Большевики по Чемберлену(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ) - Тов. Инкогнито

— Бабу Варис, вы отбиваете работу у соседа Аслана! — воскликнул продавщик позументов шейк, отойдя от своей палатки и заглянув к шлифовальщику.

— Хватит работы на всех, сосед Курбан, пока саибы фаренги[22] не увезли еще с собой за море все серебро, золото и жемчуг на этих пароходах.

И шлифовальщик кивком головы указал на пароход.

— О, они много увозят! Они приезжают смотреть наши храмы, ставить чиновников, продавать нам дешевый товар и увозят дорогие изделия. Они так много скупают у нас, что, кажется, все они за морем должны сиять в золоте и камнях, как боги в богатых храмах. И все им еще мало. Когда же они оставят в покое бедную Индию? Слышали вы, что вице-король назвал депутатов конгресса бритыми забастовщиками за то, что конгресс не согласился дать денег на полицию?

— Слышал, сосед Курбан. Правительство считает всех нас бритыми забастовщиками за то, что мы националисты. Сейчас вице-король деньги на полицию получит на основании чрезвычайного закона, который сам же и распорядился опубликовать. Будем работать да платить инглизменам, чтобы они увозили от нас все, что им нравится.

— Проклятые фаренги! Значит налог все таки вводится?

— Вводится.

— Ой, сосед Варис, плохо это кончится. Знаете Вы, — наклонился вдруг и, озираясь по сторонам, начал сообщать туземец, — что националисты хотят поднять бунт, и что инглизмены к берегам страны присылают большие военные корабли с пушками, чтобы расстрелять Бомбей?

— Знаю, — ответил шлифовальщик. — И если бы лавочник националист в мусульманской феске на голове, широких штанах, белом кафтане и пестром жилете сверху мог читать в душе парсиса, он угадал бы, что после этого сообщения шлифовальщик не только обнаружил показную озабоченность, отвечающую праздной болтовне, но что у него чувство опасения перед военными мерами повелителей страны было значительно более тревожным и глубоким, чем это подходило для мирного рыночного мастера.

Однако лавочник не мог угадать мыслей парсиса, который в тон ему ответил:

— Плохо будет, сосед Курбан… Особенно если национальное собрание не переедет из Дели.

— А если оно переедет?

— В Дели мои братья индуисты и браманисты — дадут у себя на глазах арестовать всех депутатов и будут только поститься, да угнетенно переносить все, пока инглизмены не загонят всех их на плантации, а сами рассядутся в рынке торговать, как у себя дома. Это уж там так наверно будет. А потом станет и нам здесь делать нечего…

— Что же нам делать, сосед Варис?

— Не знаю; плохо будет, сосед Курбан.

— Если бы сюда приехали депутаты! Мы бы все им предоставили и сказали — распоряжайтесь!

— О, мы знали бы, что делать!

Шлифовальщик заложил в топочку паяльник. Позументщик ушел в свою палатку.

Пройда (это был он) скрыл улыбку и нагнулся над паялом.

На минуту он задумался и как-то опустился, дав безвольно опасть на циновку, на которой сидел, своему костистому телу.

Он находился в Бенаресе уже около недели. Организация коммунистической партии предоставила ему ряд возможностей для того, чтобы под видом какого-нибудь легального занятия скрыть свою революционную деятельность. Он выбрал себе занятие уличного ювелирного мастера, переняв на время палатку и инвентарь от одного туземного сообщника, как заранее еще наметил это себе в сговоре с Таскаевым. Тем временем он, повидавшись с Кукумини Бай и несколькими вожаками организации, сделал им доклад о том, что предпринимает фашизм и какие силы им может противопоставить революция. Затем он побывал на тайном партийном собрании, на собрании правления союза нач-герлей, рабочих пристани, вокзала и некоторых мастерских.

Расшифровав перехваченные письма к Бурсону и сопоставив ряд, сделавшихся известными ему, фактов, он объяснил руководителям индийских коммунистов о том, что компрадор-посредник английских банкиров Санджиб Гупта является агентом фашистов. Сообщил, что выступление анамитов и индусов в Индо-Китае является делом рук этих же фашистов и имеет целью провокацию войны. Теперь провокация уже обнаружилась и, вследствие требования соглашательских левых элементов европейских парламентов, Лигой Наций в Сайгон послана следственная комиссия из депутата социалиста Арну Дюваля и филантропа Труксена. Икс-Ложа фашистов заинтересована в том, чтобы не допустить разоблачений этой комиссии. И вот компрадор поручал от имени секретариата Ложи Бурсону в тех письмах, которые перехватил Пройда, уничтожить членов комиссии. Другим не менее важным сообщением этих писем была справка о том, что для подавления назревающего в Бомбее восстания рабочих будут отправлены в распоряжение дружин Санджиба Гупта пулеметы, с тем, что дружины заранее расставят их по плану в определенных пунктах и, при выступлении рабочих или националистов, расстреляют революционные массы.

Обдумыванию планов фашистов предался на минуту Пройда, не переставая отделывать камни и вставлять их в пояс одной из организованных танцовщиц.

Он не провел в бездействии эту неделю. Как только из расшифрованного письма Пройда узнал, что белогвардеец фашист Бурсон должен организовать убийство комиссии в Камбодже, он немедленно же послал туда Нур Иляша, хотя за кровавым полковником и следили уже Петряк с Первин. Затем Дадабай Пройда сделал поручение обойти учреждения тайной и явной полиции и переснять натурографом шпионов, агентов фашистских бюро, дружины туземных «морд», организованных богачами и полицией.

Так как в Бомбее, вследствие недавнего захвата фабрик рабочими, теперь началось усмирение, то он направил туда одного индуса — члена организации для фотографирования событий.

Наконец, чувствуя, что события в стране назревают и только не хватает искры; чтобы вспыхнуло во всей стране всеобщее восстание, он написал ряд писем, в одном из которых вызывал Тарканатру из Москвы для руководства партией.

В то же время по его настоянию индийские коммунистические организации должны были собраться на нелегальную конференцию, которая сделалась тем более необходимой, что правительство распустило национальный индийский конгресс и начало снова усиленно арестовывать националистов.

Надо было, однако, действовать еще энергичнее, с еще большими силами, и как их казалось теперь мало Пройде! Но все, что надо для торжества революции, делалось.

И по мере того, как к мнимому шлифовальщику возвращалось сознание о необходимости действий, он делался увереннее, и движение его паяльника становилось тверже. Выровнялись и поднялись плечи, затем выпрямилось туловище, наконец, напряглись и сделались стальными ноги. На лбу образовался угол кровеносных взбучившихся жил.

Надо было действовать!

К палатке кто-то подошел и остановился.

Пройда поднял глаза и узнал в подростке, прикрытом рваной чогой, Стремякова.

— А… Наконец!

Он поднялся, оглядываясь по пространству переулочка, через который колыхалась передвигающаяся толпа восточного рынка, и быстро, чтобы не задержать комсомольца, спросил:

— Таскаев тоже пришел?

— Да…

— Встретили вы в дороге переселенцев? Возвратились с вами Чекарев и Вагонетка?

— Да, все собрались…

— Сколько человек оставил с собой Таскаев?

— Пятерых.

— Где вы остановились?

— Возле вокзала под бассейном.

— Хорошо! Вы идите, устраивайтесь вот по этому адресу, там уже готова техническая мастерская и находится Партаб-Синг. До вечера устраивайтесь и отдыхайте, а вечером в редакцию «Свараджа» пусть придет Таскаев и вы с Партабом. Благополучно прибыли?

— Да, по дороге в поезде узнали, что какой-то индусский финансист или коммерсант, учредитель английских банкирских контор в Калькутте, Бомбее и Бенаресе из сынков буржуазии и разных отбросов, организовал отряды фашистов, — по здешнему «морд», а по нашему черносотенцев, против коммунистов и вооружает их.

— Как зовут этого коммерсанта?

— Санджиб Гупта.

— А, хорошо… Значит, до вечера! Спросите в «Сварадже» Лотику Гора…