошел, уязвленный в самое сердце, чувствуя себя полным ничтожеством, на которое не польстится даже суккуб. Шендерович тем временем вышел на середину залы и, размахнувшись, ударил себя в грудь на манер распаленного самца гориллы.
Глухой звук отразился от стен.
Гиви, не выдержав, скользнул на цыпочках обратно в залу и теперь стоял у двери, прижавшись к стене и затаив дыхание.
Судя по приглушенному сопению у него над ухом, Дубан не захотел оставаться в одиночестве.
Посреди залы гордо
