Патология лжи - Джонатон Китс

– Я уверен, у него найдется полчасика, если на кону будущее журнала.

Я выжидаю, пока он закончит, потом жду еще немного, и когда в комнате становится тихо, и даже Рейк с Доном Ричардом перестают дурачится, я подхожу к Дэну на расстояние одного шага и спрашиваю, когда он последний раз проверялся на ВИЧ.

Он смотрит по сторонам. Он смотрит на всех присутствующих и понимает, что все смотрят на него.

– Я не шучу.

Мэдисон нервно хихикает.

– Что еще за фокусы, Глория? – Он смотрит на меня, потом на Мэдисон, на Рейка, на Кэтрин.

– Теперь, когда ты выпуталась… из убийства, что за игры ты затеваешь?

– Для тех, кто не в курсе: Рэнди уходит от нас на неопределенный срок, с завтрашнего дня. – Я бросаю свои бумаги на стол. – Заявления на вакансию можно в письменном виде направлять Брюсу. Следующая неделя будет очень напряженной для тех из вас, кто останется с нами.

– Что ты хочешь сказать – на неопределенный срок? Что ты с ней сделала?

– У нее положительная реакция на ВИЧ, Дэн. Она заболеет СПИДом и умрет. С рыцарством покончено. Пожалуйста, проверься прямо сейчас и перестань трахать всех стажеров подряд, как ты делал до сих пор, а результаты анализов потом передай Брюсу.

Все они, за исключением Дэна, смотрят на меня, Дэн что-то мычит, уставившись на свои руки. Я принимаюсь красить губы, потому что мое лицо становится непроницаемым, когда я крашусь. В конце концов, Рейк начинает говорить. Он хочет знать, когда все это случилось.

– Какая разница? Что было, то было, и теперь нам нужна замена.

– Гм.

– Послушайте. Все, кто имел сексуальный контакт с Рэнди, должны пройти обследование, прежде чем спать с кем-нибудь из журнала. Все, кто имел сексуальный контакт с тем, кто имел сексуальный контакт с ней, должны сделать то же самое. Я не хочу, чтобы журнал развалился из-за того, чем вы занимаетесь в свободное от работы время. – Я отбрасываю назад волосы, закрывающие уши. – Видит бог, вы и так уже натворили дел.

7

Дождь стучит по мостовой, и брызги попадают мне на чулки, пока я вышагиваю перед входом в Музей современного искусства Сан-Франциско. Время 12.45, я жду уже пятнадцать минут.

– Забавно встретиться тут с тобой.

Сперва возникает усмешка, уголки рта, собранные в складки. Потом я вижу всего Перри, закутанного с головы до пят в ярко-желтый макинтош.

– Ты опоздал.

Перри втискивает свое мокрое тело вслед за мной в створку вращающейся двери и бормочет извинения в мое ухо, пока я прокладываю нам путь. Он следует за мной, свой путь он потерял.

– Я думал, что оторвался от них.

– Не будь идиотом. – Из портика я машу агенту ФБР, с которым сталкивалась в свое время на допросах. Перри этого не видит, у него запотели очки.

– Вон там, – говорю я ему.

– Вытрешь? – Перри протягивает мне очки. – Я весь прорезиненный. Он показывает на свой макинтош и пожимает плечами.

Кажется, никто не объяснил Перри, насколько скучный из него получился подозреваемый. Никто не объяснил ему, что подозреваемые не должны носить желтые дождевики – по крайней мере, когда озабочены тем, что их легко опознают и выследят. Правда освобождает.

– Что ты хочешь для начала посмотреть?

– Давай пройдемся по постоянной экспозиции.

Перри покупает билеты. Мы проходим мимо справочной и поднимаемся по главной лестнице. В МСИСФ все каменное, холодное и гладкое, современное, как электрическая кофеварка Круппа. Мои туфли легко скользят по черному мраморному полу. Перри поддерживает меня.

– Это серьезно, так ведь?

– Тебе лучше знать.

– И не имеет значения то, что я невиновен.

– Невиновность – вопрос субъективный. – Я улыбаюсь. – Разве тебе не нравится Роберт Мазеруэлл?

Мы стоим посреди одного из бесчисленных белых залов, загроможденных, как товарные вагоны с окнами в историю искусства. Перри пялится на дубовые полы, потом поднимает глаза на камеру видеонаблюдения, с его дождевика стекают капли воды. На экспонаты он не смотрит и обрывает меня, когда я заговариваю о живописи.

– Это моя жизнь, черт побери, Глория. Это важно.

– Искусство не менее важно.

– Я не мог этого сделать.

– Но ты врач.

Когда мы трахались, я прокусила губу, и он чуть не упал в обморок, увидев сукровицу у меня на губах. А когда я попыталась его поцеловать, у него сразу же пропала эрекция, словно он не мог согласиться с тем, что в человеке течет кровь.

– Подойди ближе. Я хочу тебе кое-что показать.

Я вытаскиваю из уха сережку-гвоздик и прокалываю ею кончик пальца.

– Нет.

Я массирую кисть, чтобы потекла кровь.

Он не смотрит.

Потом бросает взгляд, бледнеет, его кожа становится влажной, он закрывает глаза, он не может этого видеть, отворачивается. Я вытираю палец «клинексом».

– Это неважно. Я невиновен, ты должна мне помочь, этого требует справедливость.

– Справедливость?

Теперь перед нами несколько творений Ротко. Перри говорит – и все, что он говорит, становится известно ФБР, но ему на это наплевать. Ван Гог подбадривал себя воображаемыми галлюциногенными свойствами скипидара, а Ротко умер от передозировки героина. Цвета столь же нелояльные к спектру, бьющие по глазам – они проникают в тело, как валиум, вытесняя настроения экстравагантностью своих линий. Ложь побеждает реальность. Ложь становится реальностью. Я – агностик, но не потому что наука бросила вызов вере в бога, а потому что ложь уничтожила сам смысл его существования.

– Я не импотент, и ты это прекрасно знаешь. И не убийца. Моя жизнь разрушена, Глория. Жена меня бросила. Она верит, что я соответствую психологическому портрету. К тому же ФБР прознало о моем маленьком… бизнесе на стороне. Они считают, что я занимаюсь ввозом риталина, а моя статья была скрытой рекламой.

Я все еще около Ротко, а Перри направился в зал Поллока. Он почти кричит.

– И все говорят, что я – этот гребаный Почтальон-Потрошитель. Меня могут засадить… на всю жизнь. Представляешь, что такое тюрьма для таких, как я. Можешь вообразить?

– Довольно неприятное место, если верить агенту Броди. Нецивилизованное. Конечно, тебе там придется хуже, чем другим.

– Хуже?

– Ни один закоренелый преступник не примет тебя всерьез как убийцу. У них нет причин уважать тебя.

– Так почему же ФБР не оставит меня в покое?

Мы уже дошли до Уорхола – до его электрических стульев.

– Ведь ты же не совсем равнодушная, мы были близки, я должен что-то для тебя значить.

– Не будь таким, на хрен, сентиментальным. Мы перепихнулись, и ты написал статью. Ты получил, что хотел, и я тоже. Чего еще ты ждешь?

Перри кладет руку мне на плечо.

– Я невиновен. Почему бы тебе не сказать об этом людям? Есть ли у меня сейчас то, что тебе нужно?

– Да. Но с тобой сложно торговаться. Перри бродит от Уорхола к Лихтенштейну и обратно.

– Я слышал, девять из десяти подписчиков предпочли бы, чтобы я редактировал «Портфолио» вместо тебя.

– Нам не нужно это быдло. Вот этого Пи-Джей никогда не понимал.

– И поэтому ты доходчиво объяснила ему это с помощью скальпеля и шприца?

– Это ты у нас доктор.

– Я не импотент, Глория. Ты поможешь мне, умоляю?

– Ты поможешь мне, Перри. – Я целую его в губы, – Делай, что тебе говорят, и ты поможешь нам обоим.

8

Джорджия Маккензи, разумеется, шлюха. У тебя нет выбора, если ты независимый журналист и пытаешься выжить. Верность одному журналу смертельнее векурониум-бромида.

Джорджия пишет для «Алгонкина», а еще для «Вэнити Фэйр», «Атлантик Мансли», «Нью-Йорк Таймc Мэгэзин» и любого другого издания, готового выписать солидный чек. Потому-то ее всегда приглашают на вечеринки «Портфолио». Вот поэтому я пригласила ее на ланч в такое место, как «Эльба».

– Твой новый агент нашел тебе подходящего издателя? – спрашиваю я.

– Я уволила его сегодня утром. Он принял предложение паршивого маленького издательства, но я достойна большего, Глория. Я занимаюсь этим двадцать лет, и мне нужен настоящий издатель.

«Эльба» – американское бистро с оранжевыми стенами, украшенными декоративными светильниками. Как и все американские бистро с оранжевыми стенами и декоративными светильниками, оно переполнено яппи в темных костюмах, сидящими на строгих диетах. Джорджия, одетая так же, как была на вечеринке, или в нечто похожее, заметно выделяется, но ей на это наплевать. К нам подходит маленькая раздраженная официантка, Джорджия заказывает бокал «мерло» и цыпленка-гриль под майонезом. Я прошу «шардоннэ», потому что пила его, поджидая Джорджию. Чтобы выдержать Джорджию и наш совместный обед, нужно пить. Я заказываю суп-пюре.

– Забудь о детской порнографии, Джорджия. У меня для тебя есть настоящая история. Перри Нэш – невиновен, ФБР подозревает это, а у меня есть веские доказательства.

– А зачем тогда нужна я?

– Доверие. Перри – только начало. Ты – лучший репортер, которого можно купить за деньги. И тебе тоже не помешает популярность.