Патология лжи - Джонатон Китс

Официант ставит передо мной третий стакан пива. Лидия, должно быть, заказала себе еще во время разговора, но я слишком растерялась, чтобы заметить. Разве это незаконно – слегка напиться на публике?

– На секс и использование своего тела наложено табу – так обстоят дела, особенно если ты женщина, а я просто не понимаю этого. Тело ведь – всего лишь инструмент. Почему же нельзя его использовать? Я преуспеваю во всех начинаниях, потому что я готова сделать все, чтобы этого добиться.

Лидия говорит, что понимает меня, она, дескать, тоже так считает, потом ее голос замирает. Она едва притронулась к своим креветкам, разве что размяла палочками их хвосты. Она хихикает, с трудом подписывает чек, она решительно настояла на том, чтобы заплатить, потому что за нее все равно платит студия.

– Лучшее в популярности – никто не беспокоится из-за ошибок в счетах. К тому же они получили мой автограф.

Она уезжает на такси, все еще хихикая, падает на гладкое черное сиденье.

– Увидимся в «Ла-Ла-ленде».

Вдруг она становится серьезной, роется в своей сумке, пока не находит номер «Портфолио» – первый, выпущенный под моей редакцией.

– Подпишитесь на обложке, рог favor,[28] – говорит она, протягивая шариковую ручку. – Вы станете звездой. Это только начало.

4

– Британский джентльмен гордится размером своей визитной карточки не меньше, чем американский – размерами своего члена. Вот основное различие между этими двумя видами, – объясняю я одному из основных рекламодателей «Портфолио», недавно получившему рыцарство крупному производителю алкоголя. Это ежемесячная вечеринка в честь выхода номера журнала. На этот раз в «Марсианах» – модном баре, стены которого увешаны «космическими» сувенирами.

– А что является американским эквивалентом золотого тиснения? – спрашивает он, протягивая мне свою карточку.

Я бросаю взгляд. Карточка похожа не то на приглашение на коронацию, не то на программу детского праздника на Лонг-Айленде.

– Латентный гомосексуализм.

Дмитрий вклинивается между нами, я наступаю на ногу официанту, чтобы пропустил его живот. Он хватает за руку производителя алкоголя и уводит от меня в бар. Дмитрий тащит его, тот сопротивляется, я пожимаю плечами и улыбаюсь следующему замеченному объекту.

Это Дон Ричард, наряженный в импортный твидовый костюм, в каждой руке – по бокалу мартини.

– Хочешь посмотреть, как будут выглядеть мои новые визитки? – Я меняюсь с ним на один из стаканов.

– Но у тебя же нет герба. – Он проводит пальцем по золоченой кайме. – Так ведь?

– Это не герб, Дон. Это сливовый соус.

В самом деле, Дмитрию стоило бы подумать об этом заранее. Вот что получается, когда подаешь на официальной вечеринке китайские закуски. Обычно мы заказываем псевдоазиатские, с ними таких проблем не возникает. Довольно сложно управиться с утопшей в алкоголе разношерстной толпой рекламодателей, писателей и фотографов, не беспокоясь о том, чтоб их не заляпать.

– Так в этом случае нам известны эти шесть фигур, – слышу я, как один писатель говорит другому. Они расположились на диванчике в форме летающей тарелки – такими заставлено все пространство.

– Четверть миллиона, я выяснил, плюс процент за экранизацию.

– Ну и как тебе удалось впарить киношникам пародию на «Правила Роберта»?[29]

Я посмеиваюсь над ними. Они предлагают мне роллы, которые натащили с фуршетного стола.

– И теперь получит четверть миллиона за экранизацию, а мы здесь гробимся за жалкие гроши и халявный мартини.

– Кстати, раз уж мы заговорили о голоде, слыхали о последней книге Джорджии Маккензи? Детская порнография. Даже британские издатели не стали с ней связываться.

– Вот что получается, когда твой агент кидает тебя. Эти гребаные слова просто кишат вокруг, как креветки в садке, а ты не можешь ухватить их, мать твою.

– Не говоря уже о том, чтоб запродать.

– О, в самом деле? – встревает женщина, стоящая рядом со мной, обернувшись. Она в хаки и джинсе. Как всегда, без макияжа и выглядит точно выстиранная в прачечной пятидолларовая купюра.

– Привет, Джорджия. Хочешь спринг-ролл?

Я оставляю их. Провести больше трех минут в приватном разговоре на вечеринке – социальная незрелость. Я вижу другие лица, фрагменты, из которых складывается паззл моей жизни. Главным образом это вопрос постановки цели; так охотник выслеживает птиц, чтобы подстрелить их с близкого расстояния, точно угадав время и место. Нацеливаясь на кого-то следующего, заставляешь кого-то нацеливаться на тебя. Все это прекрасно срабатывает, пока стихийное бедствие вроде Дмитрия не загоняет тебя в угол.

– Чем могу помочь? – спрашиваю я его, вдыхая его двухсотградусные алкогольные выхлопы. Позади него я замечаю агента Эммета, заказывающего официантке сухой вермут.

Дмитрий нацеливает на меня жареный вонтон.[30]

Я смотрю, как капля кисло-сладкого соуса падает на его открытые кожаные туфли. Он в смокинге. Я обмакиваю салфетку в свой мартини и пытаюсь оттереть этот «тест Рор-шаха» с его рубашки.

– Перестань. Сейчас же. – Дмитрий отводит мою руку. Он забирает у меня мартини и бросает вонтон в бокал.

– Чего ты хочешь, Дмитрий? Здесь посторонние.

– Тут скоро никого не останется, если ты будешь продолжать в таком духе, Глория.

Он загоняет меня все глубже в угол, заставляя чувствовать себя маленькой, точно фигурка на фотографии Херба Ритца.[31]

– Сэр Филип – не хренов гомосексуалист.

– И кто же такой сэр Филип?

– Сэр Филип – наш друг. Наш рекламодатель. Ему принадлежит алкогольная компания, которую ты сегодня с таким энтузиазмом поддерживаешь своим пьянством.

– Тогда зачем ты засунул в мой алкоголь вонтон? Если бы я была сэром Филипом, меня бы это куда сильнее оскорбило, чем прослыть…

– Ты оскорбляешь наших рекламодателей, Глория.

Дмитрий топает ногой. Осторожно перегнувшись через его живот, я добываю себе с подноса новую порцию выпивки.

– Ты оскорбляешь наших рекламодателей, и они уходят от нас.

– Дмитрий, у тебя галстук перекрутился, ты глупо выглядишь. – Я отпиваю из стакана, мне становится лучше, но этого недостаточно – с Дмитрием, его вонтоном и залитой соевым соусом рубашкой.

Подходит Рейк. Кладет руку на плечо Дмитрия. Ухмыляется.

– Могу я вклиниться?

– Мы с Глорией еще не закончили. Убирайся. Оставь нас.

Говоря, он размахивает бокалом мартини, вонтон вылетает из бокала и падает в джин сэра Филипа.

– Спасибо, но я уже поел.

Дмитрий ждет, когда Рейк уйдет.

– Тебе следует уволить его, Глория. Он не понимает, что не следует лезть в чужие дела.

– Дмитрий, Рейк просто проявляет дружелюбие. Тебе этого никогда не понять. Мы закончили? У тебя найдется кубинская сигара?

– Может, ты и права. Может, вместо этого мне нужно уволить тебя.

– Это почему?

– Ты так управляешь моим журналом, что я должен кого-то уволить. Я не могу поддерживать редакторский штат из семи человек теперь, когда продажи стали не больше, чем… твоя терпимость. А теперь ты еще и ФБР притащила на вечеринку. Если бы не ты, их бы тут не было, от них наши рекламодатели нервничают. Ты рушишь мое дело.

– Ты всегда все чертовски преувеличиваешь. Это становится утомительным. Почему ты не пристаешь к своим драгоценным рекламодателям?

– И что я, по-твоему, должен им сказать? Мы отпечатали пятьсот тысяч экземпляров, а продали только пятьдесят.

– Пятьдесят тысяч?

– Пятьдесят экземпляров. Теперь к тому же «7-11» отменили заказ на неопределенное время.

– Отменили?

– Пока точно не известно.

– Но из-за чего?

– Предприятию было нанесено словесное оскорбление. Они говорят, что главный редактор грубо и безответственно высказался по телефону.

Я пожимаю плечами:

– Ну и на хрен этого приказчика из «7-11».

– Ему принадлежат двадцать торговых предприятий в Калифорнии. Он играет в гольф с президентом компании.

– Ну так к черту «7-11». Меня никогда не интересовали эти любители распродаж, не могу вообразить их нашей целевой аудиторией.

– Это не шутки, Глория.

– В конце концов, это не у меня рубашка изукрашена соевым соусом.

– Перестань, мать твою, менять тему разговора. При Пи-Джее рекламодатели выпрашивали у нас сигнальные экземпляры «Портфолио», чтобы похвастаться друзьям. А теперь они даже не обращают внимания, кто у нас на обложке.

– Никто и не пытается недооценивать умственные способности американских рекламодателей. Если сомневаешься, вспомни Менкена.[32] И выпей еще мартини.

– Ты такая трогательная, Глория.

– Я не шестидесятилетний закоренелый холостяк. Я не такая толстая и лысая.

– Ты уволена, Глория.

– Нет, не уволена. – Я улыбаюсь.

– Что это значит? – Обескураженно.

– Я твой главный козырь. А теперь дай мне сигару.