Патология лжи - Джонатон Китс

Я смеюсь над ним, вытирая майонез салфеткой.

– Ты становишься похожим на одного из этих опасных асоциальных типов, бродящих по окрестностям с лицами, разукрашенными любимыми приправами.

– Ты считаешь, что я старею. – Он вздыхает, и я перестаю смеяться.

– Ты очень красивый, папочка. – Я провожу указательным пальцем по его носу, чтобы убедить нас обоих. – Самый красивый мужчина из всех, кого я знаю.

Потом мы бродим по антикварным магазинам, попадается в основном всякая дрянь, побрякушки и часы – хотя «Ролекс» с выпуклым стеклом, который я примеряю, недурен.

Когда папочка находит меня, я склонилась над пыльной витриной с украшениями; он целует меня в шею и велит закрыть глаза.

– Считай до трех, принцесса.

Я открываю глаза и вижу перед собой допотопные деревянные лыжи.

– Что ты собираешься с ними делать? – спрашиваю я. Мой отец собирает все, связанное с лыжами. В основном хлам, к тому же – не сочетающийся друг с другом. К счастью, все это добро хранится в шкафах.

– Разве они не прекрасны?

– Ну, наверное.

– Мы можем снова поехать покататься. Ты еще не передумала?

– Я говорила тебе, что завязала с лыжами.

– Мы могли бы повеселиться вместе.

– Папочка, это было бы здорово, спасибо, но у меня нет времени.

– Мы так редко видимся.

– Но сегодня-то мы вместе. – Я чувствую себя шестилетней девочкой. – И в любом случае ты теперь почти все время проводишь с Мэдисон.

– Пойдем, тут есть еще магазинчики, а уже пятый час.

– Ты не возьмешь эти лыжи? Хотя, я подозреваю, что Мэдисон предпочитает украшения. Она обожает носить на работу твое старое обручальное кольцо.

Оскорбление, за которое я бы ее уволила, не будь она не столь полезна.

– Это ничего не значит. – Он притворяется, что ему все равно, делает вид, что не замечает моих слез и не обнимает меня, когда я придвигаюсь поближе.

Мы с папочкой катались на лыжах всю зиму, когда я училась в школе, а он был не женат и ни с кем не встречался. Чтобы избежать пробок в Тахо, я прогуливала дневные уроки в пятницу, а он встречал меня у школы. Он заботился обо всем. Покупал мне в дорогу диетическую колу. По дороге, в машине, я делала домашнюю работу.

Мы с ним соревновались на склонах. Его учил кататься мой дедушка, еще в те времена, когда горные лыжи не вошли в моду, а подъемники были редкостью и перед спуском сперва приходилось карабкаться в гору. Он – типичный лыжник Восточного побережья, сноб, он уверял, что мне все легко дается.

Но я была моложе и в хорошей форме, даже несмотря на свое отвращение к спорту. Я не отставала от него – даже на самых сложных трассах. Когда папочка съезжал с горы, его ноги всегда были сомкнуты, он никогда не падал. Когда я спотыкалась, он злился и заставлял меня саму искать мои лыжи и палки. Так я стала хорошей лыжницей. Так я обрела уверенность в себе.

Обедали мы поздно и никогда не уходили с горы до закрытия подъемников, потому что ни папочка, ни я не желали первыми признаться в усталости.

– Ты голодна?

– Пока нет.

– Я тоже.

Мы отправлялись перекусить, только когда я начинала падать слишком часто, и папочка настаивал, чтобы мы сделали перерыв. Мы ели большие гамбургеры с луком и чили. Пили пиво.

На ужин брали ребрышки или огромные порции спагетти в мрачных, чопорных ресторанах с перекрещенными тяжелыми деревянными балками под потолком. Мы спали в одной постели, потому что я мерзла даже под одеялом и при включенном обогревателе.

За обедом я рассказываю папочке о работе и о новом подозреваемом, вина которого для всех будет очевидна. Ресторан выглядит совершенно стерильным – он принадлежит мужу одной из папиных пациенток. Около часа мы даже не заглядываем в меню. Приканчиваем первую бутылку вина.

– Ты уверена, что Перри Нэш – то, что нужно?

– Он подходит под психологический портрет.

– Я не возражаю, тебе решать.

– Я уже решила. – Я придвигаюсь ближе. – И в любом случае никто не верит в твою виновность. В ночь убийства ты был на вызове. ФБР преследует тебя из-за меня, они хотят добиться моего признания. Но, конечно, есть и другие варианты. Всегда могут найтись другие подозреваемые, но они об этом не думают.

– Так ты этого хочешь? Тебе стоит все обдумать.

– Тебя возбуждает то, что меня обвиняют в убийстве. Знаешь, иногда ты бываешь таким нелепым.

Я целую его в щеку.

– Я знаю, как ты любишь быть в центре внимания.

– Только ради блага журнала, исключительно ради подписчиков.

