Патология лжи - Джонатон Китс

– Доверие. Перри – только начало. Ты – лучший репортер, которого можно купить за деньги. И тебе тоже не помешает популярность.

– Писать об этом для… «Портфолио»? – Она поднимает брови и отпивает из бокала. – Отдает инцестом.

– Все стоящее отдает инцестом. У меня как у редактора есть возможности в журнале, и Перри будет сотрудничать.

Официантка – косметика да кости – швыряет сэндвич Глории на мой край стола. Я протестую, она, сделав круглые глаза, перебрасывает тарелку через стол. Плюхает мой суп прямо туда, где был сэндвич. Спрашивает, нужен ли мне свежий молотый перец – голос ее полон сарказма. Я говорю, что нужен, она старательно сыплет перец мимо тарелки на мой костюм.

– Но я не понимаю, какой в этом смысл, Глория. Что с того, что Перри невиновен? Все кругом невиновны.

Я пытаюсь объяснить, прошу ее вспомнить, что представляет собой издательская индустрия. Масс-медиа, все эти теле– и радиошоу подхватят тему. Если это разрешат, они будут выглядеть героями, если нет – останутся в дураках. Это дело – проверка, проверка законодательной системы в Америке в конце двадцатого века.

– Суть в том, что из меня куда лучший подозреваемый. У меня больше правдоподобных мотивов и возможностей. Все так считают. – Я достаю из портфеля альбом для вырезок – кожаный переплет, страницы из черного картона, и открываю его посередине. Самые свежие статьи обо мне.

Джорджия улыбается:

– Я должна чувствовать ревность?

– Я просто пытаюсь быть честной. – Зачерпнув ложкой суп, пробую его, пока она просматривает эксклюзивный материал «Кроникл»: «ВРАЧ ПИ-ДЖЕЯ СООБЩИЛ, ЧТО ПРИ ПОСЛЕДНЕМ ОСМОТРЕ С КЛЮЧИЦЕЙ ВСЕ БЫЛО В ПОРЯДКЕ».

– Между прочим, я чувствую, что ты можешь получить Пулитцера, а у лауреатов Пулитцера побольше возможностей для публикации.

– А ты сможешь распродать огромный тираж.

Она переворачивает страницу. Колонка «Шум и ярость» из «Алгонкина» с пародией на мое досье в ФБР. Антиамериканская деятельность, в том числе – распитие «Фюме Блан» с пиццей. Никогда не запивала пиццу «Фюме Блан». Предпочитаю «Гевюрцтрамминер».

На следующей странице – пожалуйста, заметка из «Экзаминера» под заголовком «ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПИ-ДЖЕЙ БЫЛ У ВРАЧА ТРИ ГОДА НАЗАД». Да, у Пи-Джея была серьезная причина не любить медицину.

– Статья, которую я задумала, – не новостной материал. Это разоблачение. Я предлагаю тебе совершить уникальное проникновение в американскую законодательную систему. Плюс десять тысяч по завершении дела.

– Я не могу с этим работать. – Она доела свой сэндвич и теперь принялась за хлеб с маслом. – Придется ехать в Вашингтон.

– Хоть на Луну, я оплачу расходы. Сколько скажешь. Пришлешь мне открытку. – Я улыбаюсь ей, потому что мы обе знаем – игра началась. Со спокойной жизнь покончено.

– Придется поработать над интервью. Мне нужна компенсация за потраченное время.

– Я не «Алгонкин».

– Всем известно, что это твоя мечта. – Она касается моего запястья, ее рука холодная и влажная.

– Это устроит нас обеих: за каждый проданный экземпляр журнала ты получаешь никель. Такого гонорара даже Арт Рейнгольд никогда никому не предлагал.

– Ты понимаешь, что мне придется писать о тебе.

– Пиши то, что считаешь нужным. Я не буду тебе препятствовать.

– Ты что-то скрываешь, ты слишком разумна, чтобы быть мученицей.

– Если я что-то скрываю, журналист твоего калибра обязательно это выявит.

Я достаю из сумочки связку ключей от офиса, нанизанных на серебряное кольцо от «Тиффани». Бросаю их Джорджии на пустую тарелку из-под хлеба:

– Полный доступ. Этого нет даже у ФБР.

– Скажи, в чем подвох? – произносит она, но ключи уже перекочевали в ее карман. – Ты же хочешь выпутаться из этого убийства, так ведь?

– Если я этого хочу, неужели ты искренне думаешь, что меня что-то остановит?

– Ты не ценишь мой талант?

– Напротив. Я плачу за него. Пять центов за экземпляр. Такие деньги делают новости по своему усмотрению.

– Ты должна знать, Глория, что журналы не выигрывают Пулитцеровскую премию, – только газеты.

– Не воспринимай все так буквально. Это уникальная ситуация. Преступления вознаграждаются. Тебе просто нужно быть на месте, чтобы все собрать.

V. Препарирование локтя

Сделайте вертикальный надрез кожных покровов вдоль средней линии, от наружного окончания передней подмышечной складки до точки, находящейся на 2 дюйма ниже локтевого сустава, и соедините его с поперечным разрезом, произведенным изнутри кнаружи предплечья.

1

Я просыпаюсь в девять от настойчивого трезвона будильника, размышляю, не нажать ли на кнопку, но потом понимаю, как сильно я хочу писать. Я мчусь в туалет, капли горячей мочи стекают по моим бедрам, но когда я усаживаюсь на унитаз, у меня ничего не получается. Пытаюсь пригладить всклокоченные волосы, тру опухшие глаза. Наконец все в порядке, клапан открыт, и моча выливается.

Через пять минут я умываюсь, включаю душ и чищу зубы, дожидаясь, пока вода потеплеет. Моя физиономия отражается в зеркалах, и это – весьма удручающее зрелище. Я всегда спала исключительно крепко, но теперь не могу даже вспомнить, как это бывает. Жизнь переполняет мой мозг бессмысленными заговорами и контрзаговорами, и сон обнаруживается лишь в дальнем конце лабиринта. Кратчайший путь до него я забыла, и нет возможности смошенничать. Я лезу под душ, пытаясь сбежать от созерцания собственного полумертвого тела, потому что это единственный способ выйти из ступора.

Намыливаюсь, и, пока вода стекает по спине, я выбираю статьи, которые можно выбросить из нового номера. Мои редакторы, как обычно, перестарались, к тому же они упорно пытаются протащить в журнал спортивную тематику. Кому это нужно – фильм с использованием компьютерных технологий, пародирующий чемпионат по бейсболу, вымышленные команды играют друг с другом; обзор популярных спортивных баров. Это легко зарезать. Куда проблематичнее с «Секс-сплетнями» – рассказ бездомной нелегальной иммигрантки о ее сексе в раздевалке с футболистами высшей лиги.

Я одеваюсь и звоню в офис по радиотелефону, сейчас почти десять, и даже Спивви уже на месте, но я стараюсь всегда приходить последней.

Адам собирается на утреннюю съемку. Пока я пытаюсь натянуть колготки, он жалуется, что Дон Ричард никогда не работает в команде и Брюс ничем не помогает. Я замечаю на колготках стрелку. Хватаю другую пару и чуть не падаю, поскользнувшись на первой, пытаясь дотянуться до подходящего бюстгальтера, потом швыряю на незаправленную постель пару юбок.

– Ты не можешь проводить фотосессии за спиной Дона.

– Но мои фотографы лучше, а он занимается профанацией.

– А ты нет?

– Я – художник.

– Ну тогда ты легко переживешь отказ, к тому же у тебя нет ни манекенщиц, ни моделей одежды; у тебя нет своей концепции, если уж на то пошло.

– У меня есть друзья, я сам могу быть моделью, ты ведь знаешь, у меня потрясающе красивые руки.

– Ответ «нет».

– Давай обсудим, когда ты придешь.

– К этому времени ты уже уйдешь.

– Я могу подождать.

– У меня встреча, возможно, меня не будет до двух.

– У тебя вечно какие-то встречи. Куда ты собираешься? Я мог бы встретиться с тобой.

– Ничего не выйдет.

– Куда ты идешь?

– На деловую встречу.

– И что это за дела?

– Дела, которые помогут спасти умирающий журнал, и в том числе – сохранить рабочее место амбициозного арт-директора.

Адам продолжает говорить, я кладу телефон в ящик с нижним бельем, чтобы надеть блузку, потом снова беру трубку. Адам спрашивает про фото на обложку, говорит, что хотел бы поместить туда Лидию Бек, но месяцем раньше, из-за проблем с погодой. Он предлагает снять ее голой, верхом на самоваре, с мобильным телефоном и ключами от машины в руках.

– Забудь об этом. Только двадцать четыре процента женщин интересуются такими вещами.

– А что ты предлагаешь?

– Я предлагаю – ты снимаешь то, что я тебе скажу и когда я скажу.

– Раньше так не было.

– У нас упали продажи. Этот месяц будет другим, ты теперь собственную работу не узнаешь.

– Мои обложки всегда узнаваемы, у меня свой почерк.

– В таком случае гораздо лучше заняться подделкой.

– С кем ты встречаешься сегодня утром?

– С писателем. Писатели тебя не интересуют, насколько я помню, слова для тебя – просто серые закорючки на странице.

– Но мои идеи для обложки могут помочь.

– Ты великолепный арт-директор с изящными руками, я уверена, ты справишься.

– Почему все так таинственно? Я не могу работать в таких условиях, я уволюсь.

– Ты не можешь увольняться чаще одного раза в неделю, Адам, а ты уже увольнялся в понедельник, не стоит увлекаться.

– Тогда почему мне ничего не говорят, почему все говорят, что знают не больше моего?

– Полагаю, это вопрос доверия. Я не в курсе сплетен. – Я зеваю. – Во лжи нет ничего хорошего.