Но даже Мэдисон, которая, я уверена, была бы рада увидеть меня за решеткой, говорит, что главный редактор, оказавшийся в центре уголовного расследования, – не самый эффективный способ убедить публику читать «Портфолио».

– Ты будешь мною гордиться и дальше, если я перестану появляться на страницах газет?

– Разумеется, я всегда буду гордиться тобой, принцесса. Несмотря ни на что.

Он гладит мою руку под столом.

– Если тебе нужно, чтобы я прошел через суд, только скажи. Если ты хочешь сама пойти на это, я дам тебе денег на новый гардероб.

– Тебе не нравится, как я одеваюсь? – Я оглядываю себя. – Тебе не нравится, как я выгляжу?

– У Мэдисон одежда всегда так тщательно выглажена. Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее. Ты же это понимаешь.

Я пытаюсь выдавить улыбку:

– Да, конечно.

Улыбка вянет.

– Я все для тебя сделаю, принцесса.

– Ты мог бы совершить убийство?

– Мне кажется, тебе следует более серьезно относиться к ФБР. Может, их агенты и недалекие, но все же не настолько, как ты думаешь.

Он умолкает, потому что иначе разговор может стать слишком серьезным, и я могу рассказать ему то, что он предпочел бы дофантазировать: словно он смотрит кино, вместо того чтобы прочесть книгу, по которой оно было поставлено, полагаясь на представления актера о характере героя и сюжет, пересказанный сценаристом за 93 минуты. А кино папочка ненавидит и потому не понимает, что иногда мне хочется говорить с ним серьезно и откровенно.

За своим плечом я обнаруживаю официанта, с нетерпением ждущего моего заказа. Я выбираю семгу на гриле, папочка заказывает седло ягненка.

– Знаешь, все это красное мясо когда-нибудь убьет тебя.

– Ты говоришь, прямо как твоя мать.

– Боже упаси.

Я сбрасываю под столом сандалии. Кладу ногу к нему на колени.

– Что думает Дебра обо мне в роли Почтальона– Потрошителя?

– Сидней говорит, это многое объясняет.

– А ты с этим согласна?

– Я сказала ему, что ты – врач. Что ты слишком уважительно относишься к человеческому телу, чтобы обращаться с ним, как с почтовыми каталогами.

Он сжимает мои лодыжки. Это возбуждает. И волнует.

– А что говорит твоя мать?

– Сидней считает, ты ее развратил. Вот почему он ей ни в чем не доверяет. Он говорит, что ты всех нас развратил. Сделал нас всех мешугге.

– Его словечко, я уверен.

– А мама просто сидит за этим гребаным обеденным столом и кивает головой. Сидней ведь совсем не привлекателен.

– Знаешь, пожилые женщины иначе на это смотрят.

– Ты всегда говорил, что она была твоей девочкой.

– Ты моя девочка, принцесса.

Папочка пытается поцеловать меня через стол, но я отшатываюсь и выпрямляюсь в кресле, аккуратно разложив на коленях салфетку.

2

– А мне плевать, что вы обычно имеете дело с нашими распространителями, – отчетливо заявляю я в телефонную трубку, чтобы удостовериться, что никакие помехи на линии или языковые барьеры не исказили мои слова. – Я, мать вашу, главный редактор. И если вы хотите, чтобы мой журнал по-прежнему продавался в вашем дерьмовом «7-11»…

Управляющий магазином, которому я звоню насчет проблем с продажами, прерывает меня, чтобы спросить, не являюсь ли я бывшей подозреваемой в убийстве.

– Да, подозреваемой, бывшей подозреваемой, если хотите знать. И вопрос в том, что я не желаю, чтобы вы ставили «Портфолио» на ту же полку, что и ваши гребаные женские журналы. Не врите мне, я видела эти полки по пути на работу. Это подрывает наш престиж. Под-ры-ва-ет наш престиж. Вашу мать, вы когда-нибудь читали «Портфолио»?… Давно?… А теперь его даже не крадут из ваших магазинов?… Ну, это ваша вина, как бы вас там, черт побери, ни звали. Я и сама не стану красть «Портфолио», если буду считать его просто еще одним «Гламур» или «Вуманз Дэй»… Вы не слушаете меня. Не бросайте трубку. Я не желаю, чтобы продажи моего журнала падали на хрен из-за какого-то клерка с четырьмя классами образования… Че-тырь-мя клас-са-ми об-ра-зо-ва-ния… Алло?

– Алло? – Кто-то появляется в дверях. Черные волосы, черный лак на ногтях, байкерские ботинки – все это украшает тщедушное бесцветное тельце. Это существо почему-то кажется мне знакомым.

– Чем могу помочь?

– Не возражаете, если я войду? – Риторический вопрос, если учесть, что она уже переступила порог и втиснулась в одно из кресел напротив моего стола. – Нам нужно поговорить